Отсюда его подход к кризису внутри большевизма апреля 1917 года. И стремление провести свою "сектантскую" линию, придав ей конкретную форму. Ленин решает вопрос будущего созданной им партии как личный вопрос. В сентябре-октябре 1917-го власть валится – место для взятия власти есть. Но позволительно ли брать эту власть? Можно ли, взяв власть, остаться собой при данных условиях в данной России? И можно ли такую власть удержать? Одна из его работ осени 1917 года не случайно называется "Удержат ли большевики государственную власть". Не возьмут ли, а удержат ли! Вопрос для Ленина биографический, вопрос судьбы для него. Вопрос, который он станет решать лично и, как известно, решение найдет.
53. Утопия негильотинного регулирования. "Мы снова станем отсталыми"
– Личный момент явно выступает в записке Ленина Каменеву (август 1917-го) о "синей тетрадке", с выписками из классиков о государстве. Знаменитое "если меня укокошат, опубликуйте" – отчего Ленин придавал этому конспекту такое значение? В нем найдена двоякая формула, соединяющая разрешение на власть с условием ее удержания. Государственный капитализм плюс государство типа Коммуны – в единстве обоих понятий.
В основе ленинского "госкапитализма" 1917 года – эталон Германии, теоретически им осмысленный. То есть фрагменты европейской реальности, продвинутые в теорию, где они выступают политической альтернативой. Для Ленина еще и новая версия идеи "американского пути развития", переведенная на язык европейской актуальности.
Есть маленькая его заметка против Плеханова о Французской революции. По мысли Ленина, Французская революция почти вплотную подошла к социализму, но не было ни крупной машинной индустрии, ни банков и железных дорог – и место всего заняла гильотина. Нам, говорит Ленин, гильотинировать не нужно – есть техника экономического контроля без милитаризации собственности. Современную экономику надо лишь политически уравновесить включением множества людей в управление делами через государство типа Коммуны.
Так рождается его идея замещения гильотины. Я уже сказал, что во Французской революции робеспьеровская гильотина играла двоякую роль. Не только средства борьбы с врагами революции, но и поддержания равнодействующей: гильотиной отсекали крайности. Здесь риск "гильотинного" увековечивания революционного состояния, Ленин его угадывает. Маленькая статейка с большим значением для оценки будущего.
Полноценная аграрная революция даст свободу мелкотоварному производству при условии гибкого экономического регулирования. А Советы предоставят политический механизм, в рамках которого люди, вовлекаясь во власть, остаются самими собой. С этим Ленин пойдет на октябрь 1917 года.
– Чем это не утопия централизма? Из единого центра контролируется все!
– Услышав слово "утопия", я негодовать не стану. Я в конспективной форме излагаю биографию его мысли, и она именно такова. Да, из одного центра осуществляется "негильотинное регулирование". Парадокс III съезда решен: Лениным найден чудо-эквивалент гильотины, позволяющий оставаться у власти – без социализма, но сохраняя контролирующие позиции. С перспективой движения дальше, а дальнейшее подскажет мировой процесс. Отсюда любимая тобой фраза Ленина, в ожидании победы революции в Европе: "Тогда мы снова станем отсталыми". Мысль, от которой он испытывал интеллектуальное облегчение.
Все это в общих рамках Начала. Название ленинского логического романа – чем начать? Русская проблема, малоактуальная для Маркса, поглотила все мозговые силы Ленина. Идея разрешающей способности революционного процесса, перейдя к Ленину от русских народовольцев, с цюрихской эмиграции стала разрешающей идеей будущего его партии. В ней он нашел политический эквивалент идеи начала. Была ли только утопией октябрьская глава его логического романа?
54. Формула входа в революцию: "черный передел" плюс государственный капитализм
– К 1917 году Ленин пришел к мысли, что демократический переворот в России явится интегральной частью мировой социалистической революции. Россия лишь начинает, а продолжение будет всеевропейским. Вопрос об уравнительном переделе земель в России теперь заново согласовался с представлением о революции как изначально социалистической в мировом смысле. И для этой социалистической изначальности следовало найти опору в преобразованиях, производимых внутри России.
Аграрный переворот он мыслил теперь в общеевропейской перспективе, которая вела его к власти. Как преобразование, которое сделает крестьянина политически согласным на социалистические реформы в городе. Большевики, произведя аграрный переворот в пользу крестьян, получат от них мандат на преобразования в индустрии и банковом деле – отраслях, имеющих определяющее влияние на экономику.
Такой была его идея накануне Октября. И когда партия эсеров собрала крестьянские требования в свод, где уравнительный передел земли был назван всеми буквами, он легко пошел навстречу наказу, включив его в Декрет о земле. С точки зрения хода революции это один из решающих моментов успеха переворота в Петрограде и на всей территории страны.
– Говорят, все делалось из расчета привлечь крестьян на свою сторону? Пошли на тактический маневр, а далее ликвидировали уловку посредством коллективизации.
– Довольно глупо думать, что со стороны Ленина и власти, большевиками создаваемой, это была тактическая уловка. Шаг увязывался с их проектом русской революции как мировой, включающей интегральной частью уравнительный аграрный переворот в России. Крестьянская буржуазная революция даст массовую опору новой власти и позволит провести далеко идущее экономическое преобразование в городе при согласии села. Жизнедеятельность коренной массы населения России ставится под контроль "командных высот в экономике". Крупное производство, железные дороги, банки, внешняя торговля передаются в руки новой власти.
Черному переделу в деревне должен был синхронно соответствовать гос капитализм в левом городе. Но именно это у Ленина и не вышло.
55. Тактика как стратегия, по Ленину и Марксу
– К слову говоря, часто слышу: "Это у Ленина чисто тактический подход, а не стратегия". Противопоставление тактики и стратегии чуждо сознанию Ленина. Для него слово "тактика" не означало ничего конъюнктурного. Тактика – это практическая проекция программных идей и требований на плоскость их осуществления, очерченную текущей политикой. Ничего более! Та же стратегия, только выраженная в формулах действия и сосредоточенная на способе действия. Понимание тактики как хитрости, ограниченной рядом шагов, которые затем перекроет "большая стратегия" вождей, идет из сталинского периода. Я не к словам придираюсь, а к смыслу, который в них привнесен.
Маркс и тактику не очень жаловал. Он проводил различия между идеальной стороной движения (в теоретическом смысле – программноидеальной) и политической его стороной. Политика движения и есть, по Марксу, его "тактика". Те же программные цели в последовательности реализации, но одни рассчитаны на долгое время, другие – на более короткое. Одни трактуют всю эпоху до победы социализма, другие имеют в виду близлежащие цели демократической революции.
Программные цели, рассмотренные под углом зрения способа действия и формы организации, составляют предмет политики, то есть тактики.
56. Разрушение государственной формулы 1917 года. Национализация и военный коммунизм
– К Октябрю мы имеем двуединую идею – "государства типа Коммуны" и "государственного капитализма". Эту санкцию на право взять власть Ленин выработал ходом мысли, прислушиваясь к голосам других и отстаивая свои убеждения. Но далее идет разрушение формулы. Возникнет глубокая и опасная трещина военного коммунизма.
Уже в 1918 году после Бреста Ленин фактически отказался от "государства типа Коммуны". Важный отказ для человека во главе партии и революции. Потому что не было, думаю, более кровной для Ленина, близкой ему идеи, чем советское государство-коммуна. Впрочем, отказ от идеи был неявным. Наоборот, "советское государство" объявили универсальной формой, непременной для рабочих движений и народов мира при всех условиях.
Отказ произошел в силу двух вещей. Гражданская война и интервенция требуют все подчинить целям военной схватки, отсюда – логика всеобщей национализации, осуществленная вопреки дооктябрьской программе большевиков. По Брестскому миру немцы требуют возвращения предприятий, принадлежавших немецким подданным и конфискованных в начале Мировой войны. Как отклонить их требования, не идя на конфликт? Иоффе из Берлина телеграфирует Ленину, и Москва, быстро проведя декрет о всеобщей национализации, заявляет немцам: все уже национализировано! Но в революцию декреты имеют власть, их не скроешь – объявленное будет осуществлено.
Госкапитализм по Ленину предусматривал сеть рабочего контроля без экономического вмешательства. При всеобщей национализации рабочий контроль не нужен, нужен механизм распоряжения разрушенной Россией. Разруха – стимулятор централизации. Единое распоряжение управлением требует специалистов, а специалисты ждут повышенной оплаты. Заводы переходят от демократии к единоначалию – и формула ушла на задний план.
Государственный капитализм по Ленину после победы пролетарской революции виделся способом регулировать экономику, не вмешиваясь в саму жизнь в каждом доме и уголке страны. Но нет! В руки государства перешли не одни экономические регуляторы – перешло все в сфере промышленности, кредита, железных дорог. Гражданская война требует, чтобы деревня кормила город и армию. Вводится продразверстка, и идея госкапитализма становится практически неприемлемой. Октябрьская формула дала трещину, зато пришла победа в Гражданской войне – со всеми насилиями, от реквизиций до расстрелов, которыми та сопровождалась. Трещина раздвинулась в пропасть. Возникает испытание историей: есть военная победа, а что дальше? Что делать с победой, неясно. И победа ли она вполне, также ясно не до конца.
57. Соблазн "коммунизма немедленно". Роды военно-коммунистической партии
– Можно ли было октябрьскую победу все ж дотянуть до победы европейской революции в буквальном смысле слова?
– Уже нет. 1920 год, война в Польше. В польской кампании мы видим, какой кризис испытывает интеллект Ленина. Русская революция недотягивает до европейской – как ее дотянуть, чем донести?
Радек, тогда левый партийный импрессионист, сильно задел Ленина на 9-й партконференции. Стенограмму опубликовали недавно, она интересна. На конференции обсуждали вопрос о причинах поражения в Польше. И не Троцкий мишень критики, не Тухачевский – предметом критики стал Ленин. Шла дискуссия – надо было идти на Варшаву или не надо? И Радек (в ненапечатанной части стенограммы) говорит – вас могли бы предупредить, что Польша на такое не пойдет, но вы пробовали Европу штыком на готовность к революции. Докуда думали дотянуться, Владимир Ильич, – до Темзы? Ленин ему отвечает – нет, до Шпрее! То есть до Берлина. (Это не напечатали.) Виноградская Полина Семеновна, жена Преображенского, говорила мне – после Польши Владимир Ильич стал уже совсем не тот человек!
Это один момент, второй относится к крестьянству. К его сопротивлению. К мужику как союзнику, без которого нельзя ни удержаться в России, ни дожать европейскую революцию. Доведение европейской революции советским штыком зависело от крестьянина-красноармейца. Это про него Троцкий говорил, что его пришлось в спину гнать на Варшаву. Устав от Гражданской войны и не желая более продвигать мировую революцию, мужик никуда не хотел идти.
Как быть? Старая формула Октября – "государственный капитализм" плюс "государство типа Коммуны" рухнула. Но реальность власти военного коммунизма держит Ленина в своих объятьях. Не его одного – всех. Ведь военный коммунизм не просто система мер – это сознание и определенный человеческий тип. Его реальность подавляла и интеллектуалов в самой партии. Если взять "Экономику переходного периода" Бухарина и его "Азбуку коммунизма", написанную вместе с Преображенским, с замечаниями Ленина на полях, то по одной этой книге и замечаниям видно, как предрассудки военного коммунизма завладели мозгами партии. Потому что военный коммунизм – это соблазн коммунизма сразу.
Действительность правит людьми не только по инерции, но и соблазняя их. Импонирует лидерам простотой решений, а партийной и внепартийной среде импонирует равенством. В дни больших революций соблазны прямого хода присущи лидерам, будь то Робеспьер и Сен-Жюст, Ленин и Троцкий. Соблазны по-разному персонифицируются в Ленине, Бухарине и Троцком, но и в Сталине тоже. Сталин, человек внешне дореволюционный, лидером военно-коммунистического "середняка" партии становится именно в это время. Когда инерция исчерпается, коммунистический соблазн ведет к политической катастрофе.
Большевистская партия удержала власть в ходе Гражданской войны и стала массовой. Но теперь, вобрав новых людей, она была военно-коммунистической. Эта военно-коммунистическая партия затем изберет своим лидером Сталина.
58. Идея партии как фокусирующей силы по Ленину. Триумф Октября 1917-го и вход в сталинизацию
– Оригинальна вообще ленинская идея партии или нет? Говорят, он позаимствовал ее у Ткачева… или даже Нечаева.
– Ленин и Нечаев? Сближение грубое, мало обоснованное. Ленин и Ткачев – тема посерьезнее. В ранние годы при встречах со старыми участниками движения ему от Ткачева что-то перетекло. Но центральный вопрос Ленина уникален. Это вопрос о месте партии по отношению к России, взятой в целом. Партии в единственном числе. Фокусирующей силе, способной централизовать потоки сопротивления в масштабах России и пересилить ее самое. Включить Россию в мировой процесс, устранив ее тормозящее действие на развитие мировой революции. Когда эта формула опрокинулась в идею русского мирового начала и в ведущую роль русской революции в европейском процессе, укрупнилась роль партии внутри России. С этим связываются две трудности.
Первая в том, чем должна быть организация, способная фокусировать все виды сопротивления империи и ее превозмочь. Превозмочь остатки рабства, пропитывающие человеческую толщу, препятствуя вхождению России в общечеловеческий прогресс Европы. Чем должна стать такая организация? Гиперболизация роли партии, раздражающая современного исследователя, гипертрофия занятости Ленина делами партии непонятна, если не учесть эту трудность. В ней соучаствует наследство русского XIX века и взгляд Маркса на мировое развитие, продолженный Лениным совсем в другой форме.
Второй момент относится преимущественно к эпохе советской власти. Если Ленину удалось создать такую фокусирующую силу, не начнет ли она сама представлять опасность – для России, для Мира и для самой себя? Партия выросла в центральную властвующую силу, автономную от всех. Опасность вытекает теперь из той российско-всемирной функции партии, о которой шла речь. К осознанию беды Ленин пришел с опозданием. В полном объеме – уже умирая и не будучи способным указать выход из ситуации.
Конечно, выход было бы легче найти, осуществись его надежда на европейское продолжение русского начала. Окажись Россия Ленина снова в "отсталых", но уже в революционной Европе, потребность в единовластной партии отпала бы. Процесс революции стал бы общеевропейским и цивилизуемым. Но европейская революция задержалась, надежда ушла. И неясно, согласилась бы ВКП(б), взошедшая на дрожжах ленинской идеи, но военно-коммунистическая по генезису, на скромную роль добровольно? Или отшвырнула Ленина еще при жизни? Успех Сталина позволяет такой вопрос ставить.
– Но как же плохо Ленин относился к любым критикам партии!
– Во-первых, Ленина критиковали все, в верхах партии тоже. Молча выслушивая, он отклонял всех, пока это не становилось предметом внутрипартийной борьбы. В пункте о партии плоскость его идейных исканий совпадала с личным самоутверждением. Только при активном воздействии партии на процесс целостной представала его концепция русского исторического прогресса. Его "своя буржуазная революция", его представление о партии и его представление о личном месте в партии. Здесь была железобетонная позиция, форпост, который он отстаивал от всех, не идя на уступки. Но без этого не было бы и продолжения, с его плюсами и его минусами.
В вопросе о критиках ленинской концепции различимы две эпохи. Эпоха выдвижения Ленина в центр революционного процесса и эпоха послеоктябрьская, особенно с 1920 года и до смерти. В первом случае Ленин, вопреки критике в недемократичности, отстаивает концепцию создаваемой партии. А во второй – спасает смысл созданного от ее централизма, пытается отрегулировать и откорректировать партийный централизм. В первом случае он идет к победе, во втором – терпит поражение.
Конечно же, Роза Люксембург с Троцким после II съезда РСДРП были совершенно правы – Ленин затянул большевизм в жесточайшую партийную централизацию со всем, что отсюда проистекает. Но отсюда проистекли две вещи: триумф Октября 1917-го – с будущей катастрофой сталинизации. Видя, что обе вещи вытекают из одной концепции, я сталкиваюсь с трудностью простого ответа на вопрос о партии.