А репортаж о них на телевидении или (хоть и в меньшей степени) в газете власти, судя по всему, угрожает. Не появись в газетах фотография Сергея Пономарева из Associated Press, на которой национал-большевик Громов выбрасывает из окна кабинета министра здравоохранения Зурабова портрет президента Путина, Громова бы оштрафовали за мелкое хулиганство да и отпустили бы, а так – он второй месяц сидит в "Матросской тишине" и ждет суда по уголовной статье. Это без, прости Господи, медийного резонанса можно было бы считать, что Громов просто выбросил портрет (так оно, в общем-то, и есть на самом деле – просто выбросил просто портрет), а с резонансом – это уже, может быть, и не призыв к свержению Путина или хотя бы Зурабова, но тоже нечто неприятное. Увидеть в газете или по телевизору летящий из окна на тротуар путинский лик может тот самый обыкновенный гражданин, который уже почти поверил, что все идет по плану, что "Терек" – чемпион и что у Пуманэ инфаркт, – и вот он, этот обыкновенный человек, увидит, что бывают люди, которые с аксиомами путинской России хоть и бестолково, но спорят. И поймет, что не такие это и аксиомы – с ними можно спорить, понимаете?
Понимать, однако, не положено. Собственно, поэтому так удивительно неадекватна реакция на в общем-то маргинальные выступления недобитых оппозиционеров – делом Минздрава занималась чуть ли не вся Мосгорпрокуратура, а например молодежное "Яблоко", подрисовавшее президенту (снова портрет!) гитлеровские усики, не только привлекли к уголовной ответственности, но и еще неведомым образом заставили извиниться перед "лично президентом РФ В.В.Путиным". Кто-то считает, что все дело действительно в личных обидах президента, – но это глупости, был бы он действительно обидчивым человеком, не работал бы, скажем, Владимир Анатольевич Яковлев на высоких государственных постах.
Это не обиды. Это страх. Вся эта виртуальщина с "заменой льгот денежными выплатами", "посевной в Чеченской республике" и прочим не для того создавалась, чтобы кто-то ее разрушал. А чтобы ее разрушить, достаточно точно такой же, только с обратным знаком, виртуальщины – каковой, собственно, и являются наши репортажи об акциях оппозиционных маргиналов. В экран кинозала глупо стрелять из пистолета – если хочешь сорвать сеанс, освети экран прожектором. Тоже, в общем-то, детское открытие.
29 сентября 2004
Свидетель обвинения
2 августа нынешнего года, когда Государственная Дума в обстановке всенародного одобрения (Охотный ряд и прилегающие улицы, плотно заставленные автобусами с ОМОН) принимала пакет законов о замене льгот денежными выплатами, корреспондент газеты и съемочные группы ряда небольших телекомпаний прогуливались по улице Неглинной. Около здания Минздрава что-то происходило: группа молодых людей забежала в парадный подъезд министерства, через несколько минут окна на втором и третьем этажах распахнулись, и мы – я, фотограф и операторы съемочных групп – увидели в окнах молодых людей. Молодежь размахивала красными флагами с серпом и молотом в белом круге, кричала, что "за наших стариков уши отрежет" (в смысле – отмена льгот, по мнению этих людей, негативно скажется на судьбе российских пенсионеров), а один из молодых людей – я узнал в нем героя нескольких своих заметок Максима Громова, веселого парня из Чебоксар, активиста Национал-большевистской партии – прокричал неприличный лозунг "Поцелуйте вашего президента в жопу!" и выбросил на тротуар какой-то портрет в застекленной рамке. Стекло, ударившись об асфальт, разлетелось на кусочки, а кто-то из прохожих, вытащив лист глянцевой бумаги из-под осколков, с криком "Россия без Путина!" разорвал лист на четыре части. Я поднял четвертинку портрета. Увидел на ней левую половину подбородка президента России. Положил в карман. Сейчас этот кусок бумаги висит на стене над моим рабочим столом. Зачем – сам не знаю.
На Неглинной тем временем столпились зеваки. Кто-то вызвал милицию. Милиция приехала и стала кричать, чтобы люди, торчащие из окон, вышли на улицу. Люди в окнах отказались. Потом приехал ОМОН. Десятка три бойцов мрачно прошли в здание, минут десять из окон раздавались крики, перебиваемые грохотом, еще через какое-то время омоновцы вывели молодых людей на улицу, посадили их в автобус и увезли куда-то.
Мы с фотографом поехали в редакцию, я написал заметку, и назавтра она вышла в газете, как и полагается, за моей подписью.
Прошло три месяца. Хмурым ноябрьским утром я обнаружил в дверном косяке снимаемой мною квартиры (почтового ящика у меня нет) извещение о заказном письме. На почте по этой бумаге мне выдали повестку с просьбой явиться в Тверской районный суд в качестве свидетеля по делу о хулиганстве, совершенном организованной группой. В случае неявки меня обещали доставить в суд принудительно. Потом на мобильный (откуда он узнал номер?) позвонил гособвинитель (я его потом так и записал в память телефона: "Гособвинитель") и еще раз попросил прийти. В общем, не явиться было нельзя, и я явился.
Свидетелей кроме меня было много. Был омоновец, который выводил молодых людей из здания Минздрава в автобус. Был еще один омоновец. И еще один. И еще. Еще был такой мужичок – кажется, сторож с автостоянки на Неглинной, которого 2 августа попросили быть понятым при задержании хулиганов, а потом сделали свидетелем обвинения. Он был очень не рад своей свидетельской роли, потому что пока он здесь в суде выступает, его напарник за него сторожит автостоянку. А потом ему за напарника сторожить придется, а он не хочет. Еще был техник из арбитражного суда, который 2 августа ходил в Минздрав "на переговоры по производству инсулина" (какие переговоры? какой инсулин?), увидел что-то страшное, испугался и убежал. А назавтра прочитал в газете "Коммерсантъ" (то есть в моей заметке), что это была политическая акция, и сам пришел в прокуратуру давать показания. И его сделали свидетелем обвинения. Как, впрочем, и меня.
И вот стою я, свидетель обвинения, на специальной трибуночке перед судом – тремя тетеньками в черных мантиях. Меня спросили, знаком ли я с подсудимыми. Я обернулся, чтобы посмотреть, кто сидит в клетке. Из клетки мне помахал рукой Максим Громов. Я с ним знаком, поэтому так и сказал – да, знаком.
Тогда меня спросили, кто эти люди, которые сидят в клетке. Я сказал, что это мои ньюсмейкеры, про которых я пишу заметки. Молодые политики, достойные люди. Личной неприязни к ним у меня нет. Потом спросили, что делали эти люди в Минздраве. Я ответил, что они высовывались из окон и кричали, что отрежут уши за стариков.
– А выбрасывали ли они что-нибудь из окон?
– Выбрасывали, да. Портрет в застекленной рамочке. Насколько я умею отличать одних людей от других, это был портрет президента.
– Какого президента?
– Ну, Путина, Владимира Владимировича.
– А больше ничего?
– Больше ничего.
– А вы поняли, против чего они выступали?
– Да, против отмены льгот. Против нее все протестовали, кроме "Единой России" и "Идущих вместе".
– Это была политическая акция или хулиганская?
– Конечно, политическая. Я о хулиганских не пишу.
– А вы обратили внимание, что митинг был несанкционированный?
– Да, но ведь по нынешним законам санкционированный митинг устроить невозможно. Даже против терроризма на Васильевском спуске в сентябре был митинг по заявке, поданной до терактов.
– А вообще что такое НБП?
– Это партия, такая же, как "Единая Россия", только не зарегистрированная в Минюсте и ЦИКе, потому что они к ней предвзято относятся. Нормальная партия, в общем.
– А сами нацболы интеллигентные люди?
– Конечно, интеллигентные. У них же лидер Лимонов, всемирно известный писатель. Да и сами они вон какие интеллигентные. Я бы с каждым из них в разведку пошел.
Тогда судья сказала, что вопросов ко мне больше нет, и предложила мне занять место в зале. Я занял место, но тут заседание закончилось и всем сказали разойтись.
Вот сижу теперь на своем рабочем месте, пишу эту колонку и не понимаю, зачем меня вызывали в суд, зачем спрашивали, считаю ли я подсудимых интеллигентными людьми, а НБП – партией, зачем вообще восьмерых пацанов, вышедших протестовать против, чего уж там, спорного законопроекта, судят по уголовной статье, держат в клетке и конвоируют так основательно, будто это не нацболы, а сам Шамиль Басаев к нам пожаловал. Знаете, как это неприятно – прожить всю жизнь уверенным в том, что ты способен понять происходящее в стране, а в самый ответственный момент (а первые в жизни показания в суде – это ответственный момент, правда?) – не понять.
17 ноября 2004
Тетка в рыжей шубе
Конечно, не стоило раздавать тем бабушкам на Ленинградке свои визитки. Но от меня это не очень-то и зависело: я протянул свою визитку одной, за ней потянулась другая, третья, – в общем, мне нужно заказывать новую пачку визиток. А химкинские бабушки теперь постоянно звонят на мобильный и рассказывают, что там у них происходит.
Происходит следующее. Самая активная бабушка, пенсионерка Заболотная или, как назвали ее мы с фотографом, – тетка в рыжей шубе (она действительно молодо выглядит, об этом чуть ниже), – пропала. Она звонила мне вечером в понедельник, сказала, что ее только что отпустили из милиции, куда забрали уже после того, как движение на трассе восстановилось. Мы попрощались, а назавтра мне позвонила ее соседка, которая сказала, что тетка в рыжей шубе домой так и не пришла. Я, если честно, не думаю, что это как-то связано с отменой льгот, – может, заночевала у друзей, может, прости Господи, просто под машину попала, – но соседка, как и все остальные химкинские бабушки, убеждена: тетка в рыжей шубе не пришла домой, потому что ее снова забрали в милицию и сейчас избивают в застенках химкинского райотдела внутренних дел.
И, понимая, что химкинская ментовка – место отвратительное, но пыточных камер для бабушек в ней пока нет, я понимаю, почему соседки тетки в рыжей шубе думают, что она сгинула в этих пыточных. Во-первых, про нее, про тетку ту, по химкинскому телевидению рассказывал сам губернатор Громов. Он сказал, что органам правопорядка удалось найти организатора перекрытия трассы – это (цитирую губернатора по пересказу бабушек-телезрительниц) "женщина непенсионного возраста, хорошо одетая (рыжая шуба – это, конечно, да. – О.К.), пользуется дорогой косметикой". Мне особенно последний аргумент нравится, про косметику; вроде губернатор не самого дикого региона, рыночная экономика и прочие цивилизованные дела на вверенной территории расцветают – но, тем не менее "хорошо одета" и "дорогая косметика" для него атрибуты врага.
Во-вторых, я понимаю настроение тех бабушек потому, что местная милиция, которой было поручено очистить от них проезжую часть, со своей задачей справилась в соответствии с самыми потаенными мечтами любого из тех, кому нравится роман Горького "Мать": грузовики с бойцами, собаки (собаки-то зачем?!) и прочие скрытые и явные цитаты из 1905 и 1993 годов. Говоря о провокаторах (причем говоря несогласованно – одни требуют возбудить уголовные дела против зачинщиков, другие валят все на перегибы на местах), власть – и я не знаю, насколько умышленно (скорее всего, неумышленно, потому что власть у нас, чего уж там, глупая) – дала беспроигрышный пас неизвестным организаторам акции протеста в Химках.
Теперь собственно об организаторах. Вчера мне позвонили нацболы и спросили, не знаю ли я, как с этими организаторами связаться (прекрасно нацболов понимаю – они первыми пообещали "за наших стариков уши отрезать", а теперь кто-то успешно пытается их опередить в этом благородном деле). Я не знаю, и, насколько могу судить, не знает никто. Сами бабушки, например, говорят, что их совершенно не волнует, кто вывел их на трассу, – гораздо важнее, что тетка в рыжей шубе (а они ее хорошо знают, она коренная химчанка и вроде действительно хорошая тетка) исчезла неизвестно куда. Были листовки? Да, были. В почтовых ящиках, на стенах, заборах, даже на мусорных баках. На листовках стояла подпись "Союз пенсионеров Подмосковья" – тот самый союз, который поставляет "Идущим вместе" массовку, когда нужны пожилые лица для репортажей Первого канала. Я даже позвонил лидеру "Идущих" Васе Якеменко, и он сказал мне, что "многие рядовые члены союза пенсионеров симпатизируют патриотической программе "Идущих вместе", – по-другому Якеменко, кажется, вообще не умеет разговаривать. Почему бы не предположить, что акцию в Химках "Идущие" и устроили: в самом деле, в победе "оранжевой революции" в России – если такая революция у нас случится – никто особенно не сомневается; с другой стороны, никто не сомневается и в том, что Путин намерен президентствовать долго. Единственный способ соединить эти две несомненные перспективы – представить в роли российского Ющенко самого Владимира Владимировича Путина. А почему бы и нет? Неужели трудно представить, как колонна бабушек – не за деньги, действительно не за деньги, а по убеждению – с портретами Путина, а то и с ним самим во главе, по доброй традиции последних лет выбрасывает в окно, скажем, кресло того же губернатора Громова, – кому этот Громов, в конце концов, нужен?
Словно в подтверждение этой в общем-то абсурдной (а других быть не может) версии в газете "МК", которая, как известно, далеко не "Лимонка" и даже не "Коммерсантъ", вдруг появляется настоящая революционная прокламация. Надо полагать, со дня на день и "Комсомолка" подтянется – куда же без нее. И Екатерина Андреева, показывая нам кадры очередной демонстрации протеста, скажет, что эмоции людей можно понять.
А бабушки из Химок между тем ни о чем таком не думают. У них тетка пропала. В рыжей шубе.
12 января 2005
Copy-paste
Тревожные известия приходят из городка Бежецк Тверской области. Жители этого самого Бежецка (жителей почему-то никто не называет по именам; единственный источник, на который ссылаются авторы всех сообщений, – некий Кирилл Кабанов, глава Национального антикоррупционного комитета) свидетельствуют о зачистках, проводимых там неизвестными людьми в камуфляже. Этих людей очевидцы сумели идентифицировать как бойцов спецназа Госнаркоконтроля. Ленты информагентств скупы на подробности, но и этих кратких сообщений достаточно для того, чтобы испугаться: "Врывались в кафе, в места общественного отдыха, мужчин с применением силы раздевали на глазах у женщин и ставили на колени; вроде бы два раза стреляли на улице, непонятно холостыми или боевыми патронами". Это "вроде бы" уже завтра, а то и сегодня отвалится от фразы, останется просто – стреляли. Естественно, боевыми. Мужчин били, да. А женщины – неужели их не трогали? Не может быть. Если мужчин били, то женщин, конечно, насиловали. Очевидцы расскажут о двух ведрах использованных презервативов, которые уборщицы вынесли из офиса местного управления Госнаркоконтроля. Потом – через неделю или две – жители Бежецка приедут в Москву и объявят голодовку. Чего потребуют? Может, отставки мэра, может, чего-нибудь еще. В конце года в очередном докладе какой-либо международной правозащитной организации события в Бежецке (а к тому времени появится емкий и хлесткий штамп, например "кровавая бойня в Бежецке") наряду с событиями в башкирском Благовещенске будут упомянуты в качестве наиболее ярких примеров полицейского произвола в России.
Я далек от мысли о том, что в нашей стране нет полицейского произвола. Он есть. У каждого имеется собственный опыт подобного рода – если самого не били или иным образом обижали милиционеры, то какого-нибудь знакомого – точно. Госнаркоконтроль, о котором идет речь в бежецкой истории, – это даже не милиция, это самая одиозная силовая структура из существующих ныне. С тех пор как два года назад бойцов упраздненной налоговой полиции бросили на борьбу с наркотиками, наркотиков в стране меньше не стало, а новое ведомство если чем и прославилось, так это издевательскими прозвищами вроде Госкомдурь или Госнаркокартель, слухами о тесном партнерстве сотрудников ведомства с наркомафией и совершенно шизофренической агитпродукцией, которую иначе как в состоянии наркотического транса, конечно, не сочинишь.
Все это так. Но почему-то, читая сообщения из Бежецка, думаю не о произволе или особенностях работы Госнаркоконтроля, а совсем о другом.
Пару лет назад я забрел на сайт какого-то (я действительно не помню его названия) издательского дома, который издавал популярные газеты чуть ли не во всех регионах России. Газеты назывались по-разному, но, судя по сайту, имели между собой много общего. Напечатана, допустим, в ярославской газете заметка о том, что в Ярославле на улице Ленина пенсионерка зарубила топором своего внука и съела его ухо, – душераздирающая история. Но если почитать, скажем, тульскую, воронежскую и красноярскую газеты, выяснится, что и в Туле, и в Воронеже, и в Красноярске – правда, на совсем других улицах – тоже живут пенсионерки, которые зарубили своих внуков и что-нибудь у них съели. Ясно, что на самом деле никаких пенсионерок не было – ни в Туле, ни в Ярославле, – но понять это можно было, только прочитав несколько региональных газет (кстати, до сих пор не понимаю, зачем их нужно было выкладывать на один сайт), а этого никто не делал, и люди в разных городах, судя по тиражам газет, верили в этих старушек с топорами и прочие глупости.
Это, строго говоря, вопрос профессионализма или непрофессионализма – можно было нанять вменяемых журналистов, которые находили бы настоящие душераздирающие истории в каждом городе, но вот проще оказалось пользоваться нехитрой технологией copy-paste. Еще недавно эта технология была уделом ленивых газетчиков. Теперь она обрела гораздо более широкие формы.
Сколько в последние годы было бархатных революций, в ходе которых по телевизору обязательно показывали выбрасываемое в окно кресло поверженного диктатора, будь то Милошевич, Шеварднадзе или Абашидзе? Когда картинка повторяется один в один, поверить в случайность совпадений просто невозможно – наоборот, хочется пожать руку неизвестному герою, однажды придумавшему эффектный ход с летящим в окно креслом.
Телевизионная картинка из бункера Масхадова неотличима от картинки с бункером, в котором поймали Саддама, – при том, что в обоих случаях циркулируют слухи о том, что Саддам и Масхадов на самом деле скрывались в совсем других местах.
Так и здесь. Милицейский произвол – это, конечно, ужасно, но в душераздирающих историях о нем привлекают внимание не леденящие душу подробности зверств оборотней в погонах, а то обстоятельство, что истерика по поводу этих зверств начинается не по факту зачистки (как правило, не имеющей никаких материальных свидетельств), а по факту приезда в очередной Благовещенск делегации надоевших до тошноты правозащитников в сопровождении неизменного журналистского пула оппозиционных изданий.
Совсем недавно российские пиарщики были по-настоящему круты: создавали фальшивые сайты, подавая пример западным коллегам, писали краской из баллончика на биллбордах опекаемого кандидата гадости про его погибшего в Чечне сына, завоевывая таким образом симпатии избирателей, создавали "Союзы натуралов", – в общем, творили по-настоящему. Не понимаю, куда все это делось. Не понимаю, почему сейчас все эти игры разума сводятся ровно к одному – к тупому copy-paste, клонированию одних и тех же сюжетов для последующей вялой и никому не нужной истерики в маргинальных СМИ.