У меня их здесь десять тысяч человеков в моем городе - дураков, энтузиастов, фанатиков, разочарованных, равнодушных, множество чиновников, вояк, добропорядочных буржуа, полицейских, шпиков. Детей. И неописуемое наслаждение доставляло мне управлять их судьбами, приводить их в столкновение друг с другом и с мрачными чудесами, в которые они у меня оказались замешаны…
Еще совсем недавно мне казалось, что я покончил с ними. Каждый у меня получил свое, каждому я сказал все, что я о нем думаю. И наверное, именно эта определенность постепенно подступила мне к горлу, породила во мне душное беспокойство и недовольство. Нужно мне было что-то еще. Еще какую-то картинку, последнюю, надо было мне нарисовать. Но я не знал - какую, и временами мне становилось тоскливо и страшно при мысли о том, что я так никогда этого и не узнаю.
В другом месте ХС, когда Сорокин пытается насильно заставить себя продолжить писать Синюю Папку, он печатает:
"ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СЛЕДОВАТЕЛЬ".
Я уже давно знал, что вторая часть будет называться "Следователь". Я очень неплохо представлял себе, что происходит там в первых двух главах этой части, и потому мне понадобилось всего каких-нибудь полчаса, чтобы на бумаге появилось:
"У Андрея вдруг заболела голова. Он с отвращением раздавил в переполненной пепельнице окурок, выдвинул средний ящик стола и заглянул, нет ли там каких-нибудь пилюль. Пилюль не было. Поверх старых перемешанных бумаг лежал там черный армейский пистолет, по углам прятался пыльный табачный мусор, валялись обтрепанные картонные коробочки с канцелярской мелочью, огрызки карандашей, несколько сломанных сигарет. От всего этого головная боль только усилилась. Андрей с треском задвинул ящик, подпер голову руками так, чтобы ладони прикрыли глаза, и сквозь щелки между пальцами стал смотреть на Питера Блока.
Питер Блок, по прозвищу Копчик, сидел в отдалении на табуретке, смиренно сложив на костлявых коленях красные лапки, и равнодушно мигал, время от времени облизываясь. Голова у него явно не болела, но зато ему, видимо, хотелось пить. И курить тоже. Андрей с усилием оторвал ладони от лица, налил себе из графина тепловатой воды и, преодолев легкий спазм, выпил полстакана…"
В позднем варианте ХС Сорокин печатает:
"Часы показывали без четверти три. Виктор поднялся и распахнул окно. На улице было черным-черно. Виктор докурил у окна сигарету, выбросил окурок в ночь и позвонил портье. Отозвался незнакомый голос".
И далее, задумавшись, в следующие полчаса Сорокин правит написанное. В первом варианте: "…вставил от руки слово "скрепки" и добавил: "Питер Блок облизнулся"". Во втором: "вставил от руки слово "мокрую" и добавил после "черным-черно": "и в черноте сверкал дождь"".
В последней же главе, когда Михаил Афанасьевич как бы читает Сорокину строки из его Синей Папки, в тех вариантах, где подразумевается ГО, идет финал ГО, а в вариантах ГЛ - один из последних (но не последний) абзацев ГЛ. И, соответственно, чуть ниже в тексте в варианте с ГО: "И еще я понял, что между последними написанными мною словами "Питер Блок облизнулся" и словами Наставника "Ну вот, Андрей, первый круг вами пройден" лежат привычные пустыри ненаписанных строк, - сто, двести, а может быть, и триста ненаписанных еще страниц, но уж после того, как Андрей увидел только неразборчивые тени, шныряющие между поленницами дров, после этой строчки не будет ничего, кроме слова КОНЕЦ и, может быть, даты". А в основном варианте идет: "Это был еще не самый конец, не последние строчки, но теперь я видел эту последнюю картинку, и я уже знал свою последнюю строчку, после которой не будет больше ничего, кроме слова "конец" и, может быть, даты".
Если чередование текстов ХС и ГЛ можно увидеть в любой из публикаций текста ХС с ГЛ, то порядок перебивки ХС и первых глав ГО приводится ниже.
Сорокин работает (пишет киносценарий), оглядывает библиотеку, вспоминает о шкипере-японце, получает телефонный нагоняй от начальства (когда же он поедет в институт лингвистических исследований?!), ищет ненужные черновики в архиве, Клавочка приносит заработанные деньги и письма, телефонный звонок Лени Шибзда, поход в кондитерскую за спиртным, работа над Синей Папкой.
Воронин работает (грузит баки с мусором), появляется полицейский Кэнси Убуката с Сельмой, рассказ Убукаты о полковнике Маки, везет мусор на свалку, появляется Изя Кацман, появление павианов, неразбериха в мэрии, разговор с Наставником, появление Фрица Гейгера, попытки борьбы с павианами, появление дяди Юры на телеге, возвращение домой.
Сорокин просыпается, звонок дочери, работа над сценарием, сборы на Банную, столкновение с отравившимся Костей Кудиновым, поездка к Мартинсону за мафусаллином, вечер в Клубе с друзьями-приятелями, поездка к Кудинову в больницу, опять Сорокин просыпается, звонок Лени Шибзда, звонок Михеича о конфликте Орешина и Колесниченко, Банная - собрание, разговор дома с дочерью, письмо от анацефалов, снова проснулся, завтрак в "Жемчужине" с падшим ангелом, встреча на Банной с Гнойным Прыщом и Михаилом Афанасьевичем, готовка ужина и телевизор, появление Чачуа с нотами.
Воронин убирает свою квартиру, просыпается, разговор с Сельмой, появление Кацмана, Фрица и Отто, поход с Фрижей за продуктами, вечернее застолье с друзьями-приятелями, финал - сообщение о самоубийстве Дональда.
Сорокин просыпается с мыслью о безнадежности жизни, воспоминание о Кате, звонок Риты, уборка своей квартиры, разговор с Кудиновым на лестничной площадке, Клуб и разговор с Михаилом Афанасьевичем, встреча с Ритой.
О похожести этих трех замечательных произведений (ХС, ГО и ГЛ), параллелях и ассоциациях можно говорить долго. Можно сравнивать главных героев - такое впечатление, что описываются три периода жизни одного и того же человека: молодого в ГО, средних лет в ГЛ и пожилого в ХС. Можно сравнивать друзей-приятелей главных героев и находить параллели. Можно сравнивать дружеские застолья и разговоры, ведущиеся на них, ибо в каждом из этих произведений застолья описываются не раз… Но это не тема данного исследования. Замечу лишь, что на определенном этапе такого сравнения оказывается, что ГО ближе к ГЛ (больше совпадений и похожих моментов), чем они оба к ХС.
ВАРИАНТЫ
Архивные материалы по ХС (и разработка сюжета, и черновики) отсутствуют, что более чем странно, как отмечает БН, ибо если пропажу рукописей произведений раннего периода еще можно списать на "отдали кому-то из друзей, ибо не видели особой нужды хранить черновик" или на "потерялась где-то за четверть века", то позднее и педантичность БНа взяла верх (такой великолепный, тщательно сохраненный архив обязан именно его педантичности). Впрочем, надежда на "где-то у кого-то они все-таки сохранились" остается. Вариант ХС с первыми главами ГО ниже называется рукописью.
Впервые ХС была издана (если не считать совсем маленького отрывка, опубликованного 23 апреля 1986 года в "Литературной газете") в журнале "Нева" в том же 86-м году: номера 8 и 9. Текст был значительно изменен по многим причинам: тут и антиалкогольная кампания, и пока еще политическая цензура, и просто редактура, и оставшиеся пока недоработанными куски из рукописи… Особенности этого варианта рассмотрены ниже.
Затем ХС вышла в авторском сборнике "Волны гасят ветер" (Л.: Советский писатель, 1989; вместе с УНС и ВГВ; переиздание в 1990), отдельной книгой в серии "АЛЬФА-фантастика" (М.: Орбита, 1989), отдельной книгой и вместе с ХВВ (М.: Книга, 1990), потом пошли собрания сочинений. Текст в этих изданиях варьировался мало. Но интересные разночтения есть.
В предуведомлении от авторов журнальный вариант именовался ими повестью, в книжных изданиях - романом.
В первом издании (журнальный вариант) и в рукописи принадлежность к писателям характеризовалась как "выставить напоказ клеймо любимца муз и Аполлона", позже - не "клеймо", а "печать".
Много изменений в именах собственных. Имя "полновесного идиота, ставшего импотентом в шестнадцать лет" из рассказа "Нарцисс" варьировалось: в рукописи - Карти де-Шануа, в журнальном варианте - Карт эс-Шануа, в части изданий - Карт сэ-Шануа, в других изданиях - Картсэ-Шануа. В части изданий пастух Онан был стыдливо переделан в пастуха Онона. Дом культуры, которому Сорокин отдал третью библиотеку, назывался в рукописи Парамайским, в "Неве" - Поронайским, далее - Паранайским. Японское судно в рукописи называется "Конъюй-мару", а не "Конъэй-мару", а в диалекте шкипера этого судна ("…вместо "цу" говорил "ту"…") "цу" в рукописи заменено на "ку", в "Неве" - на "пу". "Творения юношеских лет" ("Сэйнэн дзидай-но саку") - в рукописи вместо "дзидай-но" "даккай-но". Сотрудники института лингвистических исследований, узнав, что Сорокин - писатель, спрашивают его фамилию, он отвечает: "Тургенев" (журнальный вариант), "Ильф и Петров" (часть книжных публикаций), "Есенин" (остальные книжные публикации). Варьируется и отчество одного из авторов, рукопись которого предлагалась "Изпиталу": Сидор Феофилович… Анемподистович… Аменподестович… Аменподеспович…
Среди выражений, которые предстоит объяснять японцу, в рукописи стоит "налить на два пальца джину", в "Неве" - "начистить ряшку", позже - "тяпнуть по маленькой", в собрании сочинений "Сталкера" восстановлен вариант "Невы". "Конфуцианские принципы" в рукописи назывались "принципом "ко"", а в "Неве" - "принципом "сяо"".
При подготовке собрания сочинений "Сталкера" возникли сомнения относительно неправильностей письма японца к Сорокину: японцы часто путают при разговоре буквы "л" и "р", но это все же не разговор, а письмо, - учат-то японцы слова в правильном написании. БН ответил, что он может доказать правоту всех неправильностей, предоставив подлинное письмо японца к Стругацким, написанное именно с такими ошибками ("врияние" вместо "влияние", "брагодарю" вместо "благодарю" и др.).
Эпиграф к тексту в Синей Папке в первом книжном издании был полнее:
Я в третьем круге, там, где дождь струится,
Проклятый, вечный, грузный, ледяной;
Всегда такой же, он все так же длится…
……………………………………………
Хотя проклятым людям, здесь живущим,
К прямому совершенству не прийти,
Их ждет полнее бытие в грядущем…
Полуприличное слово "жопа" полностью писалось только в собраниях сочинений, в других случаях (как сказано в самом романе): "…и уж в самом крайнем случае "ж" с тремя точками".
Иногда тексты ХС приводили языковедов в замешательство. К примеру, как правильнее - выйти "в лоджию" или "на лоджию"? Оба эти варианта были использованы в разных изданиях.
И конечно, в разных изданиях были свои опечатки. Наиболее много их наблюдалось в мелких частных издательствах, но "Миры братьев Стругацких" тоже внесли свой вклад в это дело. Назовем лишь самые интересные. Об особенном читателе, который читает соцреалистические книги, говорится: "То ли мы его выковали своими произведениями…" В "Мирах" вместо ВЫКОВАЛИ - АТАКОВАЛИ. СЛОВОБЛУДИЕ, вполне известное слово, превратилось в СЛОВОБЛУДЕНИЕ… А вместо Вали Демченко - Галя Демченко.
Интересна история с архаизмом, неоднократно встречающимся у любимого Авторами Салтыкова-Щедрина, который Стругацкие употребили, когда писали о министре коммунального хозяйства одной южной республики: "Потом принимаются за БЫВОГО министра…" Выделенное слово они предлагали в каждое издание, где его упорно заменяли на БЫВШЕГО или БЫЛОГО… Как рассказывал БН, в одном случае, когда они предупредили лично редактора и корректора проследить за этим словом, его "исправили" уже в типографии. Во время подготовки к изданию собрания сочинений "Сталкера" это слово пытались исправить и выпускающий, и главный редактор… Пройдя все инстанции, слово было опубликовано так, как задумывали Стругацкие, но даже после публикации был звонок от руководства, мол, нашли опечатку в восьмом томе… БЫВОГО!
ВАРИАНТ "НЕВЫ"
Как было сказано выше, первое издание "Невы" значительно отличается от остальных. В течение трех лет, пока не вышло книжное переиздание, ХС читалась и перечитывалась именно в этом варианте. Для кого-то, кто познакомился с этой повестью позже, этот вариант является уже историей, а для тех, кто читал и перечитывал именно это издание, этот вариант, несмотря на все недостатки, все равно - лучший.
АНТИАЛКОГОЛЬНАЯ КАМПАНИЯ
В самом начале повествования Сорокин "пил вино и размышлял…", в журнальном варианте: "…с отвращением прихлебывал теплый "бжни" и размышлял…" Страницей позже во фразе "я взял стакан и сделал хороший глоток" вместо ХОРОШИЙ - ЛЕЧЕБНО-ДИЕТИЧЕСКИЙ. И еще чуть позже: "…подумав с отчаянной отчетливостью, что не вина этого паршивого надо было купить мне вчера, а коньяку. Или, еще лучше, пшеничной водки", - здесь вино заменено на воду.
Переделан поход Сорокина в кондитерский магазин, где слева от входа - кондитерские изделия, а справа - горячительные напитки. В рукописи и во всех остальных изданиях: "Где слева мне не нужно было ничегошеньки, а справа я взял бутылку коньяку и бутылку "Салюта"". В журнальном же издании: "Где справа мне давно уже не нужно было ничегошеньки, а слева я взял полдюжины "александровских" и двести грамм "ойла союзного", каковое, да будет вам известно, "представляет собой однородную белую конфетную массу, состоящую из двух или нескольких слоев прямоугольной формы, украшенную черносливом, изюмом и цукатами"". И далее Сорокин возвращается домой, "прижимая локтем к боку бутылки"… Соответственно: "…прижимая нежно к боку пакет со сластями". Уже придя домой, Сорокин думает о приятном предвкушении, которого он не чужд, "как и все мои братья по разуму", что напоминает читателю предыдущую страницу, где описывались стоявшие в очереди за спиртным "братья по разуму". В журнальном варианте вместо БРАТЬЯ - БРАТЬЯ И СЕСТРЫ: сладкое любят все. И далее соответственно изменены приготовления Сорокина к ужину: вставлено "поставим чайник", убрано "бутылки", вставлено "блюдце с пирожными и Ритина вазочка с "ойлом союзным"".
Значительно урезан по той же причине и первый абзац второй главы, где Сорокин чувствует себя на следующее утро плохо, так как по причине принятия спиртного не выпил лекарство; думает, не похмелиться ли, рассуждает о похмелье - главном признаке алкоголизма, а затем уже - с радостью - об отсутствующей бывшей жене. Осталось только:
С вечера я не принял сустак, и поэтому с утра чувствовал себя очень вялым, апатичным и непрерывно преодолевал себя: умывался через силу, одевался через силу, прибирался, завтракал… И пока я все это делал, боже мой, думал я, как это все-таки хорошо, что нет надо мной Клары и что я вообще один!
В утреннем звонке дочери убран ее вопрос: "Опять сосуды расширял?", а после разговора с дочерью Сорокин на радостях не "плеснул себе с палец коньяку и слегка поправился", а "ссыпал в чашку последние остатки бразильского кофе, которые хранил для особо торжественного случая".
Из перечисления, какими недостатками разрешается обладать положительному герою соцлитературы, исчезло: "Ему даже пьяницей дозволяется быть и даже, черт подери, стянуть плохо лежащее (бескорыстно, разумеется)".
В Клубе Сорокин скромно заказывает бутылочку "пльзеньского" вместо: "…пузатый графинчик (нет-нет, без этого не обойдется, я это заслужил сегодня)… и еще соленые грузди, сопливенькие, в соку, вперемешку с репчатым луком кольчиками, и по потребности минеральной… или пива?., нет, минеральной…" Убрано замечание насчет подошедшего Гарика Аганяна, "у которого через час начинался ихний семинар": "Пить он поэтому не стал и заказал себе что-то пустяковое". Как убрано и уточнение насчет Жоры Наумова: "В одной руке он держал наполовину опорожненный графинчик, а в другой - пиалу с остатками столичного салата". Поэтому далее, рассказывая о Косте Кудинове, Жора разглядывал мир не "сквозь рюмочку с водочкой", а через "фужер с минеральной". Хотя графинчик и появляется чуть позже, когда подошедший Петенька Скоробогатов "наливает себе из Жориного графинчика" (в оригинале: "…наливает себе водки из моего графинчика…"). Далее в застольной беседе Сорокин не "выпил рюмку водки", а "отхлебнул пива". А затем убран целый абзац о посещении Сорокиным туалета; убран не по причине неприличия (ничего там такого в описании нет), а опять из-за упоминания об оставшемся дома коньяке и из-за описания признаков алкогольного опьянения у Сорокина: "Я был уже основательно набравшись. Я чувствовал это потому, что щеки у меня онемели и все время хотелось выпячивать нижнюю челюсть. Пожалуй, на сегодня было достаточно". И укоряет себя Сорокин не "я тут водку пью", а "я тут разговоры разговариваю". Исчезла появившаяся вместе со Славой Крутоярским большая бутылка пшеничной.
Петенька и его приятель так дружно закивали, что "привлекли общее внимание", а не "что водка плеснулась у них из фужеров". Далее Сорокин не "выпил и закусил ломтиком остывшего бифштекса", а "допил свое пиво и принялся доедать остывший бифштекс". И при уходе Сорокина убрано уточнение, что уходил он "твердо шагая".
В больнице Костя обещает выставить Сорокину коньячку, это еще от журнального варианта осталось, но убрано мысленное замечание Сорокина: "Рассказывать про коньячок - занятие столь же бессмысленное и противоестественное, как описывать словами красоту музыки".
Хотя в одном случае упоминание о спиртном даже вставили - когда речь заходит о предположении, что Мартинсон тайно гонит наркотики. Наркотики здесь заменили на табуретовку.
Домой Сорокин торопится не к "коньячку моему", а к "лекарствам моим".
Утром, погружаясь в "пучину вселенской тоски", Сорокин вспоминает о том, что раньше это его пугало и заставляло "опрокинуть стакан спиртного", теперь же он перестал этого пугаться… В журнальном варианте добавляется: "…а от спиртного меня отлучили…" И вспоминает он не вчерашнюю "водочку под соленые грузди", а лишь бутылочку "пльзеньского".
Рогожин публично отчитал Ойло не за "появление в столовой в нетрезвом виде", а за "повышение голоса в столовой".
Пришедшая к Сорокину дочь готовит ему мясо, затем подает кушать, а еще наливает ему "на два пальца коньячку" - последнее, конечно, убрано.
Рассказывая о "Жемчужнице", Сорокин перечисляет ее особенности, из которых убрано то, что это "питейное заведение" (заменено на "симпатичное заведение"), что там "всегда есть пиво" и что "а вот раков я не видел там никогда". В самой "Жемчужнице" Сорокин берет не пиво, а "пепси", "падший ангел" - тоже.
Первый разговор об объективной ценности художественного произведения с Михаилом Афанасьевичем Сорокин характеризует как беседу с графинчиком ("…и в перспективе второй графинчик…"); графинчики здесь заменены на кофейнички.
Из планирования Сорокиным ужина исчезает "коньячок", а из самого ужина: "коньячок пролился в пузатую рюмку… <…>