По данным ФБР, на которые ссылается Лурье, Чубайс как раз тогда создал механизм вывода из страны миллиардов, полученных в ходе приватизации, и "отмывания" их части для финансирования избирательной компании Ельцина. Для этого в январе 1996 года на Барбадос, тогда одну из наиболее удобных оффшорных юрисдикций, прибыл Кох, бывший правой рукой" Чубайса в Госкомимущества, и старый соратник Чубайса Кагаловский со своей женой Гурфинкель, затем "засветившиеся" в скандале с "отмыванием" российских денег через Bank of New York (в ходе которого и всплыла эта история). Скандал, на короткое приобретший в США характер психоза (по воспоминаниям эмигрантов, доходило до замораживания счетов на две недели просто на основании русской фамилии), постепенно сошел на нет, - возможно, и потому, что, помимо "отмывания" утаенных от налоговой и таможенных служб средств импортеров, следствие обнаружило и следы средств российских либералов, по сути являвшихся верными агентами США. Но в декабре 1998 года эта история аукнулась Коху: во время прибытия в Нью - Йорк при прохождении таможни его виза была аннулирована, а сам он был выдворен из США как лицо, которому запрещен въезд в страну.
Он был непосредственным исполнителем и "залоговых аукционов", и, как показал визит на Барбадос, еще более деликатных процессов, - и после сохранения Ельцина у власти награда нашла героя.
Но прежде, помнится, Кох заработал прозвище "недостреленного": на заседании правительства, когда обсуждалась нехватка денег в бюджете, он внезапно встал в зале и, громко прося слова, вышел к столу заседаний (за которым сидят только члены правительства), после чего торжественно пообещал получить недостающие средства благодаря форсированию приватизации. "Если не соберем этих денег, - можете меня расстрелять!" - выспренно обратился Кох к растроганному таким энтузиазмом Черномырдину.
Стоит ли говорить, что, несмотря на продажу объектов, на приватизации которых таким образом настоял Кох, обещанных денег бюджет так и не получил: либералы заботились прежде всего о своих интересах и об интересах обслуживаемого ими бизнеса.
Но это было потом, а в сентябре 1996 года вовремя давший правильные обещания Кох возглавил Госкомимущество уже на постоянной основе, - и затем его влияние при поддержке высоко ценящего его исполнительский талант Чубайса стало стремительно расширяться.
В декабре 1996 года Кох стал членом совета директоров ОРТ, в январе 1997 года - зампредом правительственной комиссии по обеспечению доходов бюджета за счет приватизации, в феврале - зампредом правительственной комиссией по контролю за управлением и приватизацией предприятий ВПК, в марте - вице–премьером (с сохранением руководства Госкомимуществом) реорганизованного правительства: уже не исполнителем, а формально полноправным членом "команды молодых реформаторов".
Но удержаться на этой позиции ему не удалось.
Крушение крестного отца
российской олигархии
Именно Кох стал непосредственным исполнителем скандальной сделки с блокирующим пакетом акций "Связьинвеста": обещанный за бесценок Березовскому, он был передан структурам политически близкого тогда к Чубайсу Потанина. С точки зрения жесткого столкновения двух доминировавших тогда внутри "семибанкирщины" олигархических кланов - Березовского и Чубайса - это было вполне оправдано: усиливать основного противника не имело смысла.
Однако по–чубайсовски откровенное и неотвратимое в своей логичности нарушение договоренностей вызвало не просто обострение олигархической борьбы, но и сильнейший ответный удар Березовского, приведший к качественному ослаблению "команды молодых реформаторов".
Была предана гласности детская на фоне их остальных свершений, копеечная шалость: получение гонорара за еще не написанную книгу об истории приватизации (с претенциозным заголовком "распродажа советской империи"). Ничтожный на фоне активов, которыми с легкостью распоряжались либералы, гонорар за ненаписанную книгу - 90 тыс. долл, каждому из пяти "соавторов" - был головокружительным на фоне тогдашней кромешной нищеты (хорошая однокомнатная квартира в Москве стоила тогда порядка 20 тыс. долл.) и, самое главное, понятным для людей. Несколько лет спустя по аналогичной причине - именно из–за своей понятности и близости каждому - вызовет общественное негодование самая незначительная из предъявленных либеральному экс–премьеру Касьянову претензия (в приватизации за гроши роскошной дачи в черте Москвы).
Скандал развивался долго; насколько можно судить, даже Чубайс под его давлением уже осенью 1997 года попросился в отставку, мотивируя это желанием "поработать в крупной корпорации", и в итоге ушел с госслужбы в марте 1998 года, перед назначением премьером, а по сути - "козлом отпущения" за устроенный либеральными реформаторами социально–экономический кошмар мало кому известного и никем не воспринимавшегося всерьез Кириенко.
Однако одной из первой жертв скандала стал Кох, ушедший в отставку со всех постов в августе 1997 года. Он был так напуган, что накануне объявления об увольнении даже бежал с семьей в США, - якобы "в отпуск", из которого вернулся менее чем на день сдать дела. Винить его за это паническое бегство не стоит: хоть и член–корреспондент РАН, Березовский бывал иногда человеком весьма простым, и тому, кого он счел бы ответственным за свой непосредственный обман, стоило всерьез опасаться за физическую безопасность.
Не стоит забывать, что через несколько дней после бегства Коха в Санкт - Петербурге был убит глава городского Комитета по управлению госимугце- ством Маневич, причем убит с демонстрацией высокого профессионализма (киллер стрелял сверху через крышу машины, не видя цели), недоступного обычным тогдашним бандитским "бригадам". Говорят, именно по поводу смерти Маневича высокопоставленный правоохранитель, перечитывая его личное дело, меланхолически обронил сакраментальное: "Некоторым людям можно спасти жизнь, лишь вовремя посадив их".
Впрочем, без работы Кох оставался недолго: уже 1 сентября 1997 он возглавил Совет директоров американской управляющей компании "Montes Auri" ("Златые горы"), которой руководил А. Евстафьев, бывший сотрудник внешней разведки КГБ из команды Чубайса, попавшийся во время выборов Ельцина на выносе из Белого дома полумиллиона долларов наличными. (Деньги вошли в фольклор в качестве "коробки из–под ксерокса" потому, что проводивший задержание заместитель Коржакова не знал английского и надписи на коробке "бумага фирмы Xerox" узнал лишь название фирмы).
Компания "Montes Auri", в которой Чубайс держал свои деньги в качестве частного инвестора, была одним из ведущих операторов на рынке ценных бумаг, управляла паевым фондом "Краткосрочные взаимные инвестиции". По имеющимся свидетельствам, на эту должность Коха устроил лично Чубайс - в знак признательности и, возможно, в качестве извинения за проблемы, созданные исполнением его решения по "Связьинвесту".
Между тем "дело писателей" продолжало раскручиваться - медленно и неотвратимо. 11 сентября 1997 года генпрокурор Скуратов специально заявил о своем поручении проверить сообщения прессы о том, что Кох, возглавляя Госкомимущество, получил 100 тыс. долл, за другую ненаписанную книгу (да еще и о приватизации, которая прямо входила в круг его служебных обязанностей!) И уже с 1 октября прокуратура Москвы возбудила уголовное дело против Коха по признакам злоупотребления служебным положением.
А в ноябре журналист Минкин сообщил о сделанном в частном порядке признании Чубайса, что он с группой соавторов (М. Бойко, П. Мостовой, А. Кох и А. Казаков) намерен написать книгу о приватизации в России. Минкин заявил, что имеет документы, по которым все пять авторов должны получить по 90 тыс. долл. каждый, и расценил это как "скрытую форму взятки". Буквально на следующий же день "Независимая газета" уточнила: договор был заключен в мае 1997 года, а 60 % гонорара была выплачена уже в июне. Чубайс, защищаясь, заявил, что по договору 95 % гонорара должны быть пожертвованы авторами в организовавший финансирование фонд (и, насколько можно было понять, пойти на благотворительность), но столь нелогичные действия не вызвали доверия даже у его сторонников и в дальнейшем в публичной защите, насколько можно судить, не использовались. Получилось, что Чубайс публично солгал, - что, впрочем, ни у кого не вызвало ни малейшего удивления или возмущения.
Стремясь демонстрировать открытость и прозрачность, Кох представил налоговикам копию договора со швейцарской компанией о написании книги "Приватизация в России: экономика и политика" и копию платежного поручения на 100 тыс. долл. Защита была столь неуклюжей, что предоставила нападению все возможности для наращивания атак, ибо посредником между госслужащим Кохом и швейцарской компанией оказался зампред правления потанинского тогда ОНЭКСИМ-банка, победившего в борьбе за "Связьинвест", а владельцем столь щедрой швейцарской компании - сотрудник швейцарской "дочки" ОНЭКСИМа.
Нараставший политический скандал вокруг "дела писателей" был, насколько можно судить, не только средством вычищения чубайсовцев из госуправления, но и прикрытием уголовной атаки персонально на Коха. В его отношении совпали интересы Березовского, желавшего отомстить за "Связьинвест" хотя бы непосредственному исполнителю, и прокуратуры, стремившейся наказать за чудовищные злоупотребления хоть кого–то из реформаторов и вынужденной поэтому искать кого–то из них, не имевшего непробиваемой политической "крыши". Возможно, свою роль сыграла и предельная, демонстрирующая безграничный цинизм откровенность Коха, на фоне которой даже Чубайс выглядел сдержанным и корректным интеллигентом (возможно, в этом была еще одна причина симпатии Чубайса к Коху).
В мае 1998 года прокуратура предъявила Кох официальное обвинение в присвоении и растрате госимущества, но в связи не с навязшим к тому времени в зубах "делу писателей", а с его квартирными махинациями.
В 1993 году, став зампредом Госкомимущества и переехав в Москву из Санкт - Петербурга, Кох с семьей стал жить на казенный счет в гостинице "Арбат". (К слову сказать, высококвалифицированным специалистам, приглашавшимся в то время Минфином, это министерство предлагало лишь общежитие с весьма неопределенными перспективами получения даже служебного жилья).
В декабре 1993 года Кох получил из специального фонда Госкомимущества деньги на приобретение квартиры. И приобрел трехкомнатную квартиру тогдашней рыночной стоимостью более 100 тыс. долл. за… 2280 долл, (не за метр, а за всю квартиру!) В этой замечательной операции зампреду Госкоми- мущества помогла фирма, в уставной фонд которой Госкомимущество внесло несколько зданий в Москве. В последующем Кох с гордостью утверждал, что заплатил за эту квартиру еще около 10 тыс. долл, налогов (из которых почти половина, правда, не попала в бюджет); превышение этой суммой формальной цены квартиры его при этом нисколько не смущало.
Судя по тому, что прокуратура обвинила Коха еще и в растрате (за проживание его семьи в гостинице "Арбат" бюджет заплатил 25,7 млн. руб.), Кох продолжал за казенный счет пользоваться семейным номером в гостинице и после получения квартиры.
Впрочем, он был не одинок; в деле фигурировало едва ли не все тогдашнее руководство Госкомиму- щества, включая зампредов Мостового и Беляева.
Незадолго до Коха (в марте 1998 года) обвинения в растрате и присвоении государственного имущества были предъявлены бывшему первому зампреду Госкомимущества Иваненко, начальнику управления Веретенникову и главному бухгалтеру Ломакиной. В условиях высокой политической неопределенности дело против высокопоставленныхлиберальных реформаторов тянулось ни шатко ни валко и в конце концов было закрыто в декабре 1999 года. Возможно, сыграл свою роль приход к власти В. В. Путина: Кох мог козырять знакомством с ним с 1991 года. Принципиально важно, что все чиновники Госкомимущества, включая Коха, признали себя виновными в инкриминируемых им преступлениях, - и затем дали согласие на прекращение дела по амнистии.
Таким образом, обвинения в адрес Коха не были голословными: несмотря на политически напряженную ситуацию, в которой они выдвигались, факт совершения им соответствующих уголовных преступлений можно считать установленным.
Впрочем, единственным постыдным в них для либеральных реформаторов, насколько можно судить, являлась относительная незначительность их масштабов.
Стоит отметить, что в ноябре 1999 года московская прокуратура все же возбудила в отношении Коха уголовное дело по подозрению в "злоупотреблении властью или служебным положением, вызвавшее тяжкие последствия" в связи с проведением залогового аукциона, в результате которого 38 % Норильского никеля" досталось все тому же потанинскому ОНЭКСИМ-банку. Следствие вполне логично пришло к самоочевидному выводу: Кох, используя служебное положение, помог ОНЭКСИМбанку приобрести акции "Норникеля" по заниженной цене. Но и это уголовное дело было закрыто по амнистии.
Впоследствии, в августе 2003 года депутат Госдумы Мельников заявил о получении им копии внутренних документов ОНЭКСИМ-банка, свидетельствующих, что 1 сентября 1997 года банк открыл
Коху "разрешение на расходы" на сумму 6,5 млн. долл. По мнению Мельникова, Кох умышленно на- рушил требования методики определения начальной цены акций и занизил стартовую цену пакета акций почти вдвое - с 310 до 170 млн. долл., после чего под надуманным предлогом отстранил от участия в залоговом аукционе конкурента ОНЭКСИМбанка - банк "Российский кредит" и ввел в заблуждение правительство.
Однако государство осталось глухо к этим обвинениям; насколько можно судить, подобные действия при организации залоговых аукционов были скорее правилом, чем исключением, а патрон Коха - Чубайс - обладал, возглавляя РАО "ЕЭС России", колоссальным политическим влиянием.
Могильщик "свободы слова" в исполнении "Гусинского" НТВ
Приход В. В. Путина к власти в силу питерских связей Коха временно вернул последнего "в обойму". Вероятно, основную роль сыграло не личное знакомство с В. В. Путиным, а протежирование "мастеру на все руки" со стороны Чубайса, который, насколько можно вспомнить, вместе с Березовским играл в его выдвижении в президенты ключевую роль.
В мае 2000 года Кох был введен в совет директоров ОАО "Усть - Луга", занимавшегося строительством одноименного морского порта в окрестностях Санкт - Петербурга, а уже 10 июня - в совет директоров ОАО "Газпром–медиа". Это было время разгрома медиаимперии Гусинского, бросившего вызов только что избранному президенту В. В. Путинуи попытавшегося под прикрытием "свободы слова" заняться привычным для нее по всей второй половине 90‑х информационным шантажом власти, причем на деньги "Газпрома" (то есть, в конечном счете, на собственные деньги этой же власти), - финансовое положение активов Гусинского, в отличие от его личных финансов, было, насколько можно судить, плачевным.
Эта поразительная наглость полностью оправдывала себя в 90‑е годы, но в новое время провалилась: Гусинский даже был арестован (хоть и получил свободу после отказа от основной части своей медиаимперии, и Кох в числе 17 крупнейших бизнесменов подписал письмо–поручительство с просьбой изменить ему меру пресечения), а политический сленг обогатился новыми чеканными формулами - ныне забытого "не дозвонился генпрокурору" и знакомого почти всем в силу своей по–прежнему леденящей актуальности "спор хозяйствующих субъектов".
Участник атаки на Гусинского, в последующем Кох стал непосредственным исполнителем разгрома "старого" НТВ и усмирения его попытавшихся взбунтоваться журналистов, наглядно подтвердив своей деятельностью гипотезу о том, что в России действительно нет носителей более тоталитарного сознания, чем либералы реформаторского розлива.
Возможно, он с упоением сводил старые счеты: во времена "семибанкирщины" не допущенный к разделу России в залоговых аукционах Гусинский использовал всю мощь своей пропаганды не только против Чубайса, но и против обслуживавшего его интересы Коха.
Возможно, он выступал простым орудием мести в руках Чубайса.
Но в любом случае явно действовал и от души. "Как тонко он может обставить собственное банкротство как банкротство свободы слова в России", - это было сказано им не сейчас о нынешних либералах и не о себе, любимом. Это в начале 2000‑х - о Гусинском.
Для понимания мелочности Коха существенно то, что после назначения генеральным директором медиа–холдинга (включившим жемчужины медиаимперии Гусинского - телеканал НТВ и радиостанцию "Эхо Москвы"), он не покинул пост председателя совета директоров инвестиционной компании "Montes Auri", что было бы логичным, а заявил, что будет выполнять соответствующие обязанности… на факультативных началах. Правда, затем утверждал, что в 2000 году все же продал эту компанию "со своими партнерами".
В сентябре 2000 года именно Кох обосновал позицию власти в отношении медиаимперии Гусинского: "Поскольку "Газпром" является главным кредитором НТВ…, оно должно достаться "Газпрому - Медиа", но не для того, как утверждает… Гусинский, чтобы выполнять команды Кремля, а только лишь потому, что мы хотим возврата своих инвестиций и не хотим убытков…" При этом он выразил готовность лично управлять телекомпанией, хотя и оговорился: "но хотелось бы привлечь для этого профессиональных менеджеров".
Разумеется, через полгода с лишним, в апреле 2001 года собрание акционеров НТВ, созванное по инициативе "Газпром - Медиа", избрало председателем совета директоров НТВ не кого–либо из "профессиональных менеджеров", а именно Коха. Он немедленно выразил надежду, "что журналисты НТВ воздержатся от строительства баррикад, самосожжения и других акций", и в открытом письме предложил провести в прямом эфире НТВ встречу его журналистов с новым руководством - им самим, Йорданом и Кулистиковым.
В том же письме Кох обвинил лидера "Гусинского" НТВ телеведущего Евгения Киселева во лжи и в том, что Киселев избегает встреч с ним уже несколько месяцев. В стилистически выдержанном тексте, концептуальная часть которого может быть адресована почти любому либералу, в том числе и ему самому, Кох справедливо вопрошал: "Вы говорите, что служите свободе слова. Но разве ей можно служить ложью? Вы говорите, что защищаете права журналистов. Но разве кто–нибудь на них покушается? Хотите я скажу, чего вы боитесь? Вы боитесь правды. Вы боитесь, что журналистам НТВ станет известна правда. Поэтому вы изолируете от меня журналистов".
Кох, как обычно, стилистически блестящ, - и искренне не понимает, что говорит не только о журналистах олигархического телеканала, но и себе самом: "Правильная и справедливая борьба не может быть стилистически позорной. У вас пропал стиль. Это начало конца. Этот ложный пафос. Эта фальшивая пассионарность. Это фортиссимо. Надрыв. Это все - стилистически беспомощно. Флаг из туалета… Это просто плохо. Плохо по исполнению. Это бездарно. Бетховен, сыгранный на балалайке, - это не Бетховен. Какая гадость эта ваша заливная рыба. Киселев на операторской лестничке, произносящий гневную филиппику лоснящимися от фуагра губами. Визг. Как железом по стеклу. Пупырышки. Я это чувствую. А вы? Надо взрослеть. Надо стать. Надо проветрить. Проветрить. Помыть полы. Отдохнуть. Своим враньем вы оскорбляетемой разум". (Последняя фраза, заимствованная из "Крестного отца" Марио Пьюзо, похоже, так понравилась Коху, что он использовал ее и в дальнейших своих филиппиках.)