В Мексику меня выпустили. Видимо, посчитали, что секреты я уже забыл. Разрешили мне поехать и весной 1980 года на чемпионат мира по фигурному катанию в ФРГ. За день до того, как я отправился туда, раздался звонок из ЦК КПСС. "Товарищ Горбунов, – сказали мне, – произошла неприятность. Вы не расписались в том, что ознакомились с правилами поведения советского человека во время пребывания в капиталистической стране. Да, мы знаем, что в прошлом году вы уже побывали в Мексике. Наш сотрудник, который должен был проследить, чтобы вы уже тогда ознакомились с правилами и расписались, не досмотрел. Мы его наказали. Давайте вместе исправим его ошибку. Ждем вас завтра в 10 утра".
Разумеется, я поехал, потому что невидимый собеседник сказал, что если я этого не сделаю, то они внесут меня в специальный список, отправят его на все контрольно-пропускные пункты на советских границах, и меня просто-напросто не выпустят из страны.
То, что я увидел в ЦК КПСС, оказалось незабывемым зрелищем. Вначале я отстоял очередь к небольшому окошку и в обмен на выписанный мне пропуск получил тоненькую с обложкой синего цвета книжонку, на которой было написано: "Секретно. Правила поведения гражданина СССР во время пребывания в капиталистической стране". Затем меня отправили в довольно просторный, как в библиотеке, зал, где все сидящие внимательно изучали точно такую же синюю книжонку. Открыл ее и я.
Читателя сразу же предупреждали, что он не имеет права делать из книги выписки и несет полную ответственность за разглашение того, что в ней написано. Смысл же написанного в ней состоял в том, что на Западе советского человека только и ждут для того, чтобы учинить над ним какую-нибудь провокацию. Замечательно об этом написал еще в 1974 году Владимир Высоцкий в своей песне "Инструкция перед поездкой за рубеж":
И инструктора послушал -
Что там можно, что нельзя.
Там у них пока что лучше бытово, -
Так чтоб я не отчебучил не того,
Он мне дал прочесть брошюру – как наказ,
Чтоб не вздумал жить там сдуру как у нас.
Книжонку эту я прочитал и пошел сдавать. Не тут-то было. Перед тем как сдать ее, я должен был побывать у инструктора на собеседовании. Отстоял еще одну очередь и попал в просторный кабинет, в котором было пять столов. За каждым сидел инструктор. Перед ним – "пациент". Инструктор принимал экзамен на знание написанного в брошюре, причем вопросами "создавал" ситуацию, которая, по его мнению, могла возникнуть в ходе поездки в капиталистическую страну. Мне, например, он предложил следующий сюжет: "Вы куда, в ФРГ едете? Понятно. Представьте, что вы садитесь в поезд, а в вашем купе никого нет, только молодая женщина. Ваши действия?" Я понимал, если я ему скажу, что тут же начну за ней ухаживать, – "экзамен" мне не сдать. Поэтому я ответил уклончиво: "Меня в Бонне встретит корреспондент ТАСС и на машине отвезет в Дортмунд. На поезд мне даже денег не дали". "И все же, – упорствовал инспектор. – А вдруг у вас возникнет такая ситуация". Поскольку книжонку я все же просмотрел, то ответил, как в ней написано: "Если в поезде, следующем по территории капиталистической страны, в одном купе со мной окажется только молодая женщина, я немедленно обращусь к начальнику поезда с требованием, чтобы мне предоставили место в другом купе, в котором находятся только мужчины".
Конечно, если бы какой-нибудь нормальный человек со стороны вдруг подслушал этот диалог, он с полным основанием мог предположить, что присутствует при разговоре двух умалишенных в сумасшедшем доме. Однако все мы тогда жили в безумной стране по ее безумным правилам.
Инструктора мой ответ обрадовал. Он куда-то позвонил, что-то проворковал и сообщил затем мне, что я могу сдавать книжонку, все в порядке.
Во время чемпионата мира по фигурному катанию в ФРГ больше всего на свете я жалел о том, что мне так и не удалось проехаться в поезде в одном купе с молодой красивой женщиной.
Мимо выездных комиссий, заполонивших в советские времена райкомы, горкомы и обкомы КПСС, не мог прошмыгнуть, наверное, ни один человек, выезжающий за границу, ни одна делегация, отправляющаяся за рубеж. Спортивные команды вообще и спортсмены в частности исключением не были. Есть на сей счет несколько веселых историй. Одну из них рассказал Никита Павлович Симонян, под началом которого "Спартак" собирался в очередное зарубежное турне. На допрос к членам выездной комиссии попал нападающий Георгий Князев.
– Скажите, а какое важное международное событие ожидается в ближайшие дни?
(А событие было такое: министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко поехал на сессию ООН). Но Князев молчит.
– Ну, разве вы не знаете, что должно в мире произойти?
Молчание.
– Кто из руководителей нашего государства куда поехал?
Молчит.
– Вы вообще знаете, кто у нас министр иностранных дел?!
Тут Князев не выдерживает:
– А вы знаете, кто такой Джаич?
Комиссия в шоке, такой наглости они в жизни не видели.
– Сами про лучшего игрока Европы даже и не слышали, а вопросы всякие задаете!
Бориса Спасского, великого шахматиста, коммунисты-ветераны, по свидетельству известного историка спорта Евгения Гика, не раз пытали перед выездом за рубеж. Борис Васильевич за словом в карман не лез. Однажды его попросили осветить положение в Италии. Спасский стал подробно – в ответ – рассказывать о положении в Голландии.
– Это очень интересно, но вы не поняли вопроса: вас спросили об Италии.
– Да нет, понял я все прекрасно, но в последний раз я был в Голландии. А делиться впечатлениями привык только о том, что видел своими глазами.
– Вы что же, газет не читаете?
– Простите, я журналист по образованию, и кому, как не мне, знать цену нашим газетам. К сожалению, чаще всего они врут.
– И "Правда"?
– "Правда" тем более.
Коммунисты вскочили и потребовали покинуть помещение. О характеристике и речи не было. По словам Евгения Гика, Спасского спасла Вера Тихомирова, тогдашний ответственный секретарь Шахматной федерации СССР. Она убедила старых большевиков поверить в то, что это недоразумение и в лояльности гроссмейстера.
Однажды на выездной комиссии у Бориса Спасского, жившего тогда в Подмосковье, спросили, кто возглавляет обком КПСС. "А знаете ли вы, – поинтересовался в ответ Борис Васильевич, – кто стал в этом году чемпионом Москвы по шахматам?" Характеристику Спасскому тут же подписали. Гик не исключает, что члены комиссии могли подумать: "А вдруг Леонид Ильич?"
В гости к Франко
Мой друг Леша Орлов, известный в 70-е годы в Советском Союзе баскетбольный обозреватель, вынужденно эмигрировавший в 1976 году и ставший в Штатах одним из самых заметных журналистов в русскоязычной прессе, рассказывал мне, как он пытался в 1973 году поехать на чемпионат Европы по баскетболу в Испанию. Не в командировку – в группе туристов, за свои деньги.
Для начала он отправился в партийное бюро Ленинградского телевидения, на котором тогда работал, за выездной характеристикой – без нее можно было слетать в Душанбе, Кишинев, Тбилиси и другие столицы свободных советских республик.
– Вот образец, – сказал секретарь партбюро, достав из ящика стола исписанный листочек бумаги. – Здесь все, как надо. Надо написать в том же духе.
– ???
– Чего тебе непонятно? – (На "ты" – это принято, это – по-партийному, и если человек приходит за характеристикой – не в Израиль на ПМЖ, – то как с ним еще разговаривать?) -.. Чего непонятно? А-а-а… Ты в первый раз? Я дал образец. Следуя ему, изложи, какой ты хороший. Да, да, сам! А кто за тебя писать должен? Не дяде же нужна характеристика. И считай – тебе повезло – днями партком, на нем и утвердим.
Домой Леша не шел – летел: сказал же секретарь "утвердим". И мгновенно вылетели из Лешиной башки десятки рассказов о том, как "утверждают".
Одного ленинградского журналиста ошарашили: "Какие вы знаете партии в Японии?" Он собирался в Англию, а ему – про Японию. "Так, не знаете? А в характеристике написано "политически грамотен". И не состоялась Англия.
.. Что говорил товарищ Живков на последнем совещании руководителей братских партий?.. Как это – забыли? Вы же в Болгарию собираетесь!". И не состоялась у московского журналиста Болгария.
У другого московского журналиста не вышел номер с Чехословакией. Кто-то донес, что видел его в Шереметьеве, когда он провожал своего друга в Израиль. Правда, членам партбюро было известно, что в этот день журналиста не было в Москве, но его на заседании спросили: "А если бы был, пошел бы?"
Одного Лешиного ленинградского коллегу не выпустили в Польшу, потому что "по дошедшим до нас сведениям, вы не ладите с женой".
Вечером, накануне Лешиного похода на партком, ему позвонил друг:
– Классиков проштудировал? Передовицы за последнюю неделю вызубрил?.. А скажи-ка теперь: бороду сбрил?
– А она-то какое отношение к этому имеет?
– Наивняк! Мальчик! Да как только ты войдешь к ним при своей бороде, они сразу же поймут, что ты их посылаешь!
Чуточку укоротить бороду призывала и Лешина жена, но он уперся и предстал перед членами парткома Ленинградского комитета по телевидению и радиовещанию при Леноблгорисполкомах (трезвому с названием не справиться) "в бороде".
Роли парткомщики расписали, похоже, заранее. Телевизионщики – с ними Леша общался почти ежедневно – молчали, журналисты с радио – никого из них он не знал – после оглашения характеристики, собственноручно, стоит напомнить, Лешей написанной, открыли стрельбу.
– А почему, собственно, в Испанию, других стран что ли нет?
– Знаете ли вы, какой режим в Испании, какие провокации ожидают там каждого советского человека?
– А мы вас не делегировали! Туристом?.. На свои деньги?.. Что значит – на свои? Вы получаете их в нашей кассе!
Поначалу Леша пытался что-то отвечать, объяснять, например, что в Испанию он собрался только потому, что именно в этой стране Международная федерация баскетбола приняла решение провести очередной чемпионат Европы. Но сопротивление Леша прекратил после того, как один из членов парткома почти прокричал: "Да как у вас хватило совести проситься в гости к Франко! Вы подумали, чем это пахнет?"
Со стула медленно поднялось грузное тело председателя Ленинградского комитета. (далее по тексту) Александра Петровича Филип пова. Леше сразу вспомнилось общее собрание телевизионщиков. Одна из выступавших, женщина в годах, одобрительно отозвалась о передаче, в которой выступала Алиса Бруновна Фрейндлих. "Тебе понравилась эта актрисочка? – грозно прервал Филиппов. – А почему этой самой Фрейндлих позволили выступать в брюках?" – "Так мода теперь такая, Александр Петрович…" – "Нет такой моды!", и редактор той передачи был понижен в должности.
– Товарищи, – сказал Филиппов на Лешином парткоме, – выдача характеристик, товарищи, и-де-о-ло-ги-чес-ка-я работа. Это относится и к тем, – голос стремительно приближался к фортиссимо, – кто писал характеристику, – заглянул в бумажку, – товарищу Орлову.
Высказавшись, Филиппов сел, а Леша никуда, разумеется, не поехал.
Закуска для акул
Виктор Серебряников, блестяще игравший в полузащите киевского "Динамо" и сборной СССР, поведал историю о поездке в Южную Америку:
– Летели мы обычным пассажирским авиарейсом из Москвы. Самолет сделал несколько дозаправок в Европе, подобрал пассажиров в Лиссабоне – последняя перед Атлантикой остановка была в Португалии. Впереди – целая ночь над океаном. Большинство пассажиров уснули. И вдруг наш "Боинг" как затрясет, в салоне началась паника! Я сидел возле иллюминатора, гляжу – а там, где крыло должно было быть, что-то отваливается и вниз падает! Я чуть с ума не сошел – сразу вспомнил и маму, и братьев, и сестер! Стюардесса выбежала – начала выдавать спасательные пояса со свистками – чтобы, если что, в океане тебя нашли.
Рядом сидела супружеская чета из Бразилии. Они возвращались из Европы со свадебного путешествия. И им этот комплект один на двоих почему-то достался. Я понял, что настоящий страх смерти ни с чем не сравнить: молодожены начали спасательный пояс друг у друга вырывать!..
Впрочем, у меня, молодого, "зеленого", у самого душа в пятки ушла. И тут меня осенило – нужно закрыться в туалете, в хвостовом отделении. Я тогда Экзюпери зачитывался, а он писал, что самое безопасное место в лайнере – именно в хвосте. Закрылся, сижу, чувствую – падаем, дрянь дело. Еще и в дверь стучатся – такие же, как я, "храбрецы". Но обошлось – сели на военную базу США на каком-то из островов. Всех остальных пассажиров выпустили, а нас, "советских шпионов", оставили в самолете. Я вышел из своего хвостового убежища – весь трясусь. А Лев Иванович Яшин спокойно сидит в кресле, смотрит на меня: "Молодой, что с тобой? На вот, выпей 150 грамм, для поднятия духа…" Благо в салоне нам оставили внушительный запас крепких напитков. "Лев Иванович, а мы этим же самолетом дальше полетим?" – "Да. А ты как думал?" – "Лев Иванович, а акулы пьяных едят?" – "Нет, они ими закусывают…"
Крановщик из Лихтенштейна
О погибшем в 2006 году прекрасном человеке, отличном тренере Евгении Мефодьевиче Кучеревском, футболисты, работавшие под его началом, и коллеги, с которыми он вместе трудился в днепропетровском "Днепре", всегда вспоминают с теплотой, как о старшем товарище, рядом с которым им всегда было спокойно и за которого они всегда вставали горой. Игроки могли его попросить отменить утреннюю тренировку, он шел навстречу, потому что знал: когда они выйдут на вечернюю, то будут размазывать друг друга по сеткам, ограждавшим тренировочное поле.
"Рядом с Мефодьичем, – вспоминает Алексей Чередник, – мы чувствовали себя абсолютно раскрепощенно. В Бордо как-то после матча был банкет. Мы сидели за столиками в огромном шатре, потихоньку пили вино, и у Мефодьича закончились сигареты. Он спокойненько так к нам подошел: "Ребята, выручайте: сигареты закончились!" Ну, кто-то протянул ему пачку, а товарищ из Москвы, представлявший КГБ и сопровождавший нас во Франции, увидев картину, как игроки дают тренеру закурить, чуть под стол не сполз".
"Перед матчем с "Гамбургом", – поведал Руслан Ротань, – он дал нам самую, наверное, короткую установку в истории футбола. Сказал всего лишь несколько слов: "Загоните этих фрицев за Бранденбургские ворота!" Так и получилось".
"Запомнилась, – рассказывает Евгений Яровенко, – поездка в Италию. Добирались туда через Москву и Германию. В Москве сидели полтора дня. Нарушили тогда немного режим, а по приезде у нас была встреча в Ватикане с Папой Римским. Мефодьич утром построил нас, посмотрел на наши лица и произнес: "Елки-палки! Папа увидит ваши лица и с ума сойдет! Быстро все в сауну!""
"Мефодьич, – говорит Валерий Городов, – был узнаваем. Вспоминаю, как мы играли в Лихтенштейне на Кубок УЕФА с "Вадуцем". После вечерней тренировки мы, тренеры, решили прогуляться, посмотреть городок. Вдруг откуда-то сверху крик: "Мефодьич, привет!" Поднимаем голову – на строительном кране сидит обыкновенный мужик. Мефодьич его спрашивает: "Ну что, ты как?" – "Да вот, приехал подзаработать". Поговорили так они несколько минут, потом идем дальше, я и спрашиваю: "А кто это такой?" – "Да откуда я знаю?""
"Мефодьич, – вспоминает Андрей Сидельников, – использовал каждую ситуацию для того, чтобы сплотить коллектив. Однажды, после того как мы выиграли две важные игры у киевского "Динамо" и московского "Локомотива" – команд, которые на тот момент входили в первую пятерку чемпионата, он дал нам три выходных. Мы должны были поехать в Керчь и сыграть там пару товарищеских игр с керченским "Океаном" и еще с одной крымской командой – "халтурки" для заработка. Он и говорит в раздевалке: "Полетите в Керчь, отдохнете там". Я сижу и говорю: "Что значит "полетите"? А вы?" – "А я здоровье поберегу, потому что еще пожить хочу"."
Если он говорил без подколок, это был уже не Кучеревский. В Италии, помню, заходим в ресторан пообедать, а там на столах стоит вино – обычная картина для итальянской действительности, когда спагетти запивается вином. Так он, увидев все это, распорядился вино убрать, а нам объяснил: "Я ж вас только через неделю найду, если вы дорветесь до него".
Шифровка в центр
Как-то в 60-е годы киевское "Динамо" отправилось на товарищеские матчи в Египет. С командой, как постоянно практиковалось в те времена, поехал офицер КГБ в должности заместителя руководителя делегации – присматривать за футболистами и тренерами. И оказался он, как вспоминают игроки, жуткой занудой – под каждой кроватью шпиона видел. Виктор Александрович Маслов, главный тренер, брился однажды в своем гостиничном номере. Вошел чекист, попросил Маслова подойти к окну, под которым находилось кафе на открытом воздухе, и, показывая указательным пальцем куда-то в пространство, сказал: "Не нравятся мне, Виктор Александрович, во-он те двое, что сидят за крайним столиком – видите? Впечатление такое, что они нас пасут". Маслов изобразил на лице сверхозабоченность, что настроило собеседника на еще более доверительный лад, и чекист продолжил: "Значит, делаем так. Я сейчас выйду из отеля и перейду речку по мосту, а вы, Виктор Александрович, внимательно проследите, как поведут себя те двое". Ушел. И через десять минут – Маслов аккурат успел закончить с бритьем, так ни разу к окну и не приблизившись, – вернулся и спрашивает: "Ну, что?" – "Очень похоже, что ваши опасения были не напрасны, – вымолвил Дед, с трудом сохраняя серьезность. – Замечено: как только вы начали свой переход через мостик, так оба субъекта сразу же поднялись из-за столика. Один, надо полагать, старший, вставил вилку в задницу второму и что-то начал передавать. Наверное, шифровку в Центр…"
Шифровка в центр-2
А вот как выглядит эта история в трактовке Андрея Бибы, велико – лепного полузащитника киевлян:
– Как-то мы ездили в турне по Африке. После всех матчей, за несколько часов до отлета домой, сидели в ресторане на 13-м этаже одной из египетских гостиниц. В те времена, как известно, с командой всегда ездил работник КГБ. Его представляли в качестве второго тренера клуба, хотя все отлично знали, кто есть кто. И вот сидим мы, ужинаем, а рядом за столиком расположились две старушки и так тихо-мирно беседуют. Однако наш кагэбист заподозрил что-то неладное. Подходит к Маслову и говорит: "Виктор Александрович, давайте сделаем так: сейчас я выйду, а вы понаблюдаете за этими старушенциями и расскажете, что они делали". Маслов одобрительно кивнул, и наш "детектив" ушел. Бродил он по мосту через Нил, а река-то эта широкая – мост в несколько километров. В общем, возвратился он только минут через сорок пять. За это время Дед, как Маслова прозвали футболисты, успел уже выпить пару рюмок, расслабиться и, вполне естественно, о дурацкой просьбе кагэбиста забыл. Поэтому, услышав простой вопрос: "Ну, как?" – тренер долго не мог понять, что же имеется в виду. И только через пару минут до Деда дошло. Он стер улыбку с лица и с неподражаемой серьезностью произнес: "Когда вы ушли, одна из женщин вставила себе вилку в ухо и стала что-то передавать, по всей видимости, в ЦРУ…"