КТО ПОГИБ ПРИ ВОСХОЖДЕНИИ НА ПИК СТРОГОВА?
Из текста ЖВМ известно, что Эрнст-Юлий Горн, Наставник Льва Абалкина по школе Прогрессоров, в 72-м году погиб на Венере при восхождении на пик Строгова, а врач Ромуальд Крэсеску ("старикан (сто шестнадцать лет!)"), наблюдающий врач Абалкина по школе Прогрессоров, на момент описываемых событий "пребывал на некоей планете Лу, совершенно, по-видимому, вне пределов досягаемости".
В ЖВМ-с в издании "Миров братьев Стругацких" все наоборот: наставник Абалкина Эрнст Юлий Горн "вне пределов досягаемости. Некая планета Лу, я даже никогда не слышал о такой. Ему сто шестнадцать лет, а он продолжает работать… А вот до Ромуальда Кресеску я уже не доберусь никогда. В семьдесят втором году погиб на Венере при восхождении на пик Строгова".
На первый взгляд может показаться, что Авторы сделали как бы рокировку биографий героев: в первом случае на Венере погиб Наставник, во втором - наблюдавший Абалкина врач. Однако через несколько страниц и в тексте ЖВМ, и в ЖВМ-с следует одна и та же, справедливая для "Жука…" и неуместная теперь в сценарии, фраза, Экселенц говорит Максиму:
"- Плохо! Наставник умер".
Неясно, кем допущена эта оплошность. Понятно только, что в ЖВМ-с надо либо привести биографии указанных персонажей в соответствие с текстом "Жука…", либо исправить "Наставник умер" на "врач умер".
"ПЯТЬ ЛОЖЕК ЭЛИКСИРА"
По поводу этого киносценария БНС в "Комментариях" пишет: "Мы писали его (год спустя после "Хромой судьбы" и на материале "Хромой судьбы") специально для хорошего знакомого АН - белорусского режиссера Бориса (кажется) Ивченко. Я уже толком не помню, что там, собственно, случилось - то ли Минская киностудия "Беларусь" заартачилась, то ли режиссеру сценарий не показался, но в результате фильм (под странным названием "Искушение Б.") был снят лишь несколько лет спустя совсем другим режиссером и на совершенно другой киностудии".
Этот киносценарий принято считать оригинальным произведением Авторов, как, допустим, "Тучу" или "Сталкера". Ведь здесь присутствует не простое переписывание сюжета определенной повести с изменениями, нужными именно для кино. К примеру, для кино необходима зрелищность… Или требуется донести до зрителя какую-то мысль не посредством описания или размышления автора в повествовательной форме, а посредством образа или монолога (диалога). Киносценарии по ПНВС (не "Чародеи", а именно "ПНВС") или по ОУПА сравнительно недалеко отстоят от соответствующих повестей: те же (или почти те же) герои, тот же (или почти тот же) сюжет.
Сюжет же ПЛЭ только краем затрагивается в ХС. Не столько даже сюжет ХС похож на сюжет ПЛЭ, сколько в ХС описываются мысли Авторов, предварительные наброски и варианты этого сюжета в процессе работы над ПЛЭ. Можно даже сказать, что ХС - чудесный образчик того, как случайные эпизоды из жизни автора (встреча с отравившимся соседом на лестничной площадке или преследующее автора "клетчатое пальто") превращаются в дополнения к сюжету: "Курортный городишко в горах. И недалеко от города пещера. И в ней - кап-кап-кап - падает в каменное углубление Живая Вода. За год набирается всего одна пробирка. Только пять человек в мире знают об этом. Пока они пьют эту воду (по наперстку в год), они бессмертны. Но случайно узнает об этом шестой…" Как преобразовался первоначально задуманный финал: "…и превращался в конце мой альтруист-пацифист в такого лютого зверя, что любо-дорого смотреть, и ведь все от принципов своих, все от возвышенных своих намерений…" О ПЛЭ в ХС будет еще рассказываться ниже, в части, посвященной ХС, пока же рассмотрим изменения в текстах самих ПЛЭ.
В архиве АБС о работе над ПЛЭ ничего не сохранилось. Ни каких-либо разработок сюжета или действующих лиц, ни чернового или чистового варианта, Может быть, и лежит где-нибудь еще эта папочка с материалами по ПЛЭ, но пока она не найдена.
Различия же в изданиях ПЛЭ (хотя и издавались-то ПЛЭ практически в канун и в самом начале перестройки) весьма интересны.
Первый раз ПЛЭ были опубликованы в журнале "Изобретатель и рационализатор" в двух летних номерах 1985 года. Затем были переиздания в межавторском сборнике "Современная фантастика" (1988), в журнале "Советский Союз" (1989), в авторском сборнике сценариев АБС (сборник вышел в 1990 году под названием "Пять ложек эликсира" и содержал в себе "Дело об убийстве", "Сталкер", "День затмения", ПЛЭ и "Тучу"), в межавторском сборнике "Проба личности" (1991), отдельно книгой в Таллине (1991)… Потом пришла очередь публикаций в собраниях сочинений АБС.
ПЛЭ в разных изданиях имела подзаголовок "киносценарий", или "киноповесть", или даже "фантастическая киноповесть". В первом издании имелся еще один подзаголовок: "Журнальный вариант". И действительно, текст был несколько сокращен, ужат, но несущественно - выпали некоторые описания и части диалогов.
Хотя в этом издании есть и небольшие дополнения, отсутствующие в других публикациях. К примеру, при встрече со Снегиревым в больнице Курдюков добавляет: "Коньячок за мной. Как только выйду - в первый же день"; или там же, при упоминании об институте, уточняет: "…тот, на Богородском шоссе…"
Возвратившись домой, Снегирев обнаруживает у себя на плаще воткнутое шило и вспоминает поочередно предостережение Курдюкова, разбитые булыжником бутылки, наезжающий на него МАЗ. В журнальном варианте дополнение: "…и вновь бормотанье Курдюкова: "Не дай бог тебе отравиться, Снегирев…" Слишком много для одного дня".
Разъяренная Наташа наступает на Снегирева с "хищно шевелящимися пальцами"… В журнале дополнение: "…норовящими выцарапать глаза". Иван Давыдович, объясняя действие Эликсира Жизни, уточняет: "Но он спасает от старения". Курдюков, пытаясь отговорить Снегирева, перечисляет трудности жизни после согласия стать бессмертным: "Всю жизнь скрываться, от дочери скрываться, от внуков…" и в журнале поясняет: "Они же постареют, а ты - нет!" и тут же, только в журнале, добавляет: "Лет десять на одном месте - больше нельзя".
Иван Давыдович на предложение Наташи устроить дуэль на шпагах, говорит: "Если принять во внимание, что Феликс Александрович сроду шпаги в руке не держал…", а в журнале добавляет: "…а Басаврюк дрался на шпагах лет четыреста подряд…" А когда рассказывает о своих научных открытиях ("По понятным причинам я вынужден сохранять все это в тайне, иначе мое имя уже гремело бы в истории…"), здесь добавляет: "…гремело бы слишком, и это опасно". И далее сетует на отсутствие интеллигентного человека среди бессмертных: "…способный оценить красоту мысли, а не только красоту бабы"; добавка в журнале: "…или пирожка с капустой".
Павел Павлович, рассказывая о конфликте с Басаврюком, констатирует: "Маленькое недоразумение, случившееся лет этак семьдесят назад". В журнале же он не столь уверен: "Или сто, точно не помню". И далее размышляет о наслаждении пищей: "Это бессмертие олимпийцев, упивающихся нектаром!.." В журнале опять же добавляет: "…это бессмертие вечно пирующих воинов Валгаллы!"
В эпилоге же Снегирев, обращаясь к дочери, говорит о внуках: "Давай их сюда". В журнале добавляет: "…этих разбойников".
Речь Наташи в журнальном варианте тоже слегка отличается. Здесь присутствуют образные ругательства, обращенные к Курдюкову ("пасть твоя черная, немытая"), к Снегиреву ("Труп вонючий. Евнух" или "Дурак ты стоеросовый, кастрат неживой! Тьфу!")
Курдюков отвечает тем же, называя Наташу "сукой", а Павла Павловича - "евнухом византийским".
В этом же, журнальном варианте редакторами были произведены некоторые правки слов на более литературные. К примеру, не "отбрехаться", а "отговориться"; не "за бугор" (известное выражение тех времен, означающее "за рубеж, за границу"), а "в загранку"; не "кончик лезвия" шила, а "острие".
Несуществующее лекарство в разных изданиях пишется по-разному: мафусалин или мафуссалин (в ХС же - вообще мафусаллин).
В "Современной фантастике" санитары по лестнице не ПОШЛИ спускаться, а НАЧАЛИ спускаться.
В авторском сборнике сценариев врач, отвозящий Курдюкова в больницу, на вопрос Снегирева, куда именно, отвечает не "во Вторую градскую" (как в остальных изданиях), а "во Вторую городскую". Здесь же (и в "Мирах") в ответе Павла Павловича, отчего он так хорошо выглядит ("А паче всего - беспощадная дрессировка организма. Ни в коем случае не распускать себя!"), "дрессировка" заменена на "тренировку".
В некоторых изданиях редактор журнала, приводя примеры оперативности Курдюкова, называет последнего не "Котька" (сокращение от "Константин"), а "Коська".
И еще об одном впечатлении. Обратите внимание: ПЛЭ вышли впервые (1985) раньше первой публикации ХС (1986). Может быть, кто-нибудь прочел их в этом же порядке, как и я… И испытал жуткое разочарование, закончив чтение восьмого номера "Невы" (в котором было начало ХС), ибо по некоторым упоминаниям в этой первой части ХС можно было сделать вывод: Феликс Снегирев - это Феликс Сорокин, дочь Лиза с внуками-близнецами - это дочь Катя с ними же, Константин Курдюков - это Костя Кудинов… следовательно, в девятом номере (а в восьмом значилось: "Окончание следует", то есть прочитана уже половина) будет, собственно, основной текст ПЛЭ - уже известные диалоги уже известных персонажей с уже известным финалом… И какова же была радость, когда это оказалось совсем не так!
"ХРОМАЯ СУДЬБА"
ХС, пожалуй, единственное произведение АБС, где Авторы чуть-чуть приоткрыли завесу над собой, своей жизнью, своей писательской кухней и вообще - своими раздумьями, надеждами и опасениями. Конечно, в любое художественное произведение каждый писатель вкладывает что-то личное - мелкие эпизодики из жизни, смешные или страшные случаи, мысли - веселые и нет. Но если, читая другие произведения АБС, можно было лишь предполагать, что обыденная жизнь астронома Малянова срисована с реальной жизни БНа, а воспоминания о восхождении на Адаирскую сопку принадлежат АНу, то, впервые знакомясь с текстом ХС, я не раз ловила себя на ощущении, похожем на следующее. Представьте себе, что вы неоднократно встречались в компаниях со своим знакомым - веселым, балагуром, рассказывающим каждый раз какие-то интересные историйки, выдающим искрометные шутки, - и вдруг вы видите его растерянным, удрученным, он горько произносит: "Ах, как же я устал!" - и понимаете, что раньше вы видели только маску, скрывающую истинность этого уже немолодого, измученного жизнью человека…
Отличий ХС от произведений, написанных АБС до этого, немало.
Стиль изложения - не кажущийся простым и "легко глотаемым", а изысканный, иногда нарочито литературный, несколько архаичный по сравнению с нынешней литературой.
Легко узнаваемые и потому ощущаемые "своими" зарисовки мелких бытовых событий, из чего по большей части и состоит жизнь… Трудное вставание по утрам с мыслью о неизбежности повседневных дел… рассеянный взгляд по корешкам книг и всплывающие при этом воспоминания… внезапный звонок начальства, ломающий планы "на сегодня"… предвкушение встречи с друзьями или любимым человеком, или даже предвкушение "вкусно покушать"… переключение каналов телевизора с вечным вопросом "что выбрать посмотреть?" (с нынешним многократным увеличением количества каналов вопрос этот, увы, не исчез)… встреча с друзьями и неспешные, прыгающие с темы на тему беседы… случайное попадание под руку каких-либо старых записей и опять неизбежное погружение в воспоминания… Кому это всё не приходилось испытывать?
Подача вроде бы обыденной жизни обычного человека, и тут же - размышления по поводу этой жизни, и тут же - какие-то выводы, законы, даже аксиомы, исходящие из такого существования…
И, конечно же, перепады настроения, выписанные настолько ярко, живо, образно, что сетуешь, предвкушаешь (и вкушаешь!), меланхолируешь и негодуешь вместе с героем повествования…
Порою вслед за Феликсом Сорокиным, восклицающим "Ничего на свете нет лучше "Театрального романа", хотите бейте вы меня, а хотите режьте…", хочется повторить: "Ничего на свете нет лучше "Хромой судьбы"…"
"СИНЯЯ ПАПКА"
Как писал БНС в "Комментариях", вначале под "Синей Папкой", романом, который пишет Сорокин, Авторы имели в виду ГО. Затем: "…мы вспомнили о старой нашей повести - "Гадкие лебеди". Задумана она была в апреле 1966, невероятно давно, целую эпоху назад, и написана примерно тогда же. К началу 80-х у нее уже была своя, очень типичная судьба - судьба самиздатовской рукописи, распространившейся в тысячах копий, нелегально, без ведома авторов, опубликованной за рубежом и прекрасно известной "компетентным органам", которые, впрочем, не слишком рьяно за ней охотились - повесть эта проходила у них по разряду "упаднических", а не антисоветских. <…> Согласитесь, повесть с такой биографией вполне годилась на роль содержимого Синей папки. "Гадкие лебеди" входили в текст "Хромой судьбы" естественно и ловко, словно патрон в обойму. Это тоже была история о писателе в тоталитарной стране. Эта история также была в меру фантастична и в то же время совершенно реалистична. И речь в ней шла, по сути, о тех же вопросах и проблемах, которые мучили Феликса Сорокина. Она была в точности такой, какой и должен был написать ее человек и писатель по имени Феликс Сорокин, герой романа "Хромая судьба". Собственно, в каком-то смысле он ее и написал на самом деле".
Вариант ХС с ГЛ АБС посчитали каноническим и решили, что в таком виде она и будет публиковаться. Вариант без ГО, но с отсылками к ГО был опубликован в первом, журнальном издании. Несколько раз ХС выходила без содержания Синей Папки, но отсылки в ней были все-таки к ГЛ. А вот ксерокопию одного из машинописных вариантов ХС с первыми главами ГО передал мне Роман Арбитман, который рассказывает о ней так:
Лето 1983 года. ДК "Россия" (Саратов). Аркадий Натаныч читает отрывок из ХС - Сорокин в писательском доме (Вы писатель? А как ваша фамилия? - Есенин (Тургенев), - ответил я…). Рукопись ХС с отрывками из "Града" - именно оттуда, из лета 83-го. Тогдашний знакомый Арктаныча, режиссер-любитель М. Ю. Ралль получил рукопись на прочтение и либо сам переснял ее, либо дал кому-то из знакомых почитать, и тот уже переснял… В общем, пленка дошла до меня то "ли в 83-м, то ли в первой половине 84-го. До сих пор я считаю, что это - самый лучший вариант ХС. Когда читатель получает лишь отрывки из Синей папки, он способен дофантазировать степень шедевральности текста, и это, возможно, действительно ТО, ради чего стоит жить (реальный. "Град", если бы его опубликовали в ХС полностью, такого впечатления, увы, не производит). А "Гадкие лебеди" - штука замечательная, но… Нельзя было мешать Виктора Банева с Феликсом Сорокиным. Никак нельзя. Слишком много неосознанных внутренних рифм, которые подтачивают оба образа… Я неоднократно уговаривал БНС публиковать ХС именно так - с главами из "Града" (не отменяя, само собой, полное издания "Града"…). Но ты же знаешь, какой мэтр упрямый. "Вы ничего не понимаете, Рома!" - и все.
В тексте собственно ХС из-за замены ГО на ГЛ изменениям подверглись лишь несколько отрывков.
Эпиграф, расположенный вместо заглавия на титульном листе Синей Папки, сначала был отрывком из "Апокалипсиса" ("…Знаю дела твои…"), причем в журнальном издании источник ("Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис)") указан не был, в варианте с ГЛ эпиграфом Авторы поставили отрывок из "Божественной комедии" ("Я в третьем круге…").
В конце первой главы, там, где Сорокин видит воображаемую картину описываемого им в Синей Папке мира, вместо видения Града:
Откинувшись на спинку дивана, впившись руками в край стола, я наблюдал, как на своем обычном месте, всегда на одном и том же месте, медленно разгорается малиновый диск. Сначала диск дрожит, словно пульсируя, становится все ярче и ярче, наливается оранжевым, желтым, белым светом, потом угасает на мгновение и тотчас же вспыхивает во всю силу, так что смотреть на него становится невозможно. Начинается новый день. Непроглядно черное беззвездное небо делается мутно-голубым, знойным, веет жарким, как из пустыни, ветром, и возникает вокруг как бы из ничего Город - яркий, пестрый, исполосованный синеватыми тенями, огромный, широкий - этажи громоздятся над этажами, здания громоздятся над зданиями, и ни одно здание не похоже на другое, они все здесь разные, все… И становится видна справа раскаленная Желтая Стена, уходящая в самое небо, в неимоверную, непроглядную высь, изборожденная трещинами, обросшая рыжими мочалами лишаев и кустарников… А слева, в просветах над крышами, возникает голубая пустота, как будто там море, но никакого моря там нет, там обрыв, неоглядно сине-зеленая пустота, сине-зеленое ничто, пропасть, уходящая в непроглядную глубину.
Бесконечная пустота слева и бесконечная твердь справа, понять эти две бесконечности не представляется никакой возможности. Можно только привыкнуть к ним. И они привыкают - люди, которыми я населил этот город на узком, всего в пять верст уступе между двумя бесконечностями. Они попадают сюда по доброй воле, эти люди, хотя и по разным причинам. Они попадают сюда из самых разных времен и еще более разных обстоятельств, их приглашают в Город называющие себя Наставниками для участия в некоем Эксперименте, ни смысла, ни задач которого никто не знает и знать не должен, ибо Эксперимент есть Эксперимент, и знание его смысла и целей неизбежно отразилось бы на его результате… У меня их миллион в моем Городе - беглецов, энтузиастов, фанатиков, разочарованных, равнодушных, авантюристов, дураков, сумасшедших, целые сонмища чиновников, вояк, фермеров, бандитов, проституток, добропорядочных буржуа, работяг, полицейских, и неописуемое наслаждение доставляет мне управлять их судьбами, приводить в столкновение друг с другом и с мрачными чудесами Эксперимента.
идет описание родного города Виктора Банева:
Откинувшись на спинку дивана, вцепившись руками в край стола, вглядывался я в улицы, мокрые, серые и пустые, в палисадники, где тихо гибли от сырости яблони… покосившиеся заборы, и многие дома заколочены, под карнизами высыпала белесая плесень, вылиняли краски, и всем этим безраздельно владеет дождь. Дождь падает просто так, дождь сеется с крыш мелкой водяной пылью, дождь собирается в туманные крутящиеся столбы, волочащиеся от стены к стене, дождь с урчанием хлещет из ржавых водосточных труб… черно-серые тучи медленно ползут над самыми крышами, а людей на улицах нет, человек - незваный гость на этих улицах, и дождь его не жалует.