Журналист "Известий" наблюдал в бинокль за происходящим в фойе театрального центра. "Оперативник пытается убедить мужчину вернуться назад, - рассказывал он. - Через стеклянные двери видно, как он силой пытается вывести его на улицу. Обезумевший от страха за ребенка отец сопротивляется. Эта потасовка явно надоедает боевикам, и оперативник возвращается обратно ни с чем".
Террористы не поверили мужчине; приняв за лазутчика, они избили его, а потом привели в зал: если твой ребенок здесь, покажи его. "В зал завели мужчину в разодранном свитере, лысого, в летах, всего избитого, - вспоминала одна из заложниц. - Речь странная: то ли с акцентом, то ли передние зубы выбиты". Зал замер. "Его поставили на сцену, - вспоминала Татьяна Попова. - Выяснилось, что мужчина разыскивает сына. По-моему, он даже сказал, что тому восемнадцать лет и назвал имя. В руках у него был какой-то пакет с чем-то похожим на части детского конструктора".
- Кто его сын? Встань, тебе ничего не будет! - крикнул в зал Бараев.
Никто не встал.
Возможно, сын этого человека просто побоялся встать; а может быть, прорвавшийся сквозь оцепление мужчина был просто сумасшедшим - в любом случае Бараев не собирался во всем этом разбираться. "Один из террористов - Идрис, - пытался заступиться за безумца, - вспоминала Карина Невструева, - кричал Бараеву, что точно знает - мальчик на балконе. Увы, мужчине это не помогло - его вывели из зала. Потом услышала выстрелы…"
Новое убийство потрясло заложников; кроме того, они уже знали, что в шесть утра террористы собираются начать расстрелы. Страх, неизвестность - все это ужасно давило на людей.
Около часа ночи у одного из заложников окончательно сдали нервы; он швырнул бутылкой в одну из террористок-смертниц и с криком бросился по спинкам кресел к сцене. Террористы бросились наперехват. Раздались выстрелы, многие из заложников, наученные горьким опытом, попадали под кресла. "Когда я стала выбираться наверх, - вспоминала одна из заложниц, - услышала слова: "Убили парня". Он сидел прямо за моей спиной, рядом со своей девушкой. Очевидно, он оглянулся на террористок, и пуля попала ему в левый глаз". Другая пуля попала в живот заложницы, сидевшей вместе с мужем и дочкой чуть дальше. Террористы скрутили впавшего в истерику мужчину и со словами "мы его завтра пристрелим" вытащили из зала. "Завтра" было для остальных заложников; мужчину застрелили сразу же, как вывели в фойе.
"Внезапно настала тишина, и вдруг раздался надрывный, какой-то плачущий голос мужчины, сидевшего через ряд за нами: "Мамочка, мамочка наша…" Женщина, сидевшая с ним рядом, как-то неестественно согнулась и стала заваливаться на спину. Мужчина вскочил и подхватил ее на руки…
- Лиза, Лизанька, - рыдал мужчина, и между рядами вслед за ним побежала девочка.
…Зал охватил ужас. Многие женщины плакали, из рук в руки горстями передавалась валерианка".
Террористы явно растерялись. Случившееся могло спровоцировать российские власти на штурм или на отказ от переговоров - и это в тот момент, когда они уже согласились, сдались.
- Вы все свидетели, как это было! - заорал в зал со сцены Бараев.
Заложникам тут же выдали мобильные телефоны и приказали звонить - объяснять, что произошло. "Налицо был страшный испуг от произошедшего, - отмечала Татьяна Попова. - Они, как и мы, страшно боялись штурма".
Доктору Рошалю позвонили из оперативного штаба: "Требуется ваша помощь. Террористы ранили двух наших людей, надо каким-то образом вытащить их из здания". "У меня были телефонные номера террористов, - рассказывал Леонид Михайлович. - Один номер не отвечает, второй, по третьему мне ответили, что убили одного лазутчика, который пытался к ним пробраться, убили еще одного мужчину, который якобы непочтительно обратился к чеченке и, походя, ранили мужчину и женщину из заложников. Отдавать раненых, чтобы им можно было оказать помощь, террористы не соглашались". Они требовали врачей в здание.
Но одно дело ходить к террористам самому, а другое - посылать на страшную опасность других. Все время, пока доктор Рошаль ехал к захваченному зданию, он пытался решить эту нерешаемую моральную дилемму - не мог найти удовлетворительного решения.
Представители оперативного штаба тем временем убеждали террористов отдать раненых, и бандиты в конечном итоге пошли на уступку. За ранеными пошли врачи "скорой помощи". "Первое, что мы увидели в театре, - вспоминал врач Николай Степченков, - стены, изрешеченные пулями. Возле лестницы лицом вниз валяются трупы. Над ними четверо чеченцев с автоматами". Террористы начали проверять документы врачей:
- Почему не из Красного Креста?
Степченкова от этих вопросов разобрала злость:
- Какая разница?
Как ни странно, этот ответ удовлетворил террористов. Из зала вынесли раненых, и врачи вынесли их из здания.
"Назад шли, думали: "Быстрей, быстрей". Мы сразу поняли, что парень не жилец, а вот женщину спасти было можно. Она в сознании находилась, рассказывала, что там произошло".
С медиками сразу стали беседовать спецназовцы: свежая информация из здания, которое вот-вот придется штурмовать, могла оказаться бесценной. А раненых немедленно прооперировали в ближайшей больнице. "У мужчины было тяжелейшее ранение черепа с повреждением глаза, - объяснял потом доктор Рошаль, - у женщины проникающее ранение с повреждением селезенки и поперечно-ободочной кишки с большой кровопотерей". Павла Захарова спасти не смогли, он умер, не приходя в сознание, а вот Татьяну Старкову медики выходили. Прихотлива судьба - для Татьяны тяжелейшее ранение оказалось спасительным, а вот ее муж Александр и дочка Лиза погибли несколько часов спустя при штурме…
Террористы после случившегося инцидента не могли не быть обеспокоенными. Оказалось, что заложники не настолько хорошо контролируемы и управляемы, как предполагалось. Эту ситуацию необходимо было исправить.
На сцену в очередной раз поднялся Бараев и обратился к залу.
- Я вам скажу секрет, - заявил он. - Завтра утром в одиннадцать часов все должно решиться. Они пошли на уступки и согласились выполнить наши требования, в одиннадцать должен приехать Казанцев…. Если в одиннадцать все будет нормально, вы все останетесь живы. Все будет хорошо. Я вам гарантирую. Не нервничайте. Все будет нормально. Если ничего не произойдет, мы перейдем ко второй части нашего плана.
Кое-кто из заложников при последних словах ощутил тревогу: что это за вторая часть плана террористов? Ясно было, что ничего хорошего она не сулит. Но большая часть людей в зале не обратили внимание на оговорку Бараева: ведь им обещали то, во что так хотелось верить, им обещали жизнь.
Зал замер, Бараев говорил в полной тишине - кроме слов террориста не было слышно ни звука. "У меня так колотилось сердце, что передать невозможно", - вспоминала потом одна из заложниц.
Бараев уселся поудобнее на краю сцены.
- Если бы я был президентом и на карте стояла жизнь людей моей страны, я бы не задумывался, - продолжал он. - Я бы четко выполнил те требования, которые мне предъявляют, потому что это жизнь людей. Но вас слишком много, вас сто пятьдесят миллионов, а нас миллион, мы ценим жизни своих людей, а ваши жизни никому не нужны. Вы сами выбирали себе президента. Вот, собственно, что получили в результате. Поймите, у нас свои устои, у нас своя религия, у нас свои взгляды на жизнь. Мы хотим жить отдельно, жить своей жизнью, той, которую мы хотим. Мы имеем на это право. Если бы мы взрывали ваши дома, мы бы четко сказали, что это мы.
- Но мы их не взрывали. Когда мы проводим какие-то акции, мы говорим, что это мы. Мы не тот народ, который прячется. Мы всегда отвечаем за то, что сделали.
Весьма возможно, что Бараев мог говорить что угодно: на измученных людей действовал не столько смысл слов, сколько мягкая интонация, к которой они произносились. "Вдруг наступило спокойствие и умиротворение, - вспоминала Татьяна Попова. - Я не могу сказать, что его слова привнесли надежду… Особых надежд на благополучный конец не было, но слова Бараева почему-то "грели душу". Относиться критически к его речам мы не могли при всем желании. Все мы психологически так устали, так были подавлены, что он мог манипулировать нашим сознанием как хотел".
Для закрепления успеха террористы применили постановочный номер. На балконе выстрелили из пистолета; испуганные заложники в ожидании штурма упали под кресла.
- Кто стрелял? - на русском языке крикнул Бараев.
Ответили по-чеченски.
- Прекратить!
"Никогда в подобных ситуации они не обращались между собой по-русски", - мимолетом подумала одна из заложниц, а Бараев сказал фразу, ради которой, собственно, и стреляли:
- Что вы боитесь? Если начнется штурм, я всех вас спрячу.
Мыслить хоть сколько-нибудь логически заложники были уже не способны, и это заявление было воспринято как должное. "В результате Бараеву и его помощникам удалось добиться полной контролируемости аудитории, - комментировали эту акцию впоследствии психологи. - Дальнейшие действия террористов и поведение заложников легко прогнозируются. Вероятнее всего на расстрел заложников выводили бы как "покорных овец на заклание", давая любые нелепые объяснения для практически безучастной аудитории".
Задача, стоявшая перед террористами, была блестяще выполнена: контроль над залом был восстановлен, и никаких новых актов неповиновения ожидать не приходилось.
* * *
В оперативном штабе случившемуся тоже были не рады. Становилось очевидным, что у заложников начинают понемногу сдавать нервы: если в зале возникнет массовая паника, взрыв здания будет неизбежным. Если до этого момента и существовали сомнения в необходимости применения газа при штурме, теперь они полностью отпали. "Раньше российские спецслужбы никогда не использовали газ, но здесь его применение было оправдано, - говорил потом один из офицеров спецназа. - В зале был очень специфический контингент - дети, подростки, женщины. То есть люди физически слабые и с неустойчивой психикой. При такой скученности народа - больше 750 человек - при любом штурме, при любой стрельбе у них началась бы истерика, паника. Они элементарно могли передавить друг друга. Особенно детей. Их бы затоптали".
Необходимость штурма уже витала в воздухе; когда доктор Рошаль отъезжал от штаба, в голове у него мелькнуло: "Не исключено, что будет штурм". Напряжение было буквально разлито в воздухе. Оцепление отодвинули от здания театрального центра еще на квартал, журналисты, находившиеся у места событий, наблюдали какие-то загадочные перегруппировки сил. Три бронетранспортера блокировали Дубровскую улицу; из театрального центра этого увидеть не могли. К оперативному штабу подъехало несколько автомобилей с правительственными номерами в сопровождении милицейских машин.
Среди журналистов стали ходить слухи о том, что на три ночи назначен штурм; информацию об этом намеренно "слили" из оперативного штаба для дезинформации террористов - ведь, как известно, что знает журналист, то знает и свинья. Во втором часу представители оперативного штаба вышли к журналистам и предложили покинуть площадку на 2-й Дубровской улице, с которой лучше всего просматривался фасад захваченного здания, и прямо запретили выдавать какую-либо информацию об этом в эфир. Журналисты подчинились; многие из них, предчувствуя, что что-то произойдет, стали рассредоточиваться на верхних этажах ближайших домов. Милиция пыталась предотвратить этот процесс, однако многих журналистов так и не выловила.
Сотрудники сетевого информагентства "Агентурами" засели в квартире здания на углу улиц Мельникова и 1-й Дубровской. "Из окна - прекрасный вид на ДК и площадь перед ним, - вспоминали они. - В нашем распоряжении - бинокль и два фотоаппарата. Никаких особых изменений в дислокации техники и сил по сравнению с первой ночью, когда террористы потребовали отвести спецназ из зоны захвата, мы не заметили. На мосту на 1-й Дубровской (слева от ДК) по-прежнему стояли два бронетранспортера, рядом с которыми менялись посты спецназовцев внутренних войск. Два других - на углу 1-й Дубровской и Мельнйкова". Журналисты видели то же, что могли видеть террористы, и никаких подозрений эта картина не вызывала.
Время тянулось; ни в три, ни в четыре часа ничего не произошло.
На самом деле в это время группы "Альфа" и "Вымпел" стали просачиваться в здание ДК. Одна из спецгрупп проникла на первый этаж здания, где располагались технические помещения; поскольку через большие окна фойе просматривался практически весь первый этаж, террористы туда не спускались, резонно опасаясь снайперов. Другая группа спецназовцев проникла в клуб "Центральная станция", не контролировавшийся террористами и примыкавший к основному залу театрального центра. "В штурме участвовали шесть групп - по три от Управления "А" и Управления "В", - вспоминал командир одной из групп Сергей Шаврин. - Это почти весь личный состав ЦСН… В Управлении "В" четыре отдела, в Управлении "А" - пять. По-одному отделу от "А" и "В" постоянно находятся в Чеченской Республике. Поэтому во время "Норд-Оста" один отдел остался в резерве - на дежурстве… В каждой штурмовой группе примерно по тридцать человек. Но были и меньшие по численности подгруппы, куда выделялись сотрудники со спецоружием. Это группы снайперов, и группы со светошумовыми гранатами. Задача у всех была одна - как можно быстрее выйти на те места, которые были определены, чтобы не дать террористам отойти от внезапности. И ликвидировать всех боевиков. Задачи были идентичны, тренировались мы все вместе. Там действовали только наши два подразделения - "А" и "В"… Приказ на проведение штурма был подписан до начала штурма. Его визировал генеральный прокурор и все руководство от МВД и ФСБ". "Если посчитать бандитов и объемы этого здания, - скажет после штурма один из руководителей оперативного штаба, - фактически мы шли без перевеса".
Никто, кроме руководства оперативного штаба не знал о фактически начавшейся уже операции, однако напряжение чувствовали многие. "Оно словно в воздухе висело, - вспоминал один из спасателей, - по людям это было очень заметно. Лица у многих были как из воска. И хотя никто ничего тогда еще не знал и никаких указаний нам заранее не поступало, мы как будто что-то предчувствовали".
КОЕ-ЧТО О ХРОНОЛОГИИ
Хронология штурма - самый запутанный момент в событиях 23–26 октября. В принципе хорошо известно, что рассказы очевидцев достаточно часто противоречат друг другу. Однако, как правило, эти противоречия являются следствием либо плохой памяти, либо разницы в восприятии происходящего - и потому заметно выделяются из общей ткани событий своей противоречивостью.
В случае с хронологией штурма ДК мы имеем дело с принципиально другой ситуацией. События ночи 25–26 октября наблюдались множеством журналистов с часами в руках; в этом расхождения датировки событий у разных наблюдателей никак не могло превышать пяти, максимум десяти минут. На самом деле расхождения по времени настолько велики, что полностью запутывают картину происходившего.
Итак. В пять ночи журналисты сетевого агентства "Агентурами" наблюдают, как на крыше Института человека гаснут прожекторы, освещающие главный вход. Поскольку террористы неоднократно заявляли, что воспримут отключение этих прожекторов, как сигнал к штурму, журналисты заподазривают начало штурма.
Через несколько минут слышаться какие-то выстрелы. Согласно информации журналистов "Агентуры", это террористы стреляли в солдат внутренних войск на железнодорожном мосту слева от ДК, в результате чего один военнослужащий был убит и один ранен. Располагавшиеся в соседнем доме журналисты "МК" также слышат выстрелы на задах театрального центра - однако, по их словам, кроме выстрелов раздаются и взрывы. Время - несколько минут шестого. Журналисты же "Известий" слышат выстрелы, но не взрывы.
И сотрудники "Известий", и сотрудники "МК", впрочем, сходятся в том, что приблизительно в 5:15 к зданию подъезжает темная иномарка (разнятся только мнения о том, что это была за машина - то ли джип, то ли автофургончик), из которой выходит спецназовец и направляется к входу. Навстречу спецназовцу из входа появляются первые заложники. Тут же к зданию подбегают военные, начинающие бить стекла в дверях. Однако журналисты "Агентуры", с точки дислокации которых прекрасно просматривается фасад здания, никаких людей у входа в ДК не видят.