Расширение потребительских возможностей населения, ядро которого составляют наемные работники государственных учреждений и корпораций, находится в противоречии с системной организацией институциональных сообществ, так как усиливает экономическую независимость подвластного населения, от которой проистекает и чуждая институционалам гражданственность.
В институциональных цивилизациях экономика имеет явно выраженные черты госкапитализма и вытекающую из этого обстоятельства тенденцию к монополизации. Экономическая инициатива носит, как правило, директивный характер и происходит из управленческого центра, далеко не всегда заинтересованного в ее реализации. При этом директивная инициатива часто выдается, так сказать, в силу обстоятельств, в силу не внутреннего, а внешнего побуждения. Классический пример – освобождение крестьян в России в 1861 году, вызванное системной несостоятельностью, проявившейся поражением в Крымской войне.
Эта инициатива гласила: крестьянам быть хозяевами, однако она поначалу не только не совпадала с холопским опытом российского крестьянства, но и противоречила опыту управления центральной власти.
Как правило, экономика институциональной цивилизации носит сырьевой характер, так как обеспечение политической монополии и простого воспроизводства населения не стимулирует столь эффективно как конкурентные механизмы интенсификацию производства, а, следовательно, и технологическое развитие. Отсюда и технологическая неконкурентоспособность институциональных цивилизаций.
Вектор развития
В институциональных сообществах мы всегда обнаруживаем ясно выраженную тенденцию к изоляционизму.
Изоляционизм институционалов носит двойственный характер – он направлен не только "вовне", как защита от более конкурентоспособных гражданских сообществ, но и "вовнутрь" – как ограничение возможностей подвластного народа приобщиться к благам гражданской цивилизации и попасть под влияние ее идеологии.
Стоит подчеркнуть, что изоляционизм – потребность властных институтов. Это связано, прежде всего, с неконкурентоспособностью элит институциональных сообществ. Чтобы выжить и сохранить влияние на социобиомассу в такой системе требуется применение внеконкурентных инструментов и, прежде всего, военно-политических.
Отсюда и явное лицемерие политики изоляционизма. Она распространяется только на подвластное население, сами же элиты имеют свободный доступ к тем благам, от которых они столь усердно оберегают общество – комфортную и расположенную в безопасном месте недвижимость, качественное образование, лечение и т. д.
Морально-этические основы, идеология
Роль религиозных морально-этических и идеологических систем в институциональных сообществах во многом зависит от того, какой институт является властным – светский, либо религиозный. Светским же институциональным системам религиозная составляющая идеологии и морально-этических систем интересна лишь настолько, насколько она может быть приспособлена к практическим нуждам элит в поддержании влияния над управляемой массой.
Характерной особенностью морально-этических и идеологических систем в таких сообществах является подмена общественных ценностей, искусственное создание ложных понятий. Яркий пример тому – отождествление понятий Родина, Отечество и государство (как особый аппарат управления сообществом), которое широко использовалось в советское время. Популярный в идеологической мифологии времен Великой Отечественной войны клич "За Родину, за Сталина!" ставил в один ряд как Отечество, так и личность, олицетворяющую изнасиловавший общество тоталитарный режим.
В силу такой же подмены-отождествления советский патриотизм рассматривался как слепое следованию предначертаниям элит, а не как естественно возникающее чувство солидарности сограждан. А сопротивление правящему режиму или даже простое неприятие навязываемых им ценностей и поведения, рассматривалось не только как государственное преступление, но и предательство Родины.
Вообще в институциональных сообществах существует ясно выраженная тенденция к поощрению культурных фобий. В таких цивилизациях, как правило, объявляется враждебным морально, а подчас и законодательно осуждаемым, использование атрибутов и стиля поведения, свойственных иной культуре.
Достаточно вспомнить сакраментальное "Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст", что, кстати, достаточно адекватно отражало господствовавшее в период расцвета советского строя общее умонастроение.
Главная причина активной подмены базовых общественных ценностей в институциональных сообществах заключается в том, что общественное сознание инстинктивно признает за собой высшую ценность. А потому если внушить ему, что "народ и партия едины"(9), а корпоративное объединение элит это и есть Родина, то инстинктивное видовое стремление защитить границу среды своего обитания распространится и на химеры, генерируемые властью. И народ уже вполне готов идти в бой за интересы и амбиции своих вождей.
Важным элементом этической системы в институциональном обществе является особое отношение к богатству. Так как достаток свидетельствует, прежде всего, о месте во властной иерархии либо принадлежности к экономической элите, питающей власть, то он, как правило, носит показной характер, всячески подчеркивается и фетишизируется [16] .
Для институционального сообщества не свойственна способность к покаянию, так как оно не переходит к новой системной организации, а лишь циклично воспроизводит свое прошлое, подвергая его модернизации, но, отнюдь не отказываясь от него. В отличие от немцев, мы никогда не покаемся за свою коммунистическую стадность и за преступления, совершенные в этом состоянии, потому что стремимся воспроизвести его в дне сегодняшнем. И Петр I, и Сталин, и Ленин, изнасиловавшие нашу нацию, будут всегда в числе выдающихся вождей, так как мы и сегодня готовы отдаться в мазохистском порыве в очередные "сильные руки".
Традиционная цивилизация
Этот тип цивилизаций стоит в нашем ряду в некотором смысле особняком, как реликтовый. Впрочем, не только как доставшийся нам в наследие от первобытности, но и как особый тип самоорганизации, которая органически вписана в ареал, локальную окружающую среду, являющуюся не просто фактором развития, но и ее системообразующим элементом.
Хотя число традиционных сообществ стремительно сокращается по мере разрушения экосистем, в которые они вписаны, их можно найти еще на островах Полинезии, в центральной Африке и Америке. Только в Бразилии обитает свыше 50 племен, считающихся неконтактными – об их существовании известно лишь по аэрофотосъемкам и обнаруженных в джунглях следам пребывания. Исследователи подобных племен, кстати, отмечают тот факт, что их "пересадка" в попытках обеспечить территорией вместо изымаемой в результате хозяйственной деятельности современных сообществ, удается с трудом. Эти племена настолько "вписаны" в свою экосистему, что смена территории приводит к катастрофической ломке самого механизма воспроизводства.
Вот как описывается современными исследователями типичное бытование коренных обитателей амазонской сельвы на примере современного нам племени калапало: "За долгие годы адаптации "амазоны" выработали особый подход к природопользованию в местных условиях: буквально – ждать милостей от природы, брать их умеренно, чтобы ни в коем случае ей не навредить. Они никогда не собирают с участка обрабатываемой земли более двух урожаев, чтобы избежать истощения гумуса, знают, когда и сколько можно выловить рыбы, чтобы косяки не ушли в другое место, как собирать съедобные плоды, чтобы они снова уродились. Их нужды приспособлены к возможностям среды обитания, и смена этой среды часто ведет к гибели" [17] .
Системная организация
В цивилизации такого типа нет смысла различать хозяйственно-экономическую и социальную организацию – они представляют собой единое и органически взаимосвязанное целое. Такие сообщества в некотором смысле представляют собой простейшую автономную производственную бригаду, для которой смысл жизнедеятельности заключается в простом воспроизводстве своей же жизнеспособности.
Системообразующим фактором в такого рода сообществах является не способ производства, не социальные институты, а традиция. Именно традиционность и даже ритуальность порядка отправления хозяйственной деятельности и социальных отношений составляет цементирующую силу в сообществах органической цивилизации, именно она обеспечивает их воспроизводство и жизнеспособность.
Традиция же и составляет основу морально-этических систем, в которых морально и этично все, что соответствует традиции, а "идеологически" вредоносным является все, что ведет к переменам.
Природа конфликтности цивилизаций
Выявление системных особенностей различных типов цивилизации позволяет нам понять и природу их постоянной и неизбежной конфликтности.
Прежде всего, речь идет о таких их системных свойствах, как стремление к экспансии гражданской цивилизации и изоляционизм институциональной и традиционной, а также различие динамик развития и конкурентных потенциалов.
Эти особенности системной организации и отношений между ними порождают особый характер их взаимодействия. Разные типы общественного воспроизводства имеют разные и сложносовместимые типы экономики, хозяйственной организации, разные механизмы доступа к природным ресурсам и разные принципы распределения.
И если в сообществах гражданской цивилизации действуют правила, основанные на относительно свободной предпринимательской конкуренции, то у народов институциональных, к которым относится и Россия, работает система, в которой свобода конкурентного экономического перераспределения, как правило, либо ограничена, либо запрещена. Если не де-юре, то де-факто. А приоритетные права на управленческую ренту, как государства, так и отдельных экономических групп, близких к властным элитам, обеспечиваются и защищаются чисто политическими методами, имеющими мало общего с экономическими, основанными на эффективности.
При этом на стыке цивилизационных типов проявляется системная несовместимость, препятствующая естественному экспансионизму и взаимопроникновению экономических агентов одного типа в зоны действия чужеродных принципов организации хозяйствования.
Однако экономическое развитие, в основе которого лежит свободная частная инициатива, ограничить сложно. Пределы его роста определяются только объемами ресурсов и емкостью рынков. И потому хозяйствующее субъекты гражданских сообществ стремятся, во что бы то ни стало, пробить себе дорогу к распространению на новые территории и рынки.
Тогда на стыке различных цивилизационных систем неизбежно возникает конфликтность, обусловленная с одной стороны взаимным стремлением оградить себя от "заражения" чужеродной организацией, с другой – столь же взаимным стремлением систем одного типа распространить свой контроль на систему другого типа.
Цель установления такого контроля со стороны сообществ гражданской цивилизации – обеспечение системной совместимости, распространение единых правил функционирования экономики основанной на принципах расширенного общественного воспроизводства, распространение зоны действия свободной конкурентной инициативы.
Для институциональных цивилизаций также важна системная экспансия, однако, образно говоря, со знаком минус. Она направлена на расширение зоны, в которых институциональная директивная воля подавляет частные инициативы, где четко обозначено движение от свободы к несвободе.
Только экономическая и технологическая неэффективность институционалов ограничивает их экспансионизм, но он спешит проявиться при каждом удобном случае. В этом смысле показательна эволюция стратегии русского большевизма: от идеи мировой революции и "пансоветизма" [18] , возникших на волне энтузиазма разрушителей "старого мира", он вынужден был обратиться к политике железного занавеса, ставшей результатом осознания большевиками своей неспособности конкурировать с Западным миром, образно говоря, в "контактной" схватке.
Однако, при этом в нашей истории были аннексии западных территорий после раздела сфер влияния между фашистской Германией и СССР, дополнительные приобретения на западе и востоке после завершения второй мировой войны и т. д.
Экспансия институционалов носит, как правило, политический характер. И это обусловлено, прежде всего, тем, что ее экономика – это предпринимательская инициатива самого государства. Она жизнеспособна только в условиях прямого институционального покровительства и контроля и только на той территории, где такое покровительство имеет прямое действие.
В отличие от институциональной, гражданская цивилизация ориентирована, прежде всего, на экспансию экономическую. И только в случае прямого противодействия своим экономическим агентам идет на экспансию политическую.
Эта особенность экспансионизма гражданских сообществ дает возможность использовать более широкий, чем у институционалов, набор средств. Он простирается от банального вооруженного давления до изощренных финансовых комбинаций.
Сегодня Западу действительно не обязательно присоединять к себе чужое пространство, устанавливать свое прямое правление и брать в плен народ. Достаточно, если на территории будут тем или иным способом введены правила экономики, основанные на конкуренции эффективностей, а доступ к сырьевым ресурсам будет регулироваться не столько политическими решениями, сколько свободным рынком, предусматривающим в числе прочего и правовую защиту от недобросовестной конкуренции. То бишь, эта территория будет вовлечена в свободный процесс глобализации экономических отношений, основанных на принципах конкуренции, эффективности и расширенного воспроизводства.
А на этом "поле" у западных экономических элит есть очевидные преимущества. Они вполне могут рассчитывать, что после установления своих "правил игры" и при исключении дальнейшего вмешательства политики в ход дела, им будут обеспечены конкурентные преимущества. И не только за счет опыта применения отработанных бизнес технологий, но, прежде всего, за счет гигантских финансовых ресурсов, уже накопленных западной экономикой.
Такая операция по устранению системной несовместимости была успешно проведена после второй мировой войны в Западной Германии и Японии. В конце восьмидесятых, начале девяностых это же, но другим путем произошло в Восточной Европе. Однако попытки провести аналогичную операцию пока провалились в Афганистане, Ираке и вряд ли они имеют мирную перспективу и на территории России. И связано это, прежде всего, с высокой "иммунной" устойчивостью различных типов цивилизаций от "заражения" чужеродной системностью.
Природа устойчивости типов
В конфликты, возникающие на стыке разнородных систем, естественно, вовлекается все сообщество конфликтующих сторон. Происходит это, как правило, под лозунгом национальных интересов. Мчатся танки, плывут авианосцы, на землю летят бомбы, гибнут люди – солдаты, старики, женщины, дети и даже иногда бизнесмены и политики.
За что гибнут последние, понятно. Они рискуют чтобы "пить шампанское", то бишь, выиграть в жизненно важной для них схватке за распространение правил игры, в которую привыкли и умеют играть они, на территорию, где действуют другие правила. Или же защитить себя от конкуренции элит другой системы и от экспансии самой этой системы.
А в чем интерес обывателя? Причем интерес этот, судя по всему, силен настолько, что элиты сравнительно легко вдохновляют общество на войну не за страх, а за совесть! И вдохновляют, спекулируя на страхах, которые применительно к России, казалось бы, совершенно фантомны. Любопытно в этой связи высказывание одного из авторитетных сторонников нашего сближения с Западом доктора философских наук Анатолия Ракитова: "Неужто, кроме самых тупоголовых, сегодня кто-то всерьез полагает, что американцы спят и видят, как нас завоевать? Чтобы вместо нас построить здесь нормальные сортиры?.."
И действительно, с точки зрения удовлетворения базовых потребностей, обывателю сегодня практически почти безразлично, кто будет организатором этого процесса. Что ему из того, что собственником корпорации, в которой он работает, является, например не Роман Абрамович или Вексельбер, а какой то Джон Смит или Ямура Такагава? Тем более, если это публичная компания с капиталом "рассеянным" между тысячами собственников акций?
Ведь правила игры в либеральной экономике предполагают вольно или невольно процесс, хотя и весьма негладкий, постепенного усреднения условий рынка рабочей силы, социальных стандартов и качества жизни наемных работников, безотносительно национально-государственной принадлежности. И распространение этих правил на нашу территорию приведет явно не к ухудшению сложившегося у нас качества жизни [19] .
Не думаю, что российского обывателя будет при этом душить "патриотическая жаба", особенно если учесть, что поведение отечественных олигархов явно не способствует возбуждению патриотических интенций по отношению к своим элитам.
И все же большинство россиян готово если не проливать кровь, то, по крайней мере, жестко отстаивать свою суверенность от посягательств Запада. Как впрочем, и западный человек по отношению к России. Чего же боится обыватель сегодня настолько, что он готов отстаивать прямые интересы своих элит, пренебрегая даже качеством жизни и обрекая себя на превратности войны, пусть и холодной?
У западного обывателя есть немало вполне реальных оснований боятся замещения своих эффективных элит на менее эффективные, а сложившуюся систему, обеспечивающую высокие стандарты качества жизни, на менее эффективную. А это, как видно на примере стран, попавших после второй мировой войны в сферу влияния СССР и коммунистической системы, вышло им боком. Уж что может быть нагляднее примеров сопоставления качества жизни в Западной и Восточной Германий до их объединения, Северной и Южной Корее!
Обыватель в России и в схожих с нами типологически странах, естественно, заинтересован иметь качество жизни такое же, как в странах североатлантического альянса.
Но суть проблемы заключается в сакраментальном "жить как у них, а работать, как у нас". Если точнее, то пользоваться благами как на Западе, но быть избавленным от необходимости проявлять гражданскую социально-экономическую и политическую инициативу, без которой, собственно говоря, "западное" качество жизни просто недостижимо.
В конечном счете, речь идет о том, что обыватель везде боится утраты естественной для него этнокультурной среды. Он боится, что с заменой системы и сменой элит придут чужие, которые будут претендовать на его рабочее место, он боится, что ему будут навязывать чужие обычаи и религию. Однако, западный обыватель все же привык жить в конкурентной среде, рассчитывая только на свои силы. Для него конкуренция – естественное состояние и он готов к ней. А потому и более уверенно чувствует себя в контактах "третьего рода"(11) с другой цивилизацией.
Для обывателя же институционального, привыкшего обретаться в подданическом состоянии и условиях мощного патернализма со стороны правящих элит, проигрыш этих элит в конкурентной борьбе фактически означает утрату способа существования.