Но Эрнст не будет кормить своего зрителя "Антихристом" или "Догвиллем", потому что зритель Первого их не переварит. А будет кормить той затирухой, где тайны, тряпки, звезды, скандалы и бабки. А вкусы толпы он чувствует куда лучше меня – со времен "Старых песен о главном", так ярко выразивших подспудную (и, на мой вкус, постыдную) тоску по СССР. Да и сам Невзоров сказал в конце программы заветное – что ему неважен размер камня (понимай: качества фильма), каким он разбивает окно в учительской. Ему важно, что разлетелись стекла. Если плохо, но есть рейтинг – значит, хорошо.
И любовь к рейтингам крыть невозможно – как невозможно склеить разбитое окно. Не возражать же аналогией, что, скажем, в рейтинге младших школьников первое место заняли бы варенье с конфетами, а не чистка зубов, мытье шеи или арифметика, – но что если бы мы ориентировались на это, детки сидели бы вонючими, с гнилыми зубами, хотя и в шоколаде.
Впрочем, зрители так и сидят.
2010
Кому не подавать руки
Недавно актер Девотченко объявил меня руконеподаваемым человеком. Мне сообщили друзья из Живого Журнала. Не то чтобы персонально мне влепил оплеуху, но по смыслу выходит именно так. Приходится разбираться
Блогосфера в России – это дацзыбао в сочетании со Стеной плача, то есть, по функции, то же самое, чем была в советской квартире кухня, а была она местом искреннего неподцензурного разговора. Порой, кстати, – завораживающе интересного.
Вот и в своем блоге актер Девотченко недавно обозначил важные утверждение, вопрос и уточнение.
Утверждение Девотченко (разделяемое многими, в том числе и мной) таково: нас не устраивает сегодняшняя Россия. Здесь правит не закон, а должность или кошелек, здесь не добиться справедливости, здесь унижена правда. Девотченко называет это "преступным, глубоко порочным и циничным режимом, установившимся в нашей стране 10 лет назад" (тут я не согласен. Я считаю, что режиму лет 600). Вопрос Девотченко таков: "А мы-то что можем сделать?.. Выйти на улицу, что ли?" А уточнение следующее: "Что могут делать люди, связавшие свои судьбы с искусством и культурой?"
То есть, говоря математическим языком, актер Девотченко создал систему уравнений с несколькими неизвестными для близкого ему (и мне) социального круга и, надо отдать должное, предложил решение.
Вот оно. Не участвовать в съемках шовинистских и просталинских программ; не участвовать в озвучке агиток власти; не участвовать в корпоративах "таких монстров, как ФСБ, МВД, ЛУКОЙЛ, ГАЗПРОМ и т. д.", "не давать интервью путинско-медведевским печатным СМИ", "не принимать участия в передачах лживых и тенденциозных телеканалов – Первого, "России", НТВ, ТВЦ".
Всего у Девотченко восемь позиций, начинающихся с "не", подробности на aldevot.livejournal.com.
В своем манифесте Девотченко заявляет, что от выполнения восьми "не" никто не умрет с голоду, что заработать "люди культуры и искусства" могут и другим (честным) способом, но что вот деньги, полученные от перечисленных телеканалов, цитирую, "пахнут нечистотами тюремных камер, смрадом неухоженных больниц и приютов для бездомных, прогорклым дымом сгоревших памятников архитектуры… И потом омоновских сапог…".
После чего, собственно, мои друзья и стали интересоваться, как я себя чувствую в качестве руконеподаваемого человека, от которого несет дымом пепелищ и омоновскими сапогами. Ведь, помимо колонки в "Огоньке", я веду несколько телепрограмм, причем одна, "Временно доступен", выходит как раз на ТВЦентре, а другая, "Большая семья", – на "России".
Тут я мог бы, конечно, снисходительно похлопать по плечу Алексея Девотченко. Простить ему весь этот немножечко лубочный пафос. Но он, в конце концов, не писатель. Да и разместил он всего лишь личное обращение к собратьям по цеху – не принимать участия в делах системы… Имеет право, и в этом праве прав.
Или я мог бы не обращать на Девотченко внимания вообще, хотя бы потому, что моя позиция уязвима слабо, а его – уязвима легко. Дело в том, что я программы свои записываю на телекомпании АТВ – той самой, на которой делалось "Времечко". В этих программах я ни разу против убеждений не шел, напротив: пытал Александра Гордона, на кой черт он подписал письмо против Ходорковского, а Михаила Боярского – отчего он поддерживает газоскреб в Петербурге. Так что я отвечаю за вдохновение, а уж кому АТВ рукопись продаст – это компании видней, и отстаньте вы от Пушкина и от меня.
И вообще, в отличие от актера Девотченко, я не снимался в сериале про ментов, идея которого сводится к тому, что на ментах держится Россия (в то время как мой опыт давно заставляет меня при виде ментов спешно ретироваться).
Однако отвечать подобным образом мне не хочется. Потому что Алексей Девотченко, если судить по гамбургскому счету, прав.
Наша сегодняшняя страна, которая нас так пугает, которая так несправедлива и в которой нам не слишком уютно жить, создана нашими общими усилиями и мелкими предательствами, причем предательствами не ради жизненно потребных денег, а ради денег дополнительных, которые, нам мнилось, смогут обеспечить отдельно взятый комфорт – но которые оказались потрачены зря, потому что невозможен персональный комфорт среди общего дискомфорта.
То есть мы можем себя утешать, что сами по себе мы все профессионалы высокой пробы, к которым не может быть никаких претензий – но все равно чувствуем себя, как машинистка из полицейского участка, которая тоже вот печатала быстро, без ошибок, слепым десятипальцевым методом – однако ж расстрельные списки партизан.
И уж если по гамбургскому счету – а его Девотченко нам предлагает, – то в сегодняшней России вообще нельзя жить, из нее надо или бежать, как бежали миллионы (от Курбского до Чичваркина), или идти ради истины на муки, как шли сотни (от протопопа Аввакума до Ходорковского).
Однако большинство, как мне кажется (и я среди них), покамест не готово отъезжать ни в Лондон, ни в Краснокаменск. Не только по причине внутренней слабости. А потому, что Алексей Девотченко в призыве тотального отказа от участия хоть в чем-то, имеющем отношение к власти, невольно исходит из довольно популярной теории оккупированной страны. Суть в том, что власть в России захвачена оккупантами (чиновниками, ментами, гаишниками, депутатами всех созывов и рангов, прокурорами, силовиками, судьями и прочими, вплоть до Путина с Медведевым, а также жирными бизнес-котами, отстегнувшими власти), с которыми не может быть никакого сотрудничества как минимум и должна быть война как максимум.
Повторяю: эта теория весьма популярна и соблазнительна. О ментальности "оккупированной страны" говорил в начале 2008 года тот же Михаил Ходорковский, о нескончаемой самооккупации России написан еще в 2006-м Дмитрием Быковым роман "ЖД".
Однако эта теория ужасающе безысходна, поскольку не позволяет ничего менять и не позволяет ни на что надеяться; более того, она представляет "власть" как единую, монолитную (не говоря уж о том, что чуждую) силу.
Между тем я в свое время жил в одной довольно преступной, изрядно порочной и весьма двулично-циничной стране, исчезнувшей, к моей радости, с карты мира. Называлась страна СССР. И, как я теперь понимаю, рухнул СССР не потому, что его подточили западные голоса или мученики ГУЛАГа: большинство о них и знать не знало, и воздействовали эти голоса и мученики лишь на сознание кучки людей, бывших, условно, тогдашней "культурной элитой". Но вот эти люди из тогдашней "Литературной газеты", тогдашней "Комсомолки" или тогдашних "Известий" (и даже из советского телевидения, когда по телевидению шли КВН, "Что? Где? Когда?" или "Клуб кинопутешествий"; и даже люди из советского кинематографа, не говоря уж про театр) воздействовали и влияли весьма ощутимо на все остальное общество. Потому что советские газеты не были монолитны – хотя бы на уровне завотделов. И не было монолитно телевидение. И Госкино с Минкультом. И даже ЦК КПСС вместе с Политбюро, как мы теперь знаем, не были монолитны. Поэтому и случилась перестройка, чему я несказанно рад, хотя и ужасно разочарован тем, что в результате перестройки построили.
И мне теперь надежду вторично терять?
Или, ладно, надежду потерять я еще готов, а вот отношения с людьми – как мне их рвать по-живому? Вон, на Первом канале ведет свою знаменитую программу о здоровье Елена Малышева, которую я нежнейше люблю, – мне как, теперь плюнуть в нее из-за того, что она на Первом? Или в Сашу Половцева, который стал другом нашей семьи еще до того, как сыграл майора Соловца в "Ментах", – мне как, тоже плюнуть? Между прочим, до Соловца Половцев потрясающе сыграл главную роль в "Барабаниаде", но был нищ и подрабатывал грузчиком в супермаркете, – так он как теперь, если следовать Девотченко, руконеподаваем? Или Андрей Бильжо в "Известиях" – мне что, и ему руки не подавать, хотя "Известия" я давно в руки не беру, а если и беру, то потом мою руки с мылом?
Такое руконеподавание есть, с учетом размеров страны, – поступок совершенно детский, то есть в котором больше обиды, чем ответственности.
Да, сегодня во всем и всюду – от политики до экономики – больше мерзкого и несправедливого, чем уважительного и разумного. Да, силовые структуры охраняют не народ, а власть. Да, информационная машина во многом перестроена в пропагандистскую. Но это не значит, что у тебя на рычаги этой машины нет прав.
То есть нельзя делать вид, что у тебя нет конфликта интересов с машинистом (он есть), нужно обозначать для себя границы допустимого компромисса (компромисс скорее свидетельствует о гибкости ума, чем наоборот), нельзя ни за какие деньги эти границы переходить (а будут заставлять!) – и нужно быть готовым к тому, что в результате на время останешься безработным.
И меня, в отличие от Девотченко, пугает не столько добровольное участие в работе госмашины, сколько добровольная самоцензура, самооскопление, основанные на ложном априорном представлении, что "иначе никак".
Блистательный журналист времен СССР Валерий Аграновский – автор "Остановите Малахова!" – учил меня в 1980-х так: "Не режьте себя, Димочка, сами – предоставьте это им. Если они у вас кусок вырежут, куска не будет, но останется чистая совесть. А если вы сами себя порежете, не останется ни текста, ни совести. А потом, может, и не вырежут – может, там один клан пойдет войной на другой, и вы в эту щель проскочите".
Мне эта формула кажется более разумной, чем формула полного неучастия в работе системы. В смысле – более эффективной. Для меня водоразделом является то, идет ли человек в своей профессиональной деятельности ради денег против своей совести, – а не то, где именно он этой деятельностью занимается. Иначе булгаковскому Максудову тоже придется поставить в вину сотрудничество с "Вестником пароходства", ибо пароходство ведь наверняка было то самое, что предоставило пароход для высылки из страны интеллектуалов в 1922-м – всех тех, кого, по определению Троцкого, "расстрелять не было повода, а терпеть было невозможно".
Чья формула поведения – моя или Девотченко – окажется вернее, покажет не просто будущее, а ближайшее время. Границы между "мы" и "они", рукоподатными и руконеподатными, устанавливаются и отвердевают на наших глазах.
Если прав я, то мне (вместе с Девотченко) предстоит пережить вторую перестройку.
А если Девотченко, то ему (вместе со мной) придется спуститься по сходням на пароход.
В любом случае, мы не отвертимся.
2010
Времени бремя избыть
В экспресс-электричках из московских аэропортов я безошибочно узнаю иностранцев. У них в руке книга. Наши же смотрят в окно или читают "Толстушку"
Я вовсе не собираюсь в очередной раз живописать ужастик "Как самая читающая в мире страна стала самой нечитающей".
Ужастик действительно имеет место. Жаждущих подробностей отошлю к профильным исследованиям "Левада-центра": "Массовое чтение в России" (2003–2005) или "Чтение в России-2008". Если кратко, то вот пара картинок, как в ночи раскрываются гробы и мрак преисподней выходит наружу.
Сегодня вообще не читают книг 51 % мужчин и 42 % женщин (регулярно читают 13 % и 19 % соответственно), у подавляющего большинства россиян домашних библиотек нет или в них не более 100 книг (свыше 1 000 томов найдется не более чем у 2 % населения).
Это, повторяю, общий план, а по-настоящему дьявол в деталях, сводящихся к тому, что дорогие россияне если и читают, то по преимуществу дерьмо, что из чтения совершенно выпадает такой специфический слой, как "молодые мужчины", что положительной динамики на этом кладбище мысли нет.
Объяснений феномену, обозначившемуся еще в 1990-х, давалось масса, самое банальное в том, что, когда после трех возможных видов досуга в СССР (водка, койка, книжка) в России стало возможно все: хошь на фабрику звезд чернорабочим записывайся, а хошь на то же кладбище в костюме гота иди, – интерес к чтению упал, перетек в альтернативы. Плюс офисная соковыжималка (когда после работы хватает сил лишь доползти до дома), плюс новый стиль быта, когда самой модной частью квартиры является гардеробная, а не это, прости господи, как его? – книгохранилище. Я ни в одном интерьерном журнале еще не видел модной съемки, где бы в кадр попала библиотека. Так, лежит элегантно на открытом белом стеллаже парочка дизайнерских муляжей в черных или белых обложках, – с ума сойти от красоты.
Подобное объяснение, повторяю, банально, но банальное еще не значит неверное, и тут я к банальности присоединюсь.
Обратить же внимание хочу не на чтение, исчезающее из нашей жизни, как у Мандельштама сыпался из дырки в мешке песок вечности, а на повторяющуюся коллизию. Коллизия в том, что почти всегда западная техника и технология, к которым относятся и экспресс-электрички, и самолеты-дискаунтеры, и электронные книги с электронными же чернилами, и аудиокниги в трЗ-формате (a propos: по данным того же "Левада-центра", их в России читают, а точнее, слушают не более 4 % человек), не произрастают из российских потребностей напрямую, а являются неким довольно приятным, но все же импортированным дополнением. Так, "мерседес" в России не является следствием того, что огромные наши расстояния соединены автобанами и хайвеями, для безопасного и комфортного перемещения по которым потребны большие и мощные машины, – а следствием того, что, несмотря на отсутствие дорог и многого другого, мы желаем показать, что живем не хуже, чем в Европах, и, пожалуй, всех за пояс заткнем и нос утрем.
На самом деле нас различают даже не уровень жизни, а стиль мышления.
Европейское (и шире – панатлантическое) мышление носит рациональный характер. Будет возможность, купите книжку французского медиевиста Жака Ле Гоффа "Рождение Европы". Чтение ее напоминает игру в "Цивилизацию", только на бумаге. Вот Ле Гофф показывает, как усилия бюргерства приводят к формированию сначала общих школ, stadium generale, а потом и объединенных школ-корпораций, то есть universitas. Вот книжные свитки заменяются codex, постраничной рукописью, труд переписчиков ускоряется, образование становится доступным, латынь уступает место национальным языкам. Феерическое чтение, чуть было не написал – зрелище. И там же видно, как формируется европейская мысль: гуманистическая и, повторяю, рационалистическая одновременно.
Рациональность исходит из реальности, которую не следует выдавать за нечто идеальное, тем более не следует игнорировать, но следует обращать себе на пользу. Скажем, поездка в поезде (полет в самолете) – не самое лучшее проведение времени с точки зрения досуга, однако настоящий подарок судьбы с точки зрения чтения непрочитанного и просмотра непросмотренного.
Удивительным образом, но эта простая практичная мысль никак не желает перейти границу голов моих сограждан.
Ну ладно электричка из Шереметьево: она идет до Белорусского вокзала полчаса и, положим, пассажиры увлечены изучением брежневского домостроения вдоль дороги. Но я регулярно езжу из Петербурга в Москву на скоростном "Сапсане", который в пути четыре часа. Причем тем рейсом, который стартует в 6.45. Скоростной поезд, отправляющийся спозаранок в понедельник из Петербурга в Москву, – это поезд, под завязку заполненный мужчинами и женщинами в деловых костюмах. И если говорить тоже по делу, то четыре часа – идеальное время для того, чтобы:
а) прочитать свежие "Коммерсантъ" и "Ведомости" (час);
б) подремать (еще час);
в) почитать книгу или досмотреть недосмотренный фильм на DVD (еще час);
г) набросать некий текст (например, вот этот).
Однако на меня, достающего свои книжки-газеты-журналы-ноутбуки, мои соседи в пиджаках смотрят обычно с изумлением. К моему, в свою очередь, собственному изумлению, обнаруживается, что занимает себя в "Сапсане" делом мало кто. Я несколько раз проводил собственное исследование, пусть и не претендующее на левадовские лавры. Так вот: из 64 человек в вагоне читают деловые газеты – максимум 5; читают развлекательные газеты – еще 5–7; читают книги – 5–6. Самое популярное занятие – просмотр фильмов на ноутбуке, тут зрителей может набраться и дюжина. Все. Подавляющее большинство просто мается: пыхтит, сопит, храпит, смотрит в окно, зная одну заботу – как, снова прибегая к Мандельштаму, времени бремя избыть.
Я немало погонял по Европе – и самолетами, и поездами. И хорошо знаю, как выглядит поезд Ливерпуль-Лондон, набитый теми же бизнесменами и едущий те же четыре часа. Он выглядит так же, как обычный вагон лондонского метро, где не видно лиц,-сплошные The Guardian, The Times, Evening Standard, книги.
У меня есть только одно предположение по поводу ощутимой разницы в поведении. У нас бизнес-электричка, самолет, скоростной поезд воспринимаются даже обеспеченными людьми как забава, игра "в Европу", главная цель которой – не просто доставить к месту назначения быстро, но и непременно продемонстрировать статус пассажира. Вот почему в самолете Москва-Петербург есть бизнес-класс (а в электричках до аэропорта – бизнес-вагоны), вот почему у нас пробки из лимузинов. На внутренних европейских авиарейсах я бизнес-класса ни разу вообще не встречал (зачем тратить лишние деньги, вопрошает рациональное мышление, если внутри Европы всегда лететь час, максимум – два?), а бизнесмены добираются в офисы на велосипедах.
Но удивительно даже не это, а то, что ситуацию, которую так легко обратить себе на пользу, у нас мало кто на пользу хочет обращать. И тут я не только про книжки, а и про аудиокнижки в формате mp3.
Главной особенностью их является вовсе не возможность разместить на флэш-карте всего Достоевского. А то, что их прослушивание – например, за рулем – удивительным образом не утомляет. Более того, чтение сложное, требующее концентрации сил (каковых лично у меня к концу дня обычно дефицит), в аудиоварианте проходит просто на "ура". Ну и чтобы завершить картину: запоминаются книги со слуха тоже лучше. Да и использовать их можно куда изощреннее.
Я недавно устроил себе праздник, проехав на машине из Петербурга в Москву под радищевское "Путешествие из Петербурга в Москву". Обычная, школьных времен книга пылилось у меня долго, я все пытался заставить себя ее перечитать, раз уж маршрутом диссидента XVIII века езжу регулярно. Однако всякий раз, доходя до фразы типа "наитвердейшая душа во правилах своих позыбнется, преклонит ухо ласкательному песнопению и уснет", моя собственная душа тут же начинала позыбаться в ласкательных объятиях Морфея.