Встреча Иакова с Рахилью - это особенная встреча, и стоит перечесть ее описание и в Книге Бытие, и в книге Томаса Манна "Иосиф и его братья", чтобы увидеть, как по-разному описывают ее два великих писателя - безвестный библейский автор и Томас Манн, стоящий на его плечах.
Библия, как всегда, очень лаконична. Иаков подошел к колодцу и увидел пастухов с их стадами.
Иаков сказал им: братья мои! откуда вы? Они сказали: мы из Харрана.
Он сказал им: знаете ли вы Лавана, сына Нахорова? Они сказали: знаем.
Он еще сказал им: здравствует ли он? Они сказали: здравствует; и вот, Рахиль, дочь его, идет с овцами.
Так начинается цепочка действий, начало которой интересно, а конец неожидан: Иаков видит Рахиль и отваливает тяжелый камень от устья колодца. Могучие силы, которые неожиданно в нем обнаруживаются, способны удивить читателя. Откуда взялись у него эти силы? Что, это вид Рахили их породил? Или облегчение конца пути? Или волнение? Обретение безопасности?
И тут он производит следующее действие: "И напоил овец Лавана, брата матери своей".
Затем наступает черед действия третьего: "И поцеловал Иаков Рахиль".
И четвертого: "И возвысил голос свой и заплакал".
И последнего: "И сказал Иаков Рахили, что он родственник отцу ее, и что он сын Ревекки".
Это любопытный и даже дерзкий порядок действий. Почему Иаков поцеловал Рахиль до того, как сказал, что он ее родственник? Почему заплакал?
Томас Манн, как будто в знак протеста против жестокой библейской краткости, а также из удовольствия, которое мы явственно ощущаем во время чтения его рассказа, дарит нам куда более подробное описание этой встречи. Но он, как ни странно, меняет порядок действий, приведенный в Библии.
Начало похоже. Иаков приходит к колодцу, беседует с пастухами, те упоминают Лавана и говорят, что "ждут Рахиль, его дочь".
Иаков спрашивает: "Как, сказали вы, зовут эту девицу? Рахиль?.. Разве она и впрямь уже объягнилась, эта овечка которая заставляет нас ждать?"
Мы уже подметили в Библии эти стороны личности Иакова: его осторожность, предусмотрительность и расчетливость - и вот они снова обнаруживаются в рассказе Томаса Манна.
"О нет, - сказали они, - она чиста, как лилия в поле весной, как лепесток розы в росе, и мужские руки ей еще незнакомы. Ей двенадцать лет".
Видно было, что они относятся к ней почтительно, и невольно Иаков тоже проникся почтеньем к ней. Он, улыбаясь, вздохнул, ибо сердце его слегка екнуло от радостного любопытства при мысли о предстоявшем знакомстве с дочерью дяди. […] …он еще немного поболтал с ними […] покуда один из них не сказал: "Вот и она". […] Тут он и увидел ее впервые, судьбу своего сердца, невесту своей души, ту, ради глаз которой ему пришлось служить четырнадцать лет, овцу, мать агнца.
Этим "агнцем" будет, конечно, Иосиф. Он, кстати, и в дальнейшем будет не раз уподоблен агнцу, в основном - в той ужасной истории, когда братья напали на него и продали измаильтянам. Это сравнение с агнцом приводит на память также Иисуса, и чтобы мы, не дай Бог не упустили эту связь, Томас Манн старательно именует Иосифа то "сыном девственницы", то "отпрыском" или "отраслью", заимствуя все эти выражения из Книги Исаии, на которой обычно основываются христиане, когда говорят, что приход Иисуса предсказан уже в Ветхом Завете, то есть в древнееврейской Библии. Есть у Томаса Манна также параллель с апокрифическим мотивом короткого нисхождения Иисуса в преисподнюю и возвращения оттуда, о чем мы еще будем говорить в связи с той ямой, куда братья бросили Иосифа перед тем, как продать его измаильтянам, и той, в которую его бросили в египетской тюрьме перед тем, как он вышел оттуда прямо во дворец фараона.
Тут, наконец, появляется и Рахиль, ведущая свое стадо к колодцу.
Впервые, издали уже, Иаков увидел ее очень белые, редкие зубы. Приблизившись, она перегнала семенивших перед нею овец, проложив себе дорогу концом посоха, и вышла из их толпы.
- Вот и я, - сказала она и, сначала сощурив глаза, как это делают близорукие люди, а потом подняв брови, добавила удивленно и весело: "Ба, чужеземец!"
И тут, в этом момент, Томас Манн начинает существенным образом менять порядок действий Иакова. Его Рахиль спрашивает Иакова, откуда он, а его Иаков - который в Библии сначала отваливает камень, поит овец, целует Рахиль, начинает плакать и только тогда представляется, - делает совсем другое:
- Рахиль, - сказал он, всхлипывая, и протянул к ней дрожащие руки, - можно мне поцеловать тебя?
- С какой стати тебе целовать меня? - сказала она и, смеясь, удивленно попятилась от него. […] А он, все еще протягивая к ней одну руку, упорно указывал на свою грудь.
- Иаков! Иаков! - говорил он. - Я! Сын Исаака, сын Ревекки, Лаван, ты, я, дитя матери, дитя брата…
Так Рахиль понимает, что чужеземец - ее двоюродный брат, и они целуются. Но это, к моему сожалению, уже не тот дерзкий неожиданный поцелуй, что в Библии, а просто невинный родственный поцелуй. В сущности, Томас Манн напоминает здесь нашего традиционного религиозного комментатора, который испытывает неловкость из-за чересчур свободного, на его взгляд, поведения наших праотца и праматери.
Почему Томас Манн изменил порядокдействий? Не знаю. Но знаю, что я предпочитаю исходный библейский текст, неожиданный и необычный.
Есть много комментариев, пытающихся объяснить плач Иакова на этой встрече, и ни один не лучше другого. Потому ли он плакал, что после всех трудностей, пережитых в пустыне, вдруг почувствовал, что нашел наконец долгожданное отдохновение? Или потому, что, будучи человеком подозрительным и беспокойным, впервые после ухода из-под защиты материнского шатра обрел надежное убежище и кров? А может, он плакал от сильного волнения, вызванного любовью, охватившей его с первого взгляда? Или же правы те, кто говорит, что в некой вспышке озарения он внезапно увидел перед собой все свое запутанное и мучительное будущее?
Как бы то ни было, нет сомнения, что вся обстановка была очень волнующей, и я полагаю, что это волнение, и плач, и первый поцелуй, а также смелое и впечатляющее усилие, связанное с отваливанием тяжелого камня, - все это жило в памяти Иакова и Рахили все последующие годы. Семь лет его работы за Рахиль и семь дополнительных лет после того, как ему обманом была дана Лия.
И действительно, с этой встречи, поцелуя и плача у колодца в Харране началась дорога любви, которая не имеет себе подобных, - история любви Иакова и Рахили. История ожидания, надежды, преданности, обмана, терпения, разбитого сердца и веры. "Одиссея" тоже занимается длительным ожиданием супругов, и она рассказывает об этом значительно дольше и подробнее, но в том, что касается отношений между ними, история Иакова и Рахили несравнимо сложнее и глубже.
Ибо эта дорога не кончилась там, у колодца. Она не кончилась даже женитьбой Иакова и Рахили. Она продолжалась путем душевных кризисов и перепадов их любви.
Семь лет работал Иаков за Рахиль, "и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее". Так просто. Без объяснений. Без подробностей. Семь лет, и после его женитьбы на Лии - еще семь лет.
Но у Бога есть Свои планы, и Иакову еще суждены были многие превратности любви и семейной жизни. Поначалу он живет с двумя сестрами, одной любимой и одной ненавистной. Именно так - ненавистной. Библия сама определяет так Лию. И Бог, экспериментатор жестокий и ироничный, чтобы не сказать - ненасытный, отверз утробу ненавидимой и закрыл чрево любимой. Иаков, одаренный свойством чудесного прикосновения, умножающего его стада, не порождает детей со своей женой Рахилью.
Теперь две несчастные женщины борются за сердце мужа, и каждая сражается своим оружием. Одна уповает на любовь, другая - на свою плодовитость. Одна возлагает надежды на чрево любимое, желанное и бесплодное, другая - на чрево ненавистное и плодовитое.
И Лия рожает. Она рожает, и рожает, и рожает, ой, сколько эта ненавистная рожает! Каждый год она производит на свет еще одного сына и надеется, что эти сыновья проложат ей путь к сердцу Иакова. Каждый новый сын и его имя - это ее вопль о любви. О первом сыне в Библии сказано: "…нарекла ему имя: Рувим; потому что сказала она: Господь призрел на мое бедствие; ибо теперь будет любить меня муж мой". Второй сын - Симеон, ибо "Господь услышал, что я не любима, и дал мне и сего". И за ними: "И зачала еще, и родила сына, и сказала: теперь-то прилепится ко мне муж мой; ибо родила я ему трех сыновей. От сего наречено ему имя: Левий". И четвертый: "И еще зачала, и родила сына, и сказала: теперь-то я восхвалю Господа. Посему нарекла ему имя: Иуда. И перестала рожать".
У Лии есть четверо сыновей и нет любви. У Рахили есть любовь, но нет ни единого сына. Кто раньше придет в отчаяние? С какой стороны раньше вспыхнет ревность? Правильно. Со стороны Рахили. "И увидела Рахиль, что она не рождает детей Иакову, и позавидовала Рахиль сестре своей, и сказала Иакову: дай мне детей; а если не так, я умираю".
Но время меняет и самого Иакова, не только его жен. Сейчас, когда Рахиль предъявляет ему претензии, он отвечает ей разгневанно и грубо: "Иаков разгневался на Рахиль и сказал: разве я Бог, который не дал тебе плода чрева?" То есть это Бог лишает тебя детей, а не я. Это ты бесплодна, а не я. Факт: ведь от твоей сестры у меня есть дети.
Вся жестокость мира скрыта в этом ответе. Если сравнить его с ответом Елканы его жене Анне (в будущем матери пророка Самуила), которая тоже бесплодна и чья соперница тоже плодовита, обнаруживается совсем другая душа. Елкана говорит Анне: "Что ты плачешь […] и отчего скорбит сердце твое? не лучше ли я для тебя десяти сыновей?" Утешение, правда, идиотское, но в нем есть хотя бы сочувствие и доброта. Ни Иаков, ни Елкана не могут решить проблему бесплодия, но Елкана хотя бы предлагает Анне в утешение свою любовь, тогда как Иаков уже неспособен противостоять всей силе ненависти, и ревности, и отчаяния, и напряжения, которые царят в его семье. Он уже не выдерживает. Он просто не выдерживает.
Соревнуясь в ревности, эти две женщины втягивают в круг семейного размножения также своих служанок, и те тоже беременеют и рожают. Лия рожает, и служанки рожают, и овцы и козы тоже производят потомство с той скоростью, что принята в доме Иакова, - и только Рахиль остается бесплодной. Проходят долгие годы, прежде чем совершается чудо: "И вспомнил Бог о Рахили, и услышал ее Бог? и отверз утробу ее. Она зачала, и родила сына…" (Кстати, Томас Манн, как бы намекая на предстоящее, описывает и рождение Иосифа как тяжелые роды, хотя Библия не дает для этого никаких оснований.)
Рахиль называет сына Иосифом. Это имя имеет два объяснения. Первое: "Снял Бог позор мой". И второе: "Господь даст мне и другого". Действующие лица еще не знают этого, но оба эти объяснения несут Рахили смерть. Эти нормы, согласно которым бесплодие - это не только трагедия, но и позор, по которым женщина оценивается в соответствии с ее плодовитостью, по которым любовь Рахили и Иакова должна измеряться числом детей, а не теми семью годами, которые были в глазах Иакова как семь дней, потому что он любил ее, - именно они, эти нормы, обрекли Рахиль на смерть.
Возможно, что описанная выше ссора была единичным происшествием, возможно, что рождение Иосифа вернуло Рахили любовь Иакова. Как бы то ни было, но на обратном пути семейства в Ханаан, перед встречей Иакова с Исавом, мы видим новое проявление любви, которую он питает к Рахили, и предпочтения, которое он оказывает ей перед Лией:
Взглянул Иаков, и увидел, и вот, идет Исав, и с ним четыреста человек. И разделил детей Лии, Рахили и двух служанок.
И поставил служанок и детей их впереди, Лию и детей ее за ними, а Рахиль и Иосифа позади.
Оказывается, в доме Иакова нет нужды спрашивать отца, кого из детей он любит больше всех. Семейная дислокация, назначенная семье на случай возможной опасности, представляет собой внятную декларацию любви: Иосифа он любит больше всех и его мать он любит больше всех. Факт: именно их он ставит последними, потому что именно о них он больше всего беспокоится. Спустя несколько лет, когда мы сталкиваемся с ужасной ненавистью братьев к Иосифу, мы понимаем, что она выросла на давно подготовленной и плодоносной почве. Ее взрастили не только оскорбительные сны Иосифа и не только полученная им в подарок от отца разноцветная рубашка, но и все то, что наслоилось в семье в результате многолетнего соперничества матерей-сестер.
Исав, вопреки опасениям подозрительного Иакова и несмотря на всю ненависть к нему, сочащуюся из традиционных комментариев, проявил себя во время этой встречи как брат незлобивый и дружелюбный, не затаивший обиды. Он не причиняет Иакову никакого вреда, и настоящая беда подстерегает Иакова лишь в продолжении пути, на западном берегу Иордана, уже в Ханаане. Мы приближаемся к ужасной смерти Рахили. Той смерти, которая обрушивается на нее из-за страстного желания иметь второго сына.
И отправились из Вефиля. И когда еще оставалось некоторое расстояние земли до Ефрафы, Рахиль родила, и роды ее были трудны.
Когда же она страдала в родах, повивальная бабка сказала ей: не бойся; ибо и это тебе сын.
Это самая потрясающая фраза во всей этой истории. Рахиль умирает на родильном ложе, а акушерка не говорит ей: "Не бойся, ибо Господь тебе поможет", - а говорит: "Не бойся, ибо и это тебе сын". То есть можешь умереть спокойно, Рахиль, не твоя жизнь важна здесь, а жизнь еще одного сына, которого ты приносишь своему мужу.
И когда выходила из нее душа, ибо сама умирала, то нарекла ему имя: Бенони. Но отец его назвал его Вениамином.
И отныне Рахиль исчезает из библейского рассказа. Правда, Томас Манн заставляет своего Иакова вспоминать ее на тысячу ладов, снова и снова, но автор Книги Бытие упоминает о ней только один еще раз - много лет спустя, в стране Египетской. Когда умирающий Иаков собирается благословить своих сыновей, Иосиф приводит к нему двух своих детей - Ефрема и Манассию, и вдруг Иаков, глядя на этих внуков Рахили, вспоминает ее саму, и ее смерть вспоминает тоже - в страшной тоске, с чувством вины, которое мы ощущаем и в его словах, свидетельствующих о том, что она все это время продолжала жить в его сердце, и в мучительной печали его рассказа: "Когда я шел из Месопотамии, умерла у меня Рахиль в земле Ханаанской, на дороге, не доходя несколько до Ефрафы, и я похоронил ее там на дороге к Ефрафе, что ныне Вифлеем". "Не доходя несколько до Ефрафы" - потому что поспеши и дойди он до этого поселка, то там, быть может, помогли бы Рахили, и она не умерла бы от родов. Тем не менее в своем завещании он указывает похоронить его рядом с Лией, в Пещере праотцев и праматерей. В жизни Иакова всегда существовало четкое разграничение между личной жизнью и вопросами национального и исторического значения.
На первый взгляд Рахиль отлучена от национального пантеона. Той, кто в конце концов получил высший почет, оказалась Лия, ее соперница. Но лично меня ничуть не удручает одинокое погребение Рахили, и я даже рад, что она не похоронена в этой отвратительной пещере, рядом со злобной Саррой и лживой Ревеккой, под ногами тех фанатичных паломников, что толкутся и толкаются там. Как многозначителен тот факт, что они поклоняются именно Пещере праотцев, а не могиле Рахили.
Через много лет после ее смерти о ней вспомнил еще и пророк Иеремия - человек, которого злобно преследовали и даже бросили в темницу невежественные националисты того времени. Именно о Рахили он вспомнил, а не о Лии. О ней, а не о Сарре и не о Ревекке. Именно он, человек, который сказал: "Проклят день, в который я родился", - сумел увидеть в Рахили нашу подлинную праматерь и, вдохновленный ею, подарил нам замечательные стихи: "Голос слышен в Раме; вопль и горькое рыдание; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться о детях своих, ибо их нет".