Если можно обманывать народ, почему не обмануть премьера?
Осенью 2003 года Зурабов с помпой продемонстрировал Касьянову потрясающую новинку, обещавшую стать живым воплощением передовой пенсионной реформы: работающую огромную машину, распечатывавшую "письма счастья" будущимпенсионерам (с указанием, сколько денег находится на их пенсионных счета и какую доходность они принесли), раскладывающую их по конвертам и распечатывающую на последних почтовые адреса и фамилии, после чего их было достаточно отвезти на почту.
Стоившая огромных денег машина занимала несколько больших комнат и стремительно выдавала горы готовых к отправке конвертов. Премьер Касьянов был впечатлен столь передовой организацией работы и очень хвалил Зурабова, к которому до того относился, насколько можно судить, с подозрением и пренебрежением.
Однако вскоре оказалось, что рассылка "писем счастья" была сорвана. Выяснилось, что сверхдорогая импортная машина работала лишь с импортной бумагой, - столь дорогой, что использование ее в масштабах страны было попросту невозможно. Показанное же Касьянову было прямым и наглым обманом руководства ради получения его одобрения: машина работала на незначительном объеме расходных материалов, входящим в комплект поставки в демонстрационных целях. То, что Касьянов стерпел эту наглую ложь, превратившую его в посмешище для всего государственного аппарата того времени, характеризует не только его как государственного деятеля и представителя либерального клана, но и влиятельность Зурабова в то время.
Пользуясь сначала поддержкой Березовского и "Тани" Дьяченко, по мере ослабления их влияния он заручился хорошими отношениями с быстро ставшим всесильным Волошиным и, по данным СМИ, регулярно отдыхал вместе с ним в Приэльбрусье и после его отставки, в его бытность председателем Совета директоров РАО "ЕЭС России".
3 октября 2003 года Зурабов был награжден орденом "За заслуги перед Отечеством" IV степени с формулировкой, которую в другом государстве можно было бы сесть проявлением аппаратного "черного юмора": "за большой вклад в проведение социальной политики государства и многолетнюю добросовестную работу".
Ликвидатор льгот
После панической отставки Касьянова в феврале 2004 года Зурабов с 9 марта был назначен главой объединенных специально "под него" министерств здравоохранения и социального развития, - отнюдь не только в качестве награды за пенсионную реформу, проведение которой было признано тогдашним государством успешным.
На этом посту он стал одним из главных инициаторов людоедской "монетизации льгот", представленной обществу как якобы побочное следствие разграничения полномочий между различными уровнями власти, проведенного под руководством Д. Козака. Закон о ней был принят 22 августа, проведение началось с 1 января 2005 года, и он немедленно вызвал массовые протесты пенсионеров, сопровождавшиеся массовым перекрытием федеральных трасс (начало было положено в городе–спутнике Москвы Химки, где пенсионеры еще во время новогодних каникул перекрыли трассу, ведущую в Санкт- Петербург и к аэропорту Шереметьево); в сахалинском райцентре Холмске дошло до захвата участниками митинга местной администрации.
В протестах, продолжавшихся по всей стране, несмотря на зиму, в течение 2,5 месяцев, приняло
участие, по самым консервативным оценкам, два с четвертью миллиона человек; поскольку это были в основном пенсионеры, массовые волнения получили неофициальное название "седой революции". Непосредственной причиной равно внезапного для общества и государства взрыва негодования стала отмена права пенсионеров на бесплатный проезд в пределах их населенного пункта с заведомо недостаточной денежной компенсацией (которая к тому же и не должна была расти по мере удорожания проезда). Учитывая низкий уровень жизни пенсионеров, отмена этой льготы фактически означала запрет на перемещение их большинства в пределах своего населенного пункта.
Попытка лишить пенсионеров права на даже весьма ограниченное передвижение не только не была чем–то случайным, но и, напротив, вытекала из основного принципа и, как представляется, тщательно маскируемой реальной задачи "монетизации льгот" и в целом всей социальной реформы.
Официально провозглашаемый принцип этой реформы заключался в копируемом у развитых стран Запада адресном предоставлении льгот, при котором они предоставляются не всем улицам, соответствующим формальным критериям, - например, пенсионерам, - а лишь той их части, которая действительно испытывает нехватку средств. Прекращение поддержки обеспеченной части льготируемого населения должно было позволить сократить бюджетные расходы и, соответственно, снизить налоговое давление на бизнес, что, если верить либеральной пропаганде, непременно привело бы к расцвету российской экономики и росту уровня жизни.
Каждый тезис этой немудрящей пропагандистской конструкции представлял собой логический
провал. Прежде всего, сокращение налогов (как показал опыт "нулевых" годов) не могло привести к существенной активизации бизнеса, подавляемого принципиально неналоговыми факторами - почти тотальной коррупцией, произволом монополий, недоступностью правосудия, открытостью экономики перед недобросовестной, а часто и субсидируемой конкуренцией более развитых стран, недоступностью кредитов (из–за незащищенности собственности и произвола банковских монополий, а также из–за чрезмерно жесткой финансовой политики государства) и, наконец, вызванной принципиальным отказом либералов от развития неопределенностью даже среднесрочных перспектив.
Сокращение бюджетных расходов в условиях, когда главным приоритетом федерального бюджета является вывод средств в государственные ценные бумаги США и еврозоны в соответствии с "максимой Дворковича" ("Россия должна платить за финансовую стабильность США!"), отнюдь не обязательно и тем более не автоматически ведет к сокращению налогового давления на экономику. Скажем, ощутимое усиление этого давления в десятые годы при интенсивном запугивании общества нехваткой средств в федеральном бюджете проходило при росте неиспользуемых остатков средств на счетах этого бюджета, в основном вкладываемых в иностранные ценные бумаги (на 1 июля 2015 года неиспользуемые остатки составляли 9,2 трлн, руб., что позволяло полностью финансировать расходы бюджета на протяжении семи месяцев), а порой и вовсе при профиците бюджета!
Главное же заключается в том, что адресность социальной поддержки имеет смысл лишь при сравнительно небольшой доле нуждающегося в нейнаселения, в любом случае не превышающей 30 %. В противном случае дополнительные расходы на организацию проверки нуждаемости существенно превысят экономию от сокращения расходов на социальную помощь. Попытки же удержать расходы хотя бы на прежнем уровне, не допустив их существенного скачка, приведут к сокращению оказания социальной помощи тем, кто в ней нуждается.
Весьма существенно, что в России доля бедных составляла в то время (как и сейчас) не 30, а около 80 %, - если, конечно, не уподобляться российским чиновникам и не понимать под "бедными" нищих, то есть людей с доходами ниже прожиточного минимума, или чиновникам развитых стран, считающих бедными всех с доходом ниже половины среднего уровня данной страны данное время вне зависимости от того, насколько он велик или мал. Объективным критерием бедности является неспособность человека покупать товары длительного пользования из своих текущих доходов (точно так же, как объективным критерием нищеты - недостаточность текущих доходов для приобретения еды). Если текущих доходов хватает и на еду, и на одежду, но не на простую бытовую технику, - семья бедна: это содержательная граница, отделяющая бедняков от семей с доходами уровня среднего класса (последние совсем не обязательно принадлежат к нему, так как средний класс характеризуется не только уровнем потребления, но и определенной психологией, и в целом моделью потребления и стилем жизни).
Поскольку бедность, по данным центра Левады, в России (вплоть до 2012 года, когда либеральные социологи прекратили публикацию этого, по- видимому, переставшего быть удобным для них
показателя) составляла не менее 80 %, перевод социальной поддержки на адресный характер был попросту нерентабельным, - и для игнорирования этого нужно было быть либералами, привыкшими не считать деньги и искренне полагать безграмотность надежно залогом своей административнополитической конкурентоспособности.
По изложенным причинам все попытки перейти к адресной социальной поддержке провалились (последняя намечена на 2016 год и также не имеет шансов на сколь–нибудь полную реализацию) и свелись на практике к более или менее произвольному сокращению числа людей, получающих помощь от государства.
"Монетизация льгот" проводилась под прикрытием другой реформы - разграничения полномочий между различными уровнями государственной власти, осуществленной под руководством вице–премьера Козака в 2003 году во исполнение идей Центра стратегических разработок Грефа. Действительно, огромная часть государственных обязательств перед населением находилась "в совместном ведении" властей разного уровня, прежде всего федерального центра и регионов. В силу нехватки денег и у тех, и у других они занимались "спихотехникой", перекладывая ответственность друг на друга, а формально признанные обязательства государства не выполнялись.
Либералы посчитали, что "неисполняемые мандаты" государства стоят несколько триллионов рублей в год, - и, раз их в силу этого попросту невозможно выполнить, то их и не надо исполнять вообще, и государство должно от них отказаться. А люди ничего не заметят, потому что, мол, и так ничего не получали. При этом никто даже не пытался разобраться, какая часть неисполнимых обязательств государства действительно не нужна, так как является плодом случайного и бессмысленного лоббизма, а какая необходима для нормальной человеческой жизни. То, что стоимость многих мандатов завещалась при расчетах из–за игнорирования возможности ограничить произвол монополий, а также для укрепления ощущения их неисполнимости, разумеется, не принималось в расчет, - как и то, что часть не исполняемых в целом мандатов все–таки реализовывалась в отдельных регионах (и там жизнь людей в результате их отмены существенно ухудшилась).
"Разграничение полномочий между уровнями государственной власти" стало для либеральных реформаторов всего лишь инструментом отказа государства от обязательств, на которые у него не было денег (то есть за счет отмены которых либералы хотели улучшить положение бизнеса).
При этом наиболее значимые обязанности государства, прямая отмена которых могла вызвать возмущение населения, формально сохранялись, но передавались без денежной поддержки на уровень регионов, у которых заведомо не было денег для их финансирования. Те часто передавали их, "как горячую картофелину", дальше, в города. Поскольку общий объем финансирования социальной помощи в 2005 году поначалу также был сокращен, многие города просто не имели возможности сохранить пенсионерам социальную помощь, к которой те привыкли и которая была им необходима. Наиболее острый и быстрый протест вызвала отмена бесплатного проезда в городском транспорте.
Основным содержанием социальной реформы было, как следовало из ее названия, замена деньгами помощи, оказываемой в "натуральной форме", при помощи предоставления льгот. Либералы много говорили о пользовании льготами относительно обеспеченных категорий населения (сознательно и принципиально игнорируя то, что большинство из них все равно бедны), об отсутствии должного контроля за теми, кто оказывает эти льготы, и завышении ими цен в связи с этим.
Многочисленные указания специалистов на то, что в бедном обществе, где социальная помощь должна оказываться основной части населения, натуральные льготы являются наиболее экономным и эффективным видом помощи, так как ими в силу самого их характера пользуются только те, кому они действительно нужны, и только по мере имеющейся у них потребности (а деньги–то нужны всем и без ограничений), как обычно при либеральных реформах, принципиально и агрессивно игнорировались.
В результате при "монетизации льгот" деньги получили и те, кто не пользовался льготами или пользовался ими мало (например, сравнительно здоровые пенсионеры), а те, кто нуждался в льготах в большей степени, получили заведомо недостаточную денежную компенсацию и, таким образом, были ограблены.
Существенно, что организаторы людоедской "монетизации льгот" и не собирались сохранять расходы на социальную помощь на прежнем уровне; реформаторы искренне собирались добиться существенной экономии!
Однако массовые протесты вынудили государство, вопреки первоначальным планам, резко увеличить масштабы социальной помощи. В результате монетизация льгот, которая должна была принести экономию, напротив, по словам Дворковича, вызвала дополнительные расходы на 300 млрд, руб., - и при этом еще и падение уровня жизни, и массовое недовольство. Правда, в последующем экономия все же, насколько можно судить, была достигнута, так как предоставленная пенсионерам прибавка к пенсии не индексировалась по мере удорожания тех товаров и услуг, которые они раньше получали бесплатно (прежде всего лекарств и проезда в городском транспорте) и цены на которые в целом росли быстрее официально признаваемой инфляции. Это ограбление "льготников" все же оказалось выгодно для бюджета, - хотя и в значительно меньшей степени, чем предполагалось либералами.
При разработке социальных реформ Зурабов оказался не в состоянии оценить их изложенные выше пороки и последствия. Это ярко характеризует не только его персональный интеллект и требования либерального клана к эффективности своих членов, но и то, что действительные цели социальных реформ имели мало общего с прокламируемыми.
Помимо отмены значительной части обязательств государства перед обществом, помимо окончательного искоренения последнего воспоминания о социалистических "общественных фондах потребления" (обеспечивавших более половины его объема в натуральной форме, бесплатно и по возможности поровну, - по аналогии с природными благами), помимо сокращения расходов бюджета социальные реформы обеспечивали концентрацию финансовых потоков в социальной сфере на более высоком управленческом уровне.
Предоставление натуральных льгот финансировалось на самых разных уровнях, вплоть до местныхбюджетов, и было предельно раздроблено. Каждый вид льготы финансировался отдельно, из собственного источника, по особым правилам, которые разрабатывали самые разные органы власти.
Замена натуральных льгот выдачей денег консолидировала разрозненные многоуровневые денежные ручейки в мощные финансовые потоки, значимые на федеральном уровне. Они стали слишком масштабны, чтобы учитывать реальных людей с их нуждами и спецификой, но зато стали представлять существенный интерес с точки зрения управления ими, направления их на те или иные рынки (как накопительные пенсионные взносы стали новым источником прибыли для операторов фондового рынка и ресурсом повышения его котировок), связанного с этим политического влияния и, по всей видимости, коррупции.
Коммерционализация социальной сферы (то есть превращения ее из сферы помощи людям в сферу извлечения прибыли из их несчастий) в сочетании с концентрацией соответствующих финансовых ресурсов, насколько можно судить, и была настоящей, упорно не признаваемой либералами целью социальных реформ, - и ее Зурабов, в недалеком прошлом (а возможно, и по сей день) крупный участник соответствующих рынков, успешно достиг.
Судьбы же десятков миллионов людей, насколько можно судить, не имели для либеральных реформаторов ни малейшей ценности.
Провести описанные реформы в 2000 году, когда началась реализация второго витка гайдаровских реформ, подготовленных для В. В. Путина грефов- ским Центром стратегических разработок, было невозможно из–за слабости власти, в том числе из–за ее зависимости от народа. Однако сразу же после того, как правящая бюрократия окрепла и, в частности, окончательно вышла из–под контроля олигархов (что было ознаменовано "делом "ЮКОСа"" во второй половине 2003 года и отставкой Касьянова в феврале 2004 года), подготовка социальной реформы началась полным ходом. Она была облегчена и бюрократическим параличом, в который погрузило правительство до конца 2004 года административная реформа (искусственно разделившая исполнение единых функций госуправле- ния между различными вновь созданными и часто даже не взаимодействовавшими друг с другом ведомствами). Стоит отметить, что из этого паралича правительство окончательно вышло лишь в ходе преодоления социально–политического кризиса, вызванного людоедской "монетизацией льгот"; ее подготовка велась силами самих реформаторов во главе с Зурабовым, в обход аппарата правительства, который без административной реформы мог бы оказать хотя бы минимальное сопротивление этому безумию.
Искоренение здравоохранения
Насколько можно судить, пенсионная реформа была лишь разминкой, а людоедская "монетизация льгот", - прикрытием для главного дела Зурабова: коммерционализации здравоохранения и превращением его из способа избавления людей от страданий, которым оно должно быть по своей природе, в бессовестный и беспощадный бизнес на человеческих страданиях, кровно заинтересованный в их максимальном продлении.
Использовав бурное обсуждение обществом предстоящей людоедской "монетизации льгот" в качестве прикрытия, Зурабов объявил в ноябре 2004 года о глубоком реформировании всего российского здравоохранения. Его по примеру США (где медицинской помощи и сейчас, после реформы Обамы, лишены десятки миллионов людей) предполагалось полностью перевести на страховые принципы, принципиально оказавшись от советской государственной системы, которая без каких бы то ни было внятных обоснований была объявлена нежизнеспособной и, более того, в принципе невозможной. Разумеется, для повышения эффективности бюджетных лечебных учреждений им предполагалось предоставить возможность приватизироваться.
Об уровне профессионализма (не говоря о гуманизме) Зурабова свидетельствовало высказанное вполне серьезно предложение "сократить сроки бесплатного пребывания пациентов в больницах до пяти дней": мол, это позволило бы сэкономить значительные средства. Ужас и паника, вызванные в обществе намерением, по сути дела, убить значительную часть больных людей, отвлекли внимание от остальных его инициатив и помогли воплотить их в жизнь.