Слесарь из Брюсселя
Козырев родился в 1951 году, еще при жизни Сталина, в Брюсселе, где его отец–инженер работал в советском торгпредстве.
По всей видимости, родители четко сориентировали его на возвращение на "загнивающий Запад": по возвращении в Москву он учился в испанской спецшколе. Это был умный выбор: среди носителей английского языка как наиболее широко изучаемого наблюдалась серьезная конкуренция, немецкий и французский в мире были не очень сильно распространены, а испанский давал наилучшие перспективы в силу своей сравнительно малой распространенности в Советском Союзе и большой - в мире.
Возможно, свою роль сыграла и сравнительная легкость изучения - недаром сам Козырев говорил о себе в момент поступления в институт как о человеке "без серьезных знаний" (его успехи в учебе характеризуются, например, тем, что выпускник испанской спецшколы не упоминал в последующем о владении испанским языком, ограничиваясь английским, французским и португальским).
Поступить в институты, готовящие специалистов для отношений с зарубежными странами, было непросто: помимо характеристики от партийных органов^надо было выдержать еще серьезный конкурс, в котбром у молодого Козырева (если верить его словам) просто не было шансов.
Выход был найден элегантный: после школы Козырев пошел на завод "Коммунар" слесарем- сборщиком. Оборонный характер завода гарантировал защиту от армии, рекомендацию давали не тщательно проверявший кандидатов райком
партии, а парторг цеха; само же поступление в "идеологически значимые" вузы осуществлялось почти автоматически - вне конкурса, на классовой основе, по "рабочей квоте".
Высоко котировавшийся в те времена и не предъявлявший слишком высоких требований к студентам Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы, где обучалось множество иностранцев, оказался недоступен Козыреву из–за секретности, и он, кокетничая, рассказывал, что поступил в МГИМО, лучший вуз страны, фактически вынужденно, из–за сочетания секретности, партийной рекомендации и отсутствия знаний.
В ходе учебы не блистал, но на четвертом курсе вступил в КПСС, а по окончании МГИМО попал в МИД, - по собственному признанию, по блату: "был канал, через который меня вытащили из (общего - М. Д.) распределения и посадили в МИД… Это сделали люди, которым это ничего не стоило, и по своей инициативе". Кто были эти люди, какие они имели виды на не самого яркого выпускника МГИМО, Козырев не говорит до сих пор, - вероятно, есть что скрывать (если б это были просто сделавшие карьеру друзья отца или впечатленного его достижениями научного руководителя, Козырев, скорее всего, сказал бы об этом прямо).
В МИДе карьера Козырева развивалась уверенно и методично: с 1974 по 1990 годы он, пройдя все административные ступени, поднялся с должности референта до начальника Управления международных организаций МИД СССР.
Женился на дочери кадрового дипломата, который со временем стал заместителем Министра.
О наличии у Козырева серьезной личной поддержки свидетельствует и то, что в первую загранкомандировку он поехал на следующий же год после начала работы, в 1975 году, - и сразу в США, поездка куда считалась наиболее престижной. Для МИДа, где даже короткой командировки в опасную африканскую страну дипломат мог ожидать годами, это было нетипично и свидетельствовало об особом положении дипломата.
Идеологические взгляды молодого Козырева окончательно сложились, насколько можно судить по его воспоминаниям, именно в Нью - Йорке. Сначала в супермаркете, где он был шокирован изобилием не столько самих товаров, сколько покупавших их афро– и латиноамериканцев, которые, по мнению попавшего напрямую в МИД выпускника МГИМО, должны были недоедать, а затем на лавочке в Центральном парке, где он прочитал купленный им роман Пастернака "Доктор Живаго", брать который с собой в СССР было нельзя. Не найдя в книге прямой антисоветчины, Козырев решил, что советская система в принципе не терпит вообще никакой свободы, причем в первую очередь - личной, и в короткие сроки, по его воспоминаниям, стал "абсолютнейшим внутренним диссидентом, антисоветчиком".
В 1989 году, с наступлением гласности он опубликовал в "Международной жизни" статью, в которой раскритиковал советскую внешнюю политику, призвав полностью пересмотреть отношение к Западу и "революционным друзьям". Статья пришлась ко двору: ее перепечатала "Нью - Йорк Таймс", руководитель ГДР Хонеккер написал протестующее письмо, она вызвала сильную критику аппарата ЦК КПСС и даже рассматривалась на Политбюро. Козырева спасло "близкое знакомство с Шеварднадзе", ставшим Министром иностранных дел: он вполне поддерживал высказанные Козыревым идеи и вместо логичного изгнания из МИДа обеспечил ему "карьерный взлет" - назначение начальником Управления международных организаций.
Из оформителя виз - в полноценные Министры
Нарастание популярности Ельцина и его избрание председателем Верховного Совета РСФСР Козырев, как и многие в стране, воспринял как "шанс на реальные преобразования", - и стал, как он сам говорил, "копать землю, чтобы каким–то образом представиться Борису Николаевичу…". По его словам, ему помог ставший председателем комитета Верховного Совета по международным делам Лукин, бывший заведующий отделом Управления оценок и планирования МИД, в 1992–1994 годах - посол России в США, однако помог довольно странно: опять–таки по его словам, "я с Ельциным до своего утверждения толком и не говорил".
Возможно, это было связано с первоначальной незначительностью его должности: когда Козырев был назначен Министром иностранных дел РСФСР, этот пост носил декоративный характер и подразумевал в основном оформление виз и организацию приема российских и зарубежных делегаций - и то второстепенных. Карьерные дипломаты, имевшие ранг посла, от него отказывались как от неприятной и потенциально опасной нелепицы, - а Козырев (не имевший необходимого для такой должности ранга посла и ни разу не бывший на постоянной работе за границей) согласился с восторгом и не раздумывая; Ельцин и премьер Силаев относились к нему снисходительно.
Официальное предложение Козыреву сделал российский премьер Силаев, выдвижение состоялось по протекции Бурбулиса, - однако весьма вероятно, что подталкивал наверх его не только активный демократ Лукин (один из основателей партии "Яблоко", которая называлась избирательным объединением "Явлинский - Болдырев - Лукин", пока кто–то не додумался прочитать первые буквы фамилий его лидеров в алфавитном порядке), но и те же самые пока загадочные люди, которые помогали ему на старте его МИДовской карьеры.
Ставший министром в октябре 1990 года, Козырев получил ранг посла лишь в декабре. Интересно, что его охранником был Андрей Луговой, затем охранявший Гайдара, либерального руководителя администрации президента Филатова, заместителя секретаря Совета Безопасности Березовского, а затем обвиненного (насколько можно судить по цитированию либералами английских официальных лиц, вполне безосновательно) в убийстве Литвиненко.
19 августа 1991 года, в первый день ГКЧП вместе с председателем комитета Верховного Совета РСФСР по международным делам Лукиным подготовил текст обращения к правительствам иностранных государств и ООН, а на следующий день скрытно, не пользуясь положенным им по статусу "депутатским" залом "Шереметьево", вылетел в Париж.
Первоначально он называл в качестве цели поездки организацию международной кампании против ГКЧП, затем - уже создание правительства демократической России в изгнании, но через некоторое время выяснилось, что никаких порученийни от кого у него не было, и предпринятая по собственной инициативе поездка являлась, по всей вероятности, просто паническим бегством малозначимого чиновника, с которым старшие товарищи не сочли нужным поделиться информацией о реальном значении происходящих событий.
Тем не менее, - вероятно, в силу тогдашней своей незаметности, - Козырев (в отличие от некоторых других демократических функционеров) не понес никакого наказания и продолжил вместе с Ельциным курс внешнеполитических уступок, начатый Горбачевым и Шеварднадзе.
При этом он, как и положено либералу, не забывал о себе: по словам Полторанина, на первом заседании правительства реформаторов во главе с Ельциным было единогласно принято решение о нестяжательстве: "И приходим в правительство, и уходим из него только с тем, что у нас есть сегодня. То есть не получаем ни квартир, ничего". И только Козырев тогда обратился к Ельцину с просьбой в виде исключения разрушить ему "с мамой обменять квартиру на Арбате", где он и стал обладателем пятикомнатной квартиры.
А через два с лишним года, в январе 1995 года, Козырев вновь обратился к Ельцину с просьбой - теперь разрешить ему приобрести по балансовой стоимости (7,6 млн. неденоминированных рублей, что соответствовало 2 тыс. долл, на дату обращения) дачу в престижнейшем месте Рублевского шоссе - дачном пансионате "Жуковка" Управделами президента. Разрешение это было дано, дача после передачи быстро сгорела, а земля несколько раз перепродавалась. Цена одной сотки в тех местах составляла затем десятки тысяч долларов.7–8 декабря 1991 года вместе с Бурбулисом, Гайдаром и Шахраем Козырев непосредственно участвовал в Беловежской пуще в подготовке соглашения о создании СНГ, провозгласившем: "Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование".
Это сделало его полноценным Министром иностранных дел и навсегда вписало в историю нашей страны. Он чувствовал себя властелином новой внешней политики России (да, строго говоря, и был им): по воспоминаниям Леонида Млечина, "держался… свободно и уверенно, говорил очень тихим голосом, убежденный, что его услышат".
Не умея получать удовольствия от ельцинских застолий (сам Ельцин описывал, как Козырев "жался", так что чувствовалось, что ему неудобно), Козырев тем не менее быстро стал признанным в аппаратных кругах мастером "застольного влияния" на Ельцина. Как и многие демократические чиновники, он стал играть в теннис, так как президент полюбил эту игру.
Мистер "Чего изволите?"
Хотя формально принятая еще в 1975 году резолюция Генеральной ассамблеи ООН о признании сионизма как разновидности расизма была отменена по категорическому требованию США и Израиля, многие источники называют реальным инициатором ее отмены именно Козырева. Вполне возможно, что американские руководители просто поручили исполнение этой деликатной миссии своему "младшему менеджеру", который 10 лет спустя, в мае 2001 года был избран членом президиума Российского еврейского конгресса.
Так или иначе, но отмена этой резолюции 16 декабря 1991 года стала первым значимым международным правовым актом, принятым после Беловежских соглашений, первой реакцией "мирового сообщества" (а точнее, Запада, прячущегося под этой вывеской) на уничтожение Советского Союза.
В конце мая 1992 года Козырев стал инициатором присоединения России к санкциям против Сербии и Черногории. Он считал сербское руководство "национал–коммунистическим" и так же, по аналогии с германскими национал–социалистами называл российских патриотов.
В том же 1992 году, находясь в Бишкеке, Козырев случайно услышал по радио выступление Руцкого в Приднестровье, где тот занимался урегулированием ситуации после резни, устроенной молдавскими националистами (по сути, фашистами), и вспыхнувших затем военных действий. Обращаясь к офицерам 14 армии, которой командовал Лебедь, и огромной массе народа, вице–президент говорил, по сути, о необходимости восстановления Советского Союза.
Козырев отреагировал на антиамериканскую крамолу, по его собственным рассказам, мгновенно: бросился в самолет и выступил перед народом в Тирасполе, а затем в специальном интервью "Известиям" обрушился на "поджигательские призывы лидера "партии войны" Руцкого".
На следующий же день на заседании Совета безопасности Руцкой устроил Козыреву самую настоящую выволочку, обвинив его в проведении промолдавской политики и предательстве интересов русскоязычного населения, заявив: "Я вам не позволю превратить Россию в половую тряпку". При этом поддержали Козырева лишь Бурбулис с Гайдаром, звезды которых уже закатывались.
Уже в сентябре 1992 года группа депутатов в своем обращении к председателю Верховного Совета Хасбулатову указала, что "итогами встреч и поездом министра иностранных дел …Козырева зачастую являются договоренности и решения, противоречащие национальным интересам России".
Летом 1992 года Ельцин подписал соглашение, освобождавшее США от ответственности в случае аварии при перевозке ими по территории России ядерных материалов и предельно упростившее для них ввоз и вывоз ядерных материалов и оборудования. Шансов на ратификацию в тогдашнем Верховном Совете у этого соглашения не было, - и Козырев, руководствуясь интересами США и выжидая для одобрения соглашения лучших времен, не внес его на ратификацию в парламент.
Козырев чуть не отдал Курилы японцам, полностью сорвал поставки в Россию кубинского "коммунистического" сахара (ввергнув тем самым Кубу в чудовищный кризис), считал ненужной базу Лур- дес на Кубе, а Камрань во Вьетнаме "хотел сохранить как базу отдыха и ремонта" (эти его пожелания реализовались уже после ухода не только его, но и Ельцина). Он настоял на скорейшем выводе российских войск из Германии в "чистое поле", не озаботившись какими бы то ни было компенсациями, слепо и с энтузиазмом повторял за американцами все их обвинения в адрес Сербии и Милошевича. При нем Россия активно поддерживала создание Гаагского трибунала по бывшей Югославии, ставший по сути инструментом расправы с сербами, в котором, насколько можно судить, был умерщвленМилошевич, - и который теперь тщетно пытается закрыть Лавров.
Содержательные действия, которые не диктовались американцами, Козыреву откровенно не удавались: подготовленные под его руководством "Основные положения концепции" (чего стоит одно лишь название!) внешней политики России, принятые в апреле 1993 года, были многословны и неконкретны. Козырев является автором "концепции партнерства", сводившейся к тому, что "падение коммунизма" автоматически, само по себе сделало Россию партнером всех сколь–нибудь значимых стран мира (в первую очередь, разумеется, развитых). Для каждой из этих стран придумывалось свое собственное (и вполне бессодержательное) наименование "партнерства": для США оно было "зрелым", для Франции "привилегированным", для Китая "конструктивным, направленным в XXI век", и так далее - насколько фантазии хватит.
Член Президентского совета Мигранян позже, уже в 1994 году характеризовал политику Козырева как "суету, импровизацию, некомпетентность и в результате всего этого шараханье из стороны в сторону".
Его деятельность была столь откровенно разрушительна, что в марте 1993 года на VIIIСъезде народных депутатов Хасбулатов, призвав Ельцина выполнить обещания по реорганизации правительства, предложил отправить в отставку Козырева наравне с Чубайсом.
Вероятно, напуганный этим и задумавшийся о своем сохранении во власти, в июне 1993 года Козырев принял участие в создании предвыборного блока либеральных реформаторов "Выбор России" во главе с Гайдаром.
12 сентября 1993 года Козырев как Министр иностранных дел вместе с и. о. Министра безопасности Голушко, Министрами обороны Грачевым и внутренних дел Ериным, а также начальниками Главного управления охраны Барсуковым и президентской охраны Коржаковым участвовал в секретном совещании в Ново - Огарева у Ельцина, на котором было решено разогнать Верховный Совет I() сентября. Это был "узкий круг", в поддержке которого при нарушении Конституции Ельцин был совершенно уверен, - и Козырев своей угодливостью сумел выделиться даже на его фоне.
Как отмечалось в ельцинских "Записках президента", после прочтения им текста Указа № 1400 воцарилась гнетущее молчание. "Козырев разрядил обстановку, произнеся серьезно своим тихим голосом: "У меня есть важное замечание. Я с одним принципиальным моментом не согласен, Борис Николаевич". Все посмотрели на него с недоумением. Он продолжил: "Надо было давным–давно такой указ принимать"". И тогда все заулыбались.
Однако еще задолго до этого Козырев предупредил госсекретаря США о предстоящих "драматических событиях" и попросил поддержать Ельцина, реформы которого тот справедливо назвал "инвестицией в национальную безопасность США". Благодаря этому администрация Клинтона успела не только выработать четкую позицию: "Мы поддерживаем демократию и реформы, а Ельцин - лидер движения реформ", но и подготовить мощную кампанию по формированию американского и ми рового общественного мнения под лозунгом "нет бога, кроме реформ, и Ельцин - пророк его".
Впервые избранный демократический парламент был заклеймен не только американскими, но всеми западными СМИ как "антидемократическая, антизападная, антирыночная, антисемитская" "красно–коричневая коалиция", "национальнокоммунистический блок", "банда коммунистических аппаратчиков", "банда коммунистов и фашистов", "коммунистическими фашистами, маскирующимися под парламентариев".
Конституция России, против которой пер Ельцин с той же яростью и упорством, с которыми он выступал против союзных властей, характеризовалась как "фарсовый документ" и "фундаментальная проблема России", а сторонники закона были объявлены "странным альянсом старых коммунистов, националистов, монархистов и антисемитов". Борьба Ельцина за власть была представлена как столкновение демократии с "демонами".
21 сентября 1993 года российский МИД еще до телевыступления Ельцина с сообщением о роспуске Верховного Совета сообщил о предстоящих событиях послам стран "большой семерки" - США, Великобритании, Франции, Германии, Италии, Японии и Канады. Предупредить подобным образом послов стран СНГ (не говоря уже о Китае) демократическим чиновникам не могло прийти и в голову…
После расстрела Дома Советов Козырев был назначен Ельциным членом Совета безопасности. Участвовал в учредительном съезде гайдаровского блока "Выбор России", был включен в общефедеральный список на выборы в Госдуму, но избрался по Мурманскому одномандатному округу, где набрал почти 38 %.
В ноябре 1993 года Козырев буквально ошарашил, казалось, все повидавшего экс–президента СИТА Никсона, спросившего его во время своего визита в Россию о ее национальных интересах, искренним заявлением: "Одна из проблем Советского Союза состояла в том, что мы слишком… заклинились на национальных интересах. И теперь мы больше думаем об общечеловеческих ценностях. Но если… вы можете нам подсказать, как определить наши национальные интересы, то я буду вам очень благодарен".
Никсон был потрясен и сконфужен этой угодливостью и лестью. Позднее он сказал, ненароком выразив принципиальное различие между американскими политиками и их туземной либеральной обслугой: "Когда я был вице–президентом, а затем президентом, то хотел, чтобы все знали, что я "сукин сын" и во имя американских интересов буду драться изо всех сил. А этот, когда Советский Союз только что распался, когда новую Россию нужно защищать и укреплять, хочет всем показать, какой он замечательный, приятный человек".