С той же проблемой, хотя и в другом контексте, я столкнулся несколько лет назад. Когда в 2008 г. была опубликована моя книга "Погруженные в себя: интеллектуалы в Британии" ("Absent Minds: Intellectuals in Britain"), меня попросили давать заметки в рубрику "Дневник дона", которая велась в университетском журнале для выпускников. Поэтому я посмотрел, какие вещи писали в этой рубрике в прежних выпусках. И, как обычно, меня весьма впечатлили и даже устыдили успехи коллег: похоже, что сам жанр требует яркого сольного выступления, и некоторые из моих предшественников не стушевались. Тем не менее у меня возникло неприятное чувство, что я не узнаю себя в их оптимистичных и утомительно энергичных рассказах (некоторые из которых странным образом напоминали стародавние рождественские рассылки) и что в них совершенно не представлена главная составляющая деятельности исследователя или ученого, само мышление или письмо как особые занятия. В то же время я хорошо понимал, что в своих академических публикациях авторы достаточно часто тратят немало сил на то, чтобы замести следы: в них представляются аргументы и данные, подтверждающие основной тезис, а не хаотичный и непрямой процесс, посредством которого можно прийти к определенной позиции, и не отношение этого процесса к другим обязанностям автора. Так что, когда подошла моя очередь написать что-то в эту рубрику, я решил хоть немного рассказать читателю о том, на что действительно похожа рабочая неделя ученого-гуманитария.
Дневник дона
* * *
Непросто описать, чем именно отличается исследовательская работа в гуманитарных науках. Порой кажется, что честнее всего записать в "дневник" что-то такое: "Проснулся еще раньше; перечитал написанное вчера; большую часть вычеркнул; отчаяние; вдруг понял, что пытаюсь сказать; наконец доработал несколько предложений, казавшихся не такими плохими; ликование". Это могло бы считаться достаточно успешным утренним "исследованием" (по крайней мере, пока не прочитаешь те же предложения на следующее утро). Все это, конечно, можно выразить в совершенно другом стиле, подчеркнув расширение понимания человеческого опыта в его наиболее важных составляющих, прирост ясности и точности в наших описаниях и т. п. Однако медленное достижение этих долгосрочных целей редко можно перевести в жанр "новостей". И этим отчасти объясняется, почему мы с такой завистью смотрим на те спонсируемые университетом издания, в которых ставится цель объяснить нашу деятельность более широкой публике. В таких публикациях, когда они не ограничиваются "инициативами по финансированию", обычно полно упоминаний "совместных проектов" и "удивительных открытий", сделанных нашими коллегами из естественных наук. Гуманитарные науки редко порождают заголовки такого рода: фраза "кембриджский исследователь закончил черновую версию главы" вряд ли смотрелась бы в таком качестве.
Конечно, мы постоянно сотрудничаем; только большинство из тех, с кем мы сотрудничаем, мертвы. Это другие ученые, с которыми мы лично никогда не встречались, но чьи работы, возможно через какой-то длительный промежуток времени после их первоначальной публикации, привели в движение и оплодотворили наше собственное мышление (и это одна из причин, по которой хорошо укомплектованная библиотека является для нас аналогом высококлассной лаборатории). Мы тоже делаем открытия в своем роде, хотя чаще они означают то, что нам удается увидеть какой-то предмет в новом свете или соединить ранее разрозненные детали, а не то, что буквально было найдено нечто такое, чего раньше никто не знал.
Меня взбудоражили эти мысли, поскольку именно в этот день была опубликована моя книга "Погруженные в себя: интеллектуалы в Британии". В удачные дни на протяжении многих лет, когда она писалась, я подкреплял себя мыслью о том, что в ней разбирается довольно важная тема в относительно новом ключе, позволяющем прояснить какие-то вещи (но не все дни были удачными). Если учитывать ту работу, которая требуется для любой научной книги, тогда называть день публикации днем несбывшихся надежд – значит существенно преувеличивать возбуждение, с ним связанное. "Публикация" часто означает дату, когда данные по складским запасам издателя показывают, что экземпляры книги поступили на определенный склад далеко за чертой города, так что каждый, кого угораздило – например, в силу случайной встречи с матерью автора – узнать о ее существовании, может (теоретически) заказать копию, которая прибудет к нему в течение, скажем, четырех-шести недель.
Однако на этот раз все несколько иначе, в том числе и потому, что тема книги наверняка привлечет внимание чуть больше обычной прессы, а также потому, что Издательство Оксфордского университета провело превосходную рекламную кампанию перед выходом книги. Все это оказывается, впрочем, и плюсом, и минусом…
* * *
В радиоцентре, чтобы поучаствовать в небольшом обсуждении моей книги на Radio 3. "Итак, Стефан Коллини, кто это – интеллектуал?.."; "Значит, Вы на самом деле утверждаете, что…"; "Хорошо, боюсь на это у нас не осталось времени…" Вот так.
* * *
В Королевском обществе искусств, чтобы прочитать лекцию и ответить на вопросы о книге. "Итак, Стефан Коллини, кто это – интеллектуал?.."; "Значит, Вы на самом деле утверждаете, что…"; "С какой знаменитостью Вам бы хотелось обсудить эту тему?.." (Я автоматически ответил, что с Тьерри Анри, а потом подумал, что надо было сказать "Джульет Стивенсон", хотя понял, что все это полная чушь.)
* * *
Зашел за газетами, чтобы купить (надеюсь, меня не видели) выпуск одного достаточно интеллектуального еженедельника, в котором, как мне сказали, есть рецензия на мою книгу. Лучше бы не покупал: сезон отстрела донов явно начался. Перескажу: "Разглагольствующий академик испортил мне выходные своим скучным томом, многоречивой чепухой; кстати говоря, вы слышали анекдот об интеллектуале, который был ирландцем?.."
* * *
Вернулся домой зализывать раны. Утешаю себя тем, что, как известно всем ученым, реальное значение имеет не непосредственная реакция на труд, а то, сыграет ли он свою роль в будущем, разбудит ли какие-то идеи в читателях, которые, возможно, воспользуются им, чтобы сделать свои книги чуть лучше. Когда такое случается, тогда мы на самом деле можем попасть в новости, которые не хуже всего этого шума по поводу "открытий" наших коллег из естественных наук: "Кембриджский исследователь был процитирован в одной сноске к непонятной монографии". Прямо на первую страницу.
* * *
На собрании совета факультета, где нам говорят, что университет желает, чтобы мы "генерировали" больше "дохода от исследований". Успешно усмиряю свой гнев и высказываю сдержанное замечание, на вид вполне разумное. Ну правда же! Качественные исследования в моей области зависят по большей части от наличия свободного времени, которое не будут отнимать посторонние вещи, а также от доступа к уже упоминавшейся хорошей библиотеке. Ключевой момент – регулярный академический отпуск, понимаемый не как период, когда вы "завершаете проект", а как отрезок времени, когда можно начать размышлять над каким-то неочевидным вопросом и над тем, сможете ли вы однажды сказать о нем нечто интересное. Обоснование и цель грантов, как и других видов "внешнего дохода", – в том, чтобы покрывать расходы на подобное исследование, так что если нам говорят, что мы должны искать "внешнее финансирование", значит, нам дают инструкцию: "Вы должны найти дополнительные способы понести расходы". Дополнительный материал для быстро растущей области исследований отношения собаки и хвоста, который машет ею.
* * *
К сожалению, слишком значительная часть моей жизни в эти дни проходит, похоже, на собраниях, где обсуждается, как поддержать исследования других людей, а не в моей собственной исследовательской работе. Был в Лондоне на профессорском собрании в секции современной литературы Британской академии: распределение постдокторских стипендий и грантов, формулировка заявлений… Академическая профессия поддерживается тем, что, по сути, является добровольным трудом, так что одна из многочисленных нелепостей культуры аудита, все больше заправляющей в наших университетах, состоит в ее стремлении ликвидировать этот огромный фонд доброй воли. "Моя зарплата за председательство в комиссии начинается с 2 тыс. фунтов, плюс профессиональная страховка…"
* * *
В Питт-билдинге на Трампингтон-стрит на собрании Издательства Кембриджского университета (каждую вторую пятницу после обеда). Хорошо проработал торс, поднимая наверх два тома документов. Как всегда, очень впечатлен временем и силами, потраченными многими рецензентами на написание рецензий на рукописи, предложенные издательству для публикации. Авторы этих книг, по сути, получают обширные постдокторские консультации от ведущих специалистов в своей области; довольно часто бывает так, что после трех-четырех страниц критических, но абсолютно разумных комментариев и предложений, касающихся структуры и логики книги, в отчете можно найти такое лаконичное примечание: "8 стр. более подробных комментариев прилагаются". Почему хорошо известные и занятые исследователи с таким старанием относятся к этой практически не оплачиваемой работе, как правило анонимной? Может быть, в силу чувства преданности своей дисциплине и общим интеллектуальным стандартам? Возможно, потому, что в прошлом то же самое для них сделал кто-то другой и теперь – их очередь?
* * *
Потратил воскресное утро на прополку (электронной почты), составление источников и подготовку к четверговому собранию. Далее в списке отчет по работе комиссии по распределению выпускников, в которой я был внешним членом, – это будет совершенно лишний документ, который требуют просто для "отчетности", совершенно нелепого понятия. Чувствую себя замученным и перегруженным менеджером среднего звена в компании со значительными финансовыми проблемами: интересно, что случилось с нашими юношескими мечтами об интеллектуальном восторге и литературной славе? Однако, когда я выглядываю в окно, смотрю на соседнее факультетское здание и вижу, что там в этот воскресный полдень в своих кабинетах изо всех сил трудятся за своими клавиатурами двое известнейших ученых, я ощущаю какую-то смесь коллективной гордости и личной удачи. Они – там, бьются над своими отчетами, источниками и рецензиями и при этом каким-то образом находят время еще и на то, чтобы писать книги, которые (по крайней мере в их случае) уже изменили лицо науки. Возможно, вот что должно попасть в новости. "У кембриджского дона работа вызывает двойственные чувства, но он почти очистил свой ящик входящей почты".
VIII. Компания "Британское высшее образование"
Мы видим сектор высшего образования, который удовлетворяет потребность экономики в обученном персонале, исследованиях и переносе технологий. В то же самое время он должен давать возможность всем достаточно квалифицированным людям развивать свой потенциал как в интеллектуальном, так и в личном смысле, служить необходимым хранилищем экспертных знаний в науке и технологии, в искусствах и гуманитарных науках, которое определяет нашу цивилизацию и культуру.
1
Неудивительно, что британские университеты совершенно деморализованы. Даже от тех заявлений, которые, очевидно, должны прозвучать как оптимистичные признания их важности, становится почему-то нехорошо. И дело не только в том, что ни один институт не мог бы достичь всех тех целей, которыми нашпигован этот не слишком изящный абзац из вводной главы к правительственной "Белой книге" под названием "Будущее высшего образования", опубликованной в этом году. Точно так же думают и в том кабинете в Уайтхолле, где собираются подобные коллажи. Когда поступают результаты последнего опроса фокус-групп, какой-нибудь чиновник вырезает из них все те вещи, которые получили положительную оценку, а потом склеивает их вместе в одну строчку. Когда накапливается достаточное число терминов, он ставит в конце точку и называет результат своих трудов высказыванием.
В процитированном выше абзаце два предложения. Первое, достаточно ясное, хотя и не блещущее красотой, утверждает, что главная цель университетов – поставлять людей и идеи, способные делать деньги. Второе, и не изящное, и не ясное, говорит нам, что есть много других моментов, которые в этой связи принято упоминать, и все они по-своему тоже хороши, так что чиновнику с клеем пришлось немало потрудиться, но в последней строчке мы потеряли подлежащее, о котором идет речь, так что теперь, наверно, пора ставить еще одну точку.
Следует признать, что нелегко охарактеризовать то, чем являются университеты и что они теперь делают, а потому непросто и изложить "видение" того, что они могли бы делать в будущем. Отчасти это объясняется внутренним затруднением, возникающим при попытке описать интеллектуальную деятельность в категориях, которые были бы общими и одновременно полезными, а отчасти тем, что "сектор высшего образования" охватывает значительное число самых разных институтов, каждый из которых представляется своеобразным палимпсестом сменявших друг друга социальных и экономических идеалов. Но самая главная причина состоит в том, что популистский язык, от которого так сильно зависят многие дискуссии в современных рыночных демократиях, не слишком подходит для оправдания государственных расходов в категориях, которые не были бы экономическими или утилитарными, а ведь именно в качестве статьи расходов – проблемной или даже неприятной – университеты сегодня как раз и привлекают к себе политическое и медийное внимание. Тем не менее, возможно, именно сейчас тот особенно важный момент, когда стоит попробовать подумать об университетах и их будущем чуть строже, чем позволяется вялой и шаблонной прозой "Белой книги", поскольку парламент собирается обсуждать содержащиеся в ней предложения и уже ясно, что у законов, принятых по результатам этого обсуждения, будут далеко идущие последствия.
Конечно, к жанру, к которому принадлежит данный документ, нужно относиться реалистически. Это определенный функциональный продукт, являющийся, несомненно, плодом коллективного труда; это не философское размышление об обсуждаемом в нем предмете, и точно так же у него нет задачи продемонстрировать литературные таланты. Тем не менее некоторые "Белые книги" в прошлом стали важными высказываниями о той или иной области нашей коллективной жизни, и можно ожидать по крайней мере того, что формулировки в таком значимом документе будут отражать немалые усилия, приложенные к нему некоторыми из наших лучших политиков, чиновников, советников и т. д. И тревогу внушает мысль о том, что он, вероятно, и в самом деле отражает этот трудовой процесс. В этом смысле все это загадочное и обрывочное собрание тезисов является признаком того затруднения, с которым сталкивается публичный язык современной рыночной демократии, когда ему приходится иметь дело с общественными благами, которые невозможно ни сосчитать, ни удовлетворительно распределить посредством рыночного механизма.
Трудно понять, с чего начать. Главная забота сегодняшнего правительства – это "доступ", и неудивительно, что в "Белой книге" "честному доступу" посвящена целая глава. Каждый год значительная часть внимания, уделяемого СМИ, фокусируется именно на этом вопросе, что сопровождается пространными историями о том, как какого-нибудь школьника из рабочей семьи отверг высокомерный Оксбридж, несмотря на то, у того был отличный аттестат. Общая мысль всех этих историй состоит в том, что в обществе, которое в остальных отношениях является честным и открытым, элитистские университеты продолжают отдавать предпочтение отпрыскам семей с традиционными привилегиями.
И для того чтобы хоть немного прояснить этот вопрос, давайте начнем со следующего довольно примечательного факта. В Британии поступление в университет является едва ли не единственным широко востребованным социальным благом, которое невозможно попросту купить. За деньги вы можете купить лучший, чем у других, дом, лучшие медицинские услуги, вы можете даже купить для своих детей лучшее школьное образование. В каждом из этих случаев совершается простая финансовая сделка. Наше общество, судя по всему, не стыдится ни одной из таких сделок: в общенациональных СМИ полным-полно рекламных объявлений, в которых всячески расписывается то, какие преимущества получит ваш ребенок, в том числе и более высокие экзаменационные оценки, если вы можете позволить себе более высокую плату за обучение. Однако на деньги невозможно напрямую купить для своего ребенка лучшее место в университете или даже просто место (если не брать частный Букингемский университет, динамика набора студентов в котором подтверждает то, что для большинства британских абитуриентов он не стал предпочтительным институтом). Конечно, как и в любом обществе с сильными классовыми различиями, преимущества закрепляются и воспроизводятся: с точки зрения статистики, у детей из богатых семей гораздо больше шансов попасть в университет, чем у детей бедняков (но интересно то, что у детей хорошо образованных родителей шансы еще лучше). Однако факты выглядят прямой противоположностью той картине, которую рисуют заголовки газет в пустой сезон: на деньги можно купить практически все, за исключением любви и поступления в университет.
Следовательно, весь этот вопрос "доступа" нужно отсчитывать от какого-то другого начала координат. Нелепо думать, что университеты могут в одностороннем порядке скорректировать влияние классового общества. Конечно, цифры, показывающие, насколько больше у детей из интеллигентных семей шансов попасть в университет, чем у детей работников физического труда, демонстрируют скандальную ситуацию. Но этот скандал не связан с приемом в университет; он говорит о влиянии социального класса на жизненные возможности; и гораздо более скандальными являются аналогичные показатели, скажем, в смертности.
Как и в случае многих других вопросов, серьезное мышление в современных публичных дебатах было заменено пустыми лозунгами об "элитизме". Одна из причин, по которой истории о приеме в университет пишутся именно в таком стиле, состоит в том, что отдельные случаи можно представить так, будто все дело в таких деталях, как акцент или манеры. Все, в чем подмечается предпочтение к внешним атрибутам старого господствующего класса, объявляется "устаревшим", "архаичным", "элитистским" (обычно в этих историях фигурируют описания старорежимных оксбриджских типажей в смокингах, а также длинных байдарок). Произвол усматривают в том, как "прокатили" какую-нибудь девочку из рабочей семьи из Эссекса или Тайнсайда. Мужчины из высшего класса, составляющие замкнутую тусовку, клонируют сами себя, допуская в свой круг только "подходящих" парней, и т. д.