17 апреля 1978 года. Еще одно ключевое событие: в этот день агентами службы безопасности убит видный парчамист Хайбар. Взрыв негодования в столице. Гигантская толпа на кабульских улицах три дня подряд скандирует антиправительственные лозунги. Президент Дауд после консультаций с членами своего кабинета и конфиденциальных встреч с послом США решает приступить к разгрому НДПА. В ночь с 25 на 26 апреля арестованы все главные руководители партии, включая Тараки и Кармаля.
27 апреля военный революционный совет во главе с полковником Кадыром объявляет о начале национально-демократической революции.
Все остальное хорошо известно. Началась непрерывная цепь убийств, переворотов, войн, хаоса.
Апокалипсис.
Сначала революционеры безжалостно расправились с Даудом, членами его семьи (они-то чем провинились?) и лицами, приближенными к президенту. Были казнены министры и государственные деятели (более сорока человек). Многих бросили в тюрьму. Круто взяла новая "по-настоящему демократическая власть". Но видно плохо учили историю афганские революционеры.
Тараки, возглавивший государство, названное Демократической Республикой Афганистан, первым делом приблизил к себе Амина – "самого верного и преданного ученика", предоставив ему практически неограниченные полномочия. Амин, кумирами которого были Сталин и Кастро, немедля развил бурную деятельность по искоренению врагов. Врагами были все – моджахеды, муллы, торговцы, хазарейцы, белуджи, но самыми главными врагами были соратники по партии, в первую очередь парчамисты и все остальные, кто имел неосторожность критиковать Амина. О, с каким наслаждением он бросал в тюрьмы и подвергал пыткам своих недавних товарищей. Не бойся врагов, бойся друзей! Некоторых наиболее заметных парчамистов трогать до поры не стали, их отправили послами в дальние страны. До них очередь должна была дойти позже. Кармаль стал послом в Чехословакии.
Амин жаждал власти. Полной, абсолютной, единоличной. Он родился для того, чтобы стать диктатором. И он никогда, ни при каких обстоятельствах не критиковал СССР. Никогда! Выступая однажды перед какой-то нашей делегацией, он сказал: "Я более советский, чем вы".
Власть была рядом, только один человек стоял на пути к ней – "мудрый и обожаемый учитель Тараки", при встрече с которым Амин всегда подобострастно целовал ему руку.
16 сентября 1979 года по приказу Амина учитель был задушен подушками.
Дауд. Тараки. Кто следующий?
Страна тем временем все глубже погружалась в пучину гражданской войны. Повсюду вспыхивали мятежи, множились ряды "воинов Аллаха", стрельба звучала круглые сутки. Амин, как до него Тараки, все настойчивее убеждал советских товарищей оказать ему прямую военную помощь. Кстати, наше военное присутствие уже и тогда было ощутимым: северный сосед помогал Афганистану оружием, техникой, боеприпасами, советниками. В рядах афганских вооруженных сил появились наши генералы в форме без знаков различия, а в голубом небе летали наши штурмовики. Но местные революционеры хотели большего: "Нам бы немного войск на подмогу – тогда мы быстро разгромим врага".
Репрессии стали еще ожесточеннее. Кармаль был отозван из Праги, якобы, для назначения на другую должность. Но заподозрив худшее, он вместе с семьей скрылся в глуши Высоких Татр. Амин был взбешен. Приехавшему с официальным визитом в Кабул видному чехословацкому функционеру он бросил в лицо: "Если мы нападем на след Кармаля, мы привезем его в Афганистан и расстреляем здесь, как агента ЦРУ". После чего Кармаль спрятался в еще более укромном месте.
Амина охраняли люди из КГБ, пищу ему готовил повар из КГБ, его лечили советские врачи и окружали советские военные советники. По каналам госбезопасности Амин много раз обращался к Москве с просьбой разрешить ему визит в СССР – там он лично хотел убедить высшее советское руководство в необходимости оказать широкомасштабную военную помощь Афганистану.
Дальше произошло то, чем почему-то гордятся наши спецслужбы, но – если вдуматься – то, что по своему цинизму, абсурду и бестолковости имеет мало аналогов в современной истории.
В конце декабря 79-го Советский Союз, наконец, внял мольбам о помощи и направил в Афганистан крупный "ограниченный воинский контингент". Оказавшись в суверенном и независимом государстве, наши интернационалисты первым делом пошли на штурм дворца, в котором в окружении наших же советников, охранников, поваров и врачей находился человек, пригласивший их в свою страну.
Поздно вечером 27 декабря в наступившей темноте дворец в ходе кровопролитного боя был взят, а Амин убит.
Дауд. Тараки. Амин. Кто следующий?
28 декабря мир узнал имя нового афганского лидера – им стал Бабрак Кармаль.
Ох, много вопросов было у меня к этому человеку. И каких вопросов! Они мучили меня долгие годы. В последнее время каждую свою поездку "за речку", я использовал для того, чтобы встретиться с видными деятелями "халька" и "парчама", вызвать их на откровенный разговор, что-то прояснить для себя. Время изменилось, страха стало меньше, афганцы обычно без долгих уговоров шли на диалог, и многое из их недавней истории проступало все яснее и яснее. А многое оставалось тайной. И вот сам Аллах послал мне в соседи Бабрака Кармаля. Грех было упустить такой шанс.
Несколько дней назад я позвонил Каве, сказал ему, что хотел бы навестить отца. Кава явно обрадовался: "Конечно, приходите. Он будет рад." Условились на субботу. Странно, но в этот раз никаких проблем с проходом на дачу у меня не возникло: охранник, ни слова не говоря, отворил на звонок калитку и молча пропустил внутрь.
Кармаль был одет в синий самодельной вязки свитер и в потертые темные брюки. Выглядел он не очень хорошо: с лица не сходила тень, улыбался редко.
На круглом столике появилась белая скатерть, принесли чай и кофе. Кармаль первым делом затянулся своим неизменным "Кентом", не забыв предложить сигарету и мне. А я напомнил ему, что когда девять лет назад я впервые пришел к нему во дворец в компании большой группы наших советников, сопровождавший нас чекист строго-настрого запретил всем доставать сигареты в присутствии генсека. Кармаль тогда пробовал бросить курить.
– Да, раза три или четыре я действительно пытался бросить, но ничего не выходило.
– А курите исключительно "Кент"?
– От других першит горло.
"Для разбега" я завожу разговор о прежних постояльцах этой гэбэшной резиденции:
– Говорят, раньше здесь жила Долорес Ибаррури?
– До меня в этот дом занимал руководитель компартии Йемена. Отсюда он уехал на родину, и вскоре его там убили.
– Вот видите, – пытаюсь я пошутить, – не надо значит спешить с отъездом.
Но он не улыбнулся, не принял шутливого тона.
– Начнем, товарищ журналист?
Разговор получается без разминки, деловой и жесткий.
– Как вы с позиций сегодняшнего дня воспринимаете апрельскую революцию 1978 года?
– Как величайшее преступление перед народом Афганистана, – не задумываясь, отвечает Бабрак Кармаль.
– Ого! Но ведь и вы были одним из активных участников и даже вождей этой революции. Значит, вы тоже преступник?
– Нет! – Он протестующе поднимает руку. – Я был против. Революция совершилась вопреки моей воле и вопреки воле партии.
– Как? – Снова искренне удивляюсь я. – Разве не ЦК партии принял решение свергнуть Дауда?
Бабрак Кармаль смотрит на меня снисходительно и улыбается так, словно знает великую тайну, но не уверен, надо ли этой тайной делиться.
– Нет, – говорит он. – Это было не так.
– Но позвольте! Судя по тому, что я слышал от некоторых афганских товарищей, в руководстве партии якобы существовала договоренность: если возникнет угроза разгрома НДПА, то следует немедленно выступить против режима. В конце апреля все ваши лидеры были арестованы, возникла реальная угроза разгрома, поэтому случилось то, что случилось. К такой версии склоняются все серьезные исследователи – наши и западные.
– Официально такая версия существует. Но одно дело давать интервью журналистам и историкам и совсем другое – раскрывать подлинную правду. Мы с вами сейчас говорим как друзья, а не проводим интервью, так?
Я с готовностью киваю.
– Тогда я вам кое-что расскажу. Не было плана революции. ЦК не принимал плана свержения Дауда. Все члены центрального комитета были арестованы.
– Включая Амина?
– Не совсем так. Амин присоединился к нам в тюрьме на 18 часов позже. Интересно, где он провел это время?
– Где же?
Кармаль улыбается еще таинственнее.
– Амин хотел крови. И многие из халькистов разделяли его взгляды. Но не только они. – Кармаль поднимает вверх указательный палец и делает многозначительную паузу. – Была и еще одна очень большая сила, которая толкала партию к перевороту, точно так же, как когда-то толкала афганцев к свержению короля.
– Какая же это сила? – Я старательно изображаю из себя полного идиота.
Но Кармаль знает, где надо остановиться.
– Увы… Если я назову ее, то и вам, и мне не сносить головы, – он произносит это тихо, почти шепотом. И я верю в то, что ему действительно страшно.
– Ну, хорошо. Допустим, и вправду решающей была эта таинственная "третья сила". Может быть… Но свергать короля? Зачем? Ведь при короле отношения между Афганистаном и СССР развивались превосходно?
(Все, карты открыты, правила игры приняты, вперед!)
– Да, это так. Но когда прежде премьером был Дауд, наши отношения были еще лучше. То десятилетие называли "золотым" в истории взаимоотношений двух стран. Затем, в последующие десять лет, в Каабуле сменилось пять премьер-министров. Две сверхдержавы каждая перетягивала Афганистан на свою сторону. Американцы в конце 60-х сделали ставку на главу кабинета Майвандваля, он был даже арестован по подозрению в связях с ЦРУ, но затем при загадочных обстоятельствах задушен в тюрьме.
Так что нет ничего удивительного в том, что "третья сила" хотела увидеть на троне в Кабуле более подходящего ей человека.
– Ну, хорошо… А зачем было свергать Дауда? Ведь принято считать, что, придя к власти после изгнания короля, он вел очень сбалансированную внешнюю политику. Спички – советские, сигареты – американские.
– По правде, вначале его курс был откровенно просоветским, но затем он стал больше симпатизировать другой стороне. Он побывал с визитами в Саудовской Аравии, Кувейте, Иране, готовился ехать в США. Он, кажется, решил, что западная помощь может быть более эффективной, чем советская. Запад обещал миллиарды долларов, а СССР помогал не больше чем на 500 миллионов в год.
– То есть вы утверждаете, что революция явилась для вас полной неожиданностью? Поразительно! Я, откровенно говоря, с трудом этому верю. Но что же было дальше? 27 апреля вас вместе с другими руководителями партии восставшие освободили из тюрьмы и…
– …Где-то в два или три часа дня нас всех на двух бронемашинах вывезли в здание, где размещалось радио и телевидение. Бои в Кабуле были в самом разгаре, но ситуация складывалась для нас успешно. Дауда вместе с семьей и членами кабинета заблокировали во дворце. Ясно, что он был обречен, так как даже в рядах охранявших его гвардейцев находились наши сторонники. Восставшие офицеры действовали слаженно и смело. В те часы были забыты все разногласия, "хальк" и "парчам" воевали плечом к плечу, хотя "третья сила" этого не хотела.
– А руководство партии тогда тоже действовало сообща?
– Нет, так сказать я не могу. "Парчам" был против вооруженного выступления, доказывая, что революционная ситуация еще не созрела. Теперь, когда кровь уже пролилась, мы убеждали халькистов не втягиваться в братоубийственную войну, пощадить Дауда и его приближенных. Я предлагал позвонить во дворец по телефону или использовать громкоговорящие установки, чтобы предложить осажденным добровольно сдаться. Однако, Тараки, Амин и их сторонники настаивали на том, чтобы всех уничтожить. Так и было сделано: убили Дауда, его жену, детей, внуков, находившихся рядом министров.
– Вам не кажется, что резня, устроенная 27 апреля по приказу Амина, очень напоминает то, что случилось 27 декабря следующего года, когда убивали самого Амина и его приближенных?
– Ну… Тогда убили только Амина и его брата…
– Не только. Заодно постреляли некоторых видных военных и гражданских лиц, ранили дочь генсека, а десятки сторонников Амина на многие годы отправили в тюрьму.
– Кстати, вы знаете, кто убил Амина? – Он явно пытается перевести разговор в другую колею.
– От разных людей я слышал, что это сделал Гулябзой[1], которого во время штурма специально для этой цели наши привезли во дворец.
– Правильно, – с особым удовлетворением подтверждает Кармаль. – Халькисты Гулябзой и Сарвари участвовали в этом. А кто пристрелил начальника генерального штаба? Вакиль – нынешний министр иностранных дел. Но это к слову. А тогда… Наши внутрипартийные разногласия копились с каждым часом. Идет заседание ЦК по вопросу о власти. Амин предлагает утвердить список военно-революционного совета из 50 человек, а среди них всего три парчамиста. О правительстве и речи нет – стране хотят навязать военно-террористический режим. Я выступил резко против и в конце – концов наша точка зрения одержала верх. Тараки стал первым лицом в правительстве, ревсовете и партии. Я во всех трех случаях был утвержден его заместителем.
Бабрак Кармаль, закончив свой темпераментный монолог, опять закуривает, а я прошу его вернуться немного назад:
– Итак, я готов поверить в то, что революция свершилась вопреки вашей воле. Но ведь в итоге переворот обернулся для партии полной победой. Какие чувства вы испытывали в те дни – радость, беспокойство, тревогу?
– Никакой радости не было. Было горькое ощущение скорой беды, – говорит он и испытующе смотрит на меня: поверю ли? – Я понимал, что в случае насильственного захвата власти массы нас не поддержат, что власть нам не удержать. "Парчам" выступал за уважительное отношение к исламу, к традициям. Мы боролись прежде всего против правой реакции. Но многие ваши люди, работавшие тогда в Кабуле, сделали ставку на "хальк": советским товарищам это крыло, видимо, казалось более марксистским.
Первую бутылку водки халькисты выпивали сами, а вторую им услужливо подставляли ваши: "Молодцы! Так держать! Беспощадно искореняйте всех врагов. Верной дорогой идете, товарищи!" Правда очень горькая…
Он открыл лежавший перед ним блокнот, водрузил очки, глянул на меня поверх стекол.
– Перед вашим приходом я кое-что для себя пометил, – сказал он, а я почему-то сразу подумал, что эти записи ему кто-то продиктовал. Уж не третья ли сила?
Дальше он, то и дело заглядывая в блокнот, долго и пафосом говорит о том, что не знал о существовании КГБ вплоть до прихода к власти, что не догадывался о том, какие должности занимают Андропов и Крючков. Да, это заявление явно записано им с чужих слов.
– Какой характер носили до апрельского переворота связи между КПСС и НДПА? Оказывала ли вам Москва финансовую поддержку? Поступали ли оттуда указания и рекомендации?
– Москва обратила на нас внимание не сразу, ведь мы не были коммунистической партией. Конечно, мы встречались с советскими товарищами на приемах в посольстве.
– Только на приемах?
Кармаль медлит, он явно взвешивает в уме: говорить или не говорить? Наконец, понизив голос, он решается:
– Если начистоту, то вы были так глубоко внутри этой партии, что если рассказать об этом, то наступит большое удивление. Очень большое! Отрицать и лгать легко, труднее следовать голосу своей совести.
Он берет со стола пачку сигарет, но она пуста, и Кармаль с раздражением отбрасывает ее в сторону. Кава приносит новую. Он закуривает. Его пальцы мелко подрагивают. Ногти желтые от никотина.
– Тяжело смотреть правде в глаза. Но это наш долг. Нет ничего страшнее, чем суд собственной совести.
На его лице отражается сложная гамма чувств. Кажется, он уже жалеет о своем порыве. Нет, еще не пришла пора сказать всю правду.
– Возможно, я что-то забыл, – сворачивает он с трудной темы. – Давайте поговорим об этом в другой раз.
Он помнит о чекистах во флигеле и давно уже лично знаком с Крючковым. Похоже, "третья сила" никогда не оставит его в покое.
– И вообще, – окончательно меняет тон Кармаль, – если вы хотите взять у меня официальное интервью, то мы должны говорить не о заслуживающих внимания мелочах прошлого, а о будущем Афганистана.
– Но любое будущее вырастает из прошлого. Наш с вами долг закрыть белые пятна в нашем совместном прошлом, разве не так?
– Я могу говорить только о том, что не пойдет во вред партии и взаимоотношениям между нашими странами.
Бабрак Кармаль был завербован Москвой еще в 50-е годы. Сначала ему был присвоен оперативный псевдоним "Марид", затем – "Мартов". Я узнаю об этом только после его смерти, как, впрочем, и о многом другом. К примеру, о том, что Тараки был завербован еще раньше (псевдонимы "Нур", "Дедов"). По инициативе Москвы, похоже, был проведен и тот учредительный съезд в 1965 году, после чего Старая площадь поставила новую партию на тайное финансирование, а кабульская резидентура взяла всех видных партийцев "под колпак".
Агентами или т.н. "доверенными лицами" были практически все руководители НДПА. Гулябзой имел оперативный псевдоним "Момад". Амин проходил по картотеке КГБ, как "Казем". Полковник Кадыр – "Осман". Министр Дост – агент "Перс". Двоюродный брат Кармаля Махмуд Барьялай – агент "Шир"... Я не знаю, есть ли в истории спецслужб другие примеры столь тотальной вербовки руководителей дружественной политической организации?
Вот что имел в виду Бабрак Кармаль, говоря мне о том, что мы были "глубоко внутри" его партии. Вот какой "третьей силы" он опасался. О, он-то хорошо знал, на что она способна, эта тайная, всепроникающая, недремлющая сила.
Да, Лубянка гуляла в Кабуле, как хотела. Под присмотром были все – и не только афганцы, но и советские специалисты, работавшие по разным контрактам. Так, осенью 1979 года на связи у кабульской резидентуры только по линии СК (советская колония) находились 103 агента и 115 доверенных лиц.
Еще в октябре 1979 года, за три месяца до ликвидации Амина, Бабрака Кармаля стали активно готовить на роль будущего вождя: для этого в Чехословакию был специально командирован старший офицер внешней разведки с подробными инструкциями.
Кармаль занимал пост генерального секретаря и председателя ревсовета с декабря 79-го по май 86-го. Он редко покидал пределы мрачного дворца в центре Кабула. Снаружи дворцовые стены охранялись афганской гвардией, внутренняя территория контролировалась советскими десантниками, а в самих зданиях за безопасность отвечали офицеры 9-го управления КГБ СССР. Ему не рекомендовали выезжать за пределы этих старых стен наши советники, да и выезжать, собственно говоря, было некуда: все эти годы кругом полыхало, грохотало и дымилось, шла война. Летели годы, менялись советники, а над дворцом каждый день все так же кружили боевые вертолеты и каждую ночь темное небо метили пунктиры трассеров.