Конечно, нет смысла отдельно обсуждать то, что экзаменаторы в университетах могут ошибаться в своих суждениях, однако эти фантазии, выступающие своеобразным объяснением систематического перекоса, наблюдающегося в приеме студентов, не выдерживают никакой критики. Можно спросить, встречались ли когда-нибудь журналисты, публикующие подобные статьи, с современными экзаменаторами, анализировали ли собственное, зачастую намного более привилегированное, происхождение, да и заметили ли вообще то, что очень многие из экзаменаторов сегодня – это не мужчины. Необходимо также спросить, какой смысл академикам выбирать менее способных золотых мальчиков, которых придется учить три года. Как правило, у университетских преподавателей гораздо более выраженный и в то же время обоснованный интерес к "интеллектуальному" потенциалу тех, кого они будут учить, чем у шумных толп журналистов и политиков, охочих до скандалов. Большинство подобных историй основывается на неверной посылке, будто хорошие оценки в аттестате должны гарантировать абитуриенту поступление в тот университет, который он выберет, тогда как на самом деле лучшие университеты могли бы взять на каждое место по нескольку абитуриентов с таким аттестатом, поэтому вполне законно учитывать и другие факторы, включая оценки интеллектуальной самостоятельности и способностей, необходимых для прохождения курса. Желание ведущих членов правительства раскритиковать постыдный "элитизм", который, по их мнению, всегда поддерживает подобные суждения, показывает лишь то, с какой готовностью они набрасываются на цели, кажущиеся популисту легкой добычей. Это другая сторона "модернизации": нам нужно устранить "привилегии", проистекающие из атрибутов статуса, но мы позволим рынку закрепить реальные классовые различия еще сильнее, чем раньше.
В этих обстоятельствах лишь исключительно разумный и смелый документ о высшем образовании мог бы устоять перед искушением дешевой критики, разглагольствующей о "доступе", но уже ясно, что данная "Белая книга" очень далека от такого идеала. Конечно, кое-что из сказанного в ней о "возможности", "потенциале" и подобных вещах является бесспорным, и, к чести своей, она признает то, что история начинается гораздо раньше, с семейной среды и начального школьного образования. Но, похоже, в ней все-таки не схватывается в полной мере значение этого признания и нет понимания того, что на уровень распространения высшего образования среди разных групп населения лишь незначительно влияют изменения в университетских практиках набора студентов. Эта поверхностность особенно очевидна в таком, например, походя сделанном в "Белой книге" замечании: "Стоит отметить, что студенты из низших социально-экономических групп с хорошими оценками в выпускном аттестате имеют те же шансы попасть в университет, что и молодые люди из более благополучных слоев". Формулировка этого высказывания недостаточно точна для того, чтобы выполнить возложенную на него задачу, – неясно, получают ли молодые люди из более благополучных слоев те же самые результаты и идут ли они в те же университеты, – однако здесь, конечно, вполне ясно сказано, что проблема не в самом приеме студентов в университеты. Однако "Белая книга" уходит в том единственном направлении, которое ей знакомо: она определяет "высоты" для каждого института, к которым ему надо стремиться при наборе представителей "групп с низким распространением высшего образования", и задает "целевые показатели ежегодного прогрессивного движения". А что будет, если члены приемной комиссии увидят, что им не хватает школьников из районов с нужным почтовым индексом (или какой там еще будет использоваться приблизительный маркер "невыгодного положения")? Тем хуже для них: они не смогут выполнить свои "целевые показатели", так что финансирование их университета будет сокращено. Похоже, что на ранних стадиях консультационного процесса правительство отклонило или же модифицировало идею создать "Регулятор доступа", который бы следил за тем, выполняют ли университеты свой "контракт" по доступу, и лишал бы их права взимать более высокую плату за обучение в случае невыполнения этого контракта. Но на фундаментальном уровне путаница осталась.
Еще более существенная путаница присутствует в признаках непроработанного планирования трудовых ресурсов, заметных в этом документе. Его предпосылка, как мы выяснили, состоит в том, что высшее образование должно "давать возможность всем достаточно квалифицированным людям развивать свой потенциал". Но сколько именно таких людей и как об этом узнать? Возможно, вы подумаете, что на этот вопрос нельзя ответить, и вы будете правы. Но правительство знает ответ. По крайней мере оно, видимо, знает, что к 2010 г. 50 % возрастной когорты в этой стране будут обладать потенциалом для личного и интеллектуального развития в высшем образовании. Нелепость такого бракосочетания высшего принципа и случайных прикидок становится еще более заметной через несколько страниц, где мы видим парочку тезисов, упорядоченных в маркированный список:
В нашем понимании это сектор, который дает
• возможность высшего образования всем тем, у кого есть потенциал ею воспользоваться,
• рост до 50 % охвата молодого населения в возрасте 18–30 лет из всех социальных слоев.
Здесь явно просматривается повод для расширения Женевской конвенции, чтобы поставить вне закона маркированные списки как предельно негуманный вид интеллектуального оружия. Очевидный факт состоит в том, что "50 % с высшим образованием" – это просто удобная на данный момент фраза, цифра, выбранная исключительно для того, чтобы привлечь электорат, а не результат какого-то глубокого анализа интеллектуального потенциала населения и еще в меньшей степени – понимания самой природы университетского образования. По большей части это увеличение численности студентов все равно произойдет не в традиционном университете, и это вполне разумно. Значительная его доля придется на профессиональные и направленные непосредственно на трудоустройство варианты обучения, в том числе и в рамках предложенной двухгодичной "базовой степени". Это все хорошие и необходимые вещи, которые государство должно поддерживать, но нет разумного способа определить, сколько людей, какая доля населения будет получать такое образование.
Похожие нестыковки обнаруживаются и в главе с высокопарным названием "Преподавание и обучение – совершенствование качества", в которой говорится, что у "всех" студентов есть право выбирать "лучшие" места. "Все студенты имеют право на высококачественное образование" и на информацию, которая даст им возможность выбрать, где учиться. Публикация информации о качестве преподавания позволит за счет механизма потребительского выбора "повысить качество". Студентам нужна эта информация, чтобы, как смело заявляется в "Белой книге", "стать рациональными потребителями все более разнообразных услуг" (кардинал Ньюмен, вот бы он дожил до этого дня!). Но если преподавание в определенных местах лучше, чем в других, тогда, по логике, получается, что не у "всех" студентов есть к нему доступ. Но нет: "выбор студентов будет все больше повышать качество", так что в самом скором времени все места будут "лучшими". Стандарты будут "высокими и постоянно улучшающимися". Интересно, что они имеют в виду под "постоянно улучшающимися"? Это обычный рекламный оборот, но ведь преподавание – не стиральный порошок. Какого рода "право" на выбор лучшего места осуществляется тогда, когда любое место является, если считать по показателям результативности, "лучшим"? И должны ли мы все попросту согласиться с оптимистичной посылкой о том, что потребительский выбор "повышает стандарты", что он и сделал, к примеру, с телевидением и железными дорогами?
Ирония в том, что "Белая книга" сама же иллюстрирует логическую проблему, когда комментирует "измерение достижений студентов". Беспокойство у авторов вызывает "все большее число дипломов первого уровня и дипломов с отличием", и они желают рассмотреть альтернативные методы измерения достижений студентов. Однако это в точности та же проблема, что возникает при всех попытках объединить измерение (а не суждение) с целевыми показателями, ориентирами, рейтингами и другой атрибутикой подражания рынку. То есть вы придумываете какую-то систему, которая вроде бы должна измерять достижения количественно, а затем распределяете награды на основе заработанных баллов; согласно вашему указу, большее число игроков (университетов, школ или индивидов) должно преодолеть определенную отметку; когда же они непременно добьются такого результата, вы будете жаловаться на то, что ваша валюта обесценилась и нужно начинать с какой-то другой отметки.
2
Приз за откровенную глупость отсылает, что вполне предсказуемо, к комментарию в "Белой книге" по поводу "Программы оценки качества исследовательской работы" (Research Assessment Exercise, RAE), каковая оценка проводилась каждые пять лет с ее внедрения в 1986 г. В рассматриваемой "Белой книге" заявляется, что RAE "безусловно привела к общему повышению качества за последние 15 лет". Мало где можно найти более яркую иллюстрацию "ошибки самоисполняющейся системы измерения". Сегодня высокие рейтинги получили больше факультетов, чем в 1986 г., когда система была внедрена, следовательно, качество выросло. Это соответствует периоду, который оценивался по методу RAE, следовательно, именно наличие RAE "привело" к "повышению качества". На самом деле сложно понять, как кто-то вообще может знать о том, что случилось некое общее "повышение качества" в исследованиях и академической деятельности по всему спектру самых разных направлений, разрабатываемых во всех британских университетах в этот период. Сказать можно лишь то, что RAE – это довольно грубая форма измерения, используемая для распределения финансирования среди университетов, и ее бесспорное следствие в том, что академики стали публиковаться больше и чаще. Не очевидно и уж тем более не бесспорно, что эта ситуация привела к какому бы то ни было "повышению качества".
Надо сказать, что бывают моменты, когда начинаешь задумываться о том, не развлекается ли Министерство образования и профессиональной подготовки своими собственными шутками. Например, одна из программ повышения качества преподавания (а они, в общем-то, все направлены на повышение) выглядит так: некоторым университетам по итогам присваивается звание "Центр преподавательского совершенства", что предполагает получение самых разных бонусов. Но потом (не смейтесь), чтобы воздать должное тем факультетам, которые подошли близко к этому стандарту, но все же не могут на него претендовать, Совет по финансированию высшего образования Англии (Higher Education Funding Council for England, HEFCE) "будет также предоставлять "одобренный" статус". Это позволит "будущим студентам узнать о том, что они могут ожидать действительно высокого стандарта преподавания на выбранном ими курсе". То есть мы очутились в мире гостиниц и ресторанных гидов: у некоторых факультетов рядом со входом будет вывеска "одобрено HEFCE", так что будущим студентам придется решать, что делать – удовлетвориться "простым региональным преподаванием" (одна академическая шляпа), предпочесть "высококачественное в своей категории преподавание" (две шляпы) или, быть может, замахнуться на "исключительное преподавание международного качества" (три шляпы). Нельзя заранее исключить случаи самоубийства среди руководителей факультетов, которых лишат одной из шляп.
Одно из наиболее предсказуемых мест, где обнаруживается псевдорыночная болтовня, – это вопрос о "вознаграждении" академических работников (словно бы они нашли когда-то зарытые в землю драгоценности или сбежавшего преступника). HEFCE был уже замечен в ней, когда настаивал на том, чтобы некоторые составляющие годового гранта были привязаны к наличию у институтов "стратегий человеческих ресурсов", которые прежде всего "вознаграждают за хорошие результаты": "Такой процесс позволил запустить модернизацию управления человеческими ресурсами в высшем образовании". "Модернизация" – это, конечно, фирменный знак жаргона новых лейбористов, в данном случае сплавленного с языком отделов кадров коммерческих компаний. По существу, она означает, что, если определенное число людей делают примерно одну и ту же работу, нужно найти способ платить одним меньше, а другим больше. Иначе, если следовать посылкам рыночной экономики, ни у кого не будет достаточно оснований работать как можно лучше: люди будут стараться только в том случае, если увидят, что это принесет им больше денег, чем коллегам. "Современность", которая предполагается "модернизацией", означает тут попросту рыночную модель. Результат: бесконечные процедуры и показные попытки замерить усилия или эффективность, итоговым эффектом которых являются раздоры и деморализация. По этому поводу полезно вспомнить одно твердое убеждение, высказанное в Докладе Роббинса 1963 г., который один историк назвал "одним из величайших государственных документов, созданных в этой стране": "Мы полагаем, что любые различия между доходами и перспективами людей, выполняющих сходную работу в разных университетах, которые все в равной мере получают государственные средства, несправедливы, а их влияние мы считаем пагубным".
Как же далек этот тезис от языка менеджериального консультирования, на котором такие вопросы обсуждаются сегодня. "Если сравнить академические заработные платы в США и Великобритании, обнаруживается поразительная вещь: различие в уровнях средней заработной платы намного меньше, чем различие в заработной плате верхнего эшелона лучших исследователей. Отсюда вопрос о том, используют ли наши институты заработную плату с наибольшей отдачей, которая бы выражалась в найме и удержании наилучших исследователей". Неужто и правда тут возникает такой вопрос? Или скорее возникает мысль, что "синдром жирных котов" в британских университетах не так развился, как в некоторых американских? Еще одна ложная рыночная посылка нашего времени состоит в том, что дать кучу денег нескольким людям, которые стоят на вершине института, – это лучший способ повысить его общую результативность. В действительности во многих сферах настрой, преданность делу, сотрудничество и чувство солидарности – гораздо более ценные вещи, и их обычно стимулирует та система, в которой используются лишь слегка дифференцированные шкалы зарплаты.
Говоря в целом, язык "Белой книги" то и дело демонстрирует, что, по мнению правительства, единственные категории, которыми можно одурачить электорат и заставить его поддерживать университеты, – это категории экономической прибыли. Глупости, которые из этого вытекают, особенно заметны в обсуждении уже упоминавшегося "уровня распространения высшего образования". Следует отметить, что, как постоянно доказывали историки образования, все измерения этого распространения являются спорными и зависящими от сомнительных определений; отсюда и проблемы с извлечением выводов из тех данных, которые на самом деле, скорее всего, нельзя сравнивать. Например, согласно данным ОЭСР, в Польше 62 % населения получают базовый диплом высшего образования или аналогичную степень, тогда как в Германии – только 30 %, что, несомненно, объясняет баснословное превосходство Польши над Германией в экономическом плане… Но давайте допустим, что в Британии этот уровень изменился с 6–8 % возрастной когорты в 1960-х годах до примерно 43–44 % в настоящее время. "Белая книга" готова отбить любую возможную критику этого тренда, а потому заявляет: "Несмотря на рост доли населения, получающего высшее образование, средняя надбавка на заработную плату за то же время не снизилась и остается самой высокой в ОЭСР. Так что это не тот случай, когда "больше – значит хуже"". Собственно, именно о том же говорили Кингсли Эмис и критики "Черной книги": если впустить толпы и множества, то под угрозой окажется разница в заработках. Вряд ли пошлость этой мысли нуждается в комментарии: да, вам можно идти в университет, но только если в результате вы все еще будете зарабатывать больше остальных.
Обратите также внимание на ту картину общества, которая неявно предполагается этим не слишком-то изящным аргументом. Когда в университеты шли только 6 % возрастной когорты, эти люди в среднем потом зарабатывали (приблизительно) вдвое больше оставшихся 94 %. Теперь же в университет идут 43 % возрастной когорты, и каждый из этих людей также зарабатывает в 2 раза больше остальных 57 %. На самом деле это говорит о достаточно выраженном, хотя и ограниченном распространении определенного уровня достатка, а также о радикальном изменении социальной и профессиональной структуры. Следовательно, если учесть социально-экономические изменения последних 50 лет, вполне возможно, что те же 43 % зарабатывали бы вдвое больше их менее удачливых сограждан, даже если бы университетов не существовало вовсе. Здесь нам, соответственно, дают понять, каким может быть критерий решения вопроса о том, на каком уровне ограничивать распространение высшего образования: должно остаться достаточно людей, на которых можно смотреть сверху вниз, чтобы вообще был смысл оканчивать университет.