Раскол Германии стал несчастьем для немцев и всей Европы. Ради собственных интересов СССР обязан был действовать решительней и последовательней, чтобы помешать раскольникам. С созданием двух германских государств немцы не перестали быть одной нацией. Сойдя здесь с принципиальных позиций, советская политика совершила грубый просчет. Его должна была исправлять не история, а мы сами, исправлять, пока предоставлялся выбор, а не будучи прижатыми спиной к стене. А. Громыко не хотел снять шоры, признать, что средневековье с его "что с возу упало, то пропало" и прочими дикостями минуло безвозвратно. Но что мешало М. Горбачеву одуматься до того, как зазвонил колокол?
"А что я, собственно, сделал? - с невинной миной кокетливо вопрошал и по сию пору повторяет экс-президент. - Отдал Германию немцам". Но он не находит, что сказать, когда слышит: неужели немцы перестали бы быть немцами вне НАТО? Что, немцы хуже французов, испанцев или кого-то еще и потеряли бы себя вне военной организации НАТО? Что, немцы не выиграли бы от создания общеевропейской системы безопасности, вобравшей в себя все полезное от сепаратных западной и восточной систем? Что, немцы лишились бы сна от беспокойства за свое завтра, если бы на немецкой земле не размещалось ядерное оружие?
Архыз можно признать закономерным финалом, если взглянуть на него вот с какого угла. Ричард Никсон, потеряв президентский пост, увлекся, как известно, публицистикой. Одна из его книг называлась "1999 год: победа без войны". В ней, как и в ряде других сочинений, он сетовал: "В последние сорок лет верхушка Америки (с точки зрения образованности, денег, власти) утратила чувство направления в мире. Она увлекалась всеми интеллектуальными странностями, какие только попадали в ее поле зрения. Разоружение и пацифизм ныне на подъеме, и это могло бы оказать губительное воздействие на судьбу Запада. И если стратеги в нашем обществе и те, кто оказывает на них влияние, утратят волю к руководству, тогда весьма вероятно, что большинство в Америке не сможет пресечь сползания к катастрофе".
Что делать? Только напор и наступление. По Р. Никсону, в "холодной войне" не могло быть ничьей, и единственным победителем должны зваться Соединенные Штаты Америки. Эта цель, программировал он, достижима к концу века. Никсон переоценил "странности", но не в Штатах, а у нас, и не совсем интеллектуальные. Книга "Победа без войны" была написана в 1988 году, когда Советскому Союзу было отпущено существовать три года.
Как черта под Второй мировой войной Архыз не выдерживает критики. Как подведение итогов "холодной войны" он убедителен. В первом случае СССР выступал в качестве триумфатора, как страна, принявшая безоговорочную капитуляцию агрессора. В качестве неудачника в "холодной войне" Советский Союз отдавался на милость победителей, не совсем чтобы безусловно. Его тогдашнему руководителю сохранялась "офицерская честь".
Не был я недругом своей стране и моему многотерпеливому народу. Усилием воли погасил гнев, меня обуявший, когда услышал по радио весть об Архызе. Э. Шеварднадзе не перебарщивал, просвещая западных коллег, что недовольство расшатывает страну и устои горбачевского трона. Не трудно . было бы поднять парламент на протест. Как направить в нужное русло готовое извергнуться массовое возмущение, рассчитать никто не мог. Но что дадут протесты и проклятья потерянному вслед? Бить себя в грудь, чтобы не держали для тебя в запасе места на нижнем круге Дантова ада?
Предложение быть спикером в пользу ратификации пакета договоренностей, когда таковой будет внесен в Верховный Совет СССР, я отверг. Больше ни строки М. Горбачеву по германской проблеме. В комитетах парламента выскажу все, что думаю о переговорах Э. Шеварднадзе и М. Горбачева, независимо от рекомендаций и просьб президента. Срывать ратификацию, однако, не буду.
Если бы не имелось других способов и путей воссоздания объединенной Германии, я без колебаний проголосовал бы за избранную модель. Но поскольку альтернативы существовали, и не худшие, то я позволяю себе роскошь остаться при собственном мнении о совершившемся.
Чудо, сотворенное в Архызе, то, что ему предшествовало и за ним последовало, знаменовали для Советского Союза не только внешнеполитический перелом на отдельно взятом направлении. Это был тот самый роковой шаг, который отделяет великое от смешного, от заката, от полной неизвестности впереди.
Федор Тютчев, помощью которого я, кажется, злоупотребляю, отчеканил полтора столетия тому назад:
Куда сомнителен мне твой,
Святая Русь, прогресс житейский!
Была крестьянской ты избой -
Теперь ты сделалась лакейской.
Не совсем еще, к счастью, сделалась. Пока сопротивляется.
Вместо эпилога
В свое время широкое хождение в Советском Союзе получил сарказм:
Встретились два любителя политики. "Как дела в социалистическом лагере?" - спрашивает один. Другой отвечает: "Блестяще. Их уже два".
Острословы на свой манер подытоживали подвиги Н. Хрущева на китайском направлении нашей политики. Подводя итог правлению М. Горбачева, можно было бы в тон продолжить.
Уж на что ушл был Сталин, но так и не сумел уломать Рузвельта и добыть каждой из республик Советского Союза место в ООН. Правнук диктатора решил незадачу в два приема. Он распахнул двери Объединенных Наций для всех 15 союзных республик. И всего-то для этого нужно было сделать СССР бывшим. А на подходе дополнительные претенденты уже из состава России. Не поспешить ли и им на подмогу?
Внесена - опять-таки не без участия М. Горбачева - определенность в образ НАТО. Теперь его можно хоть в красный угол российской избы ставить. Это - больше не враг, а партнер и закадычный друг. Дабы дружба крепчала и удобней стало миловаться, НАТО придвигается к российским границам. Не совсем ясно пока, кто выступает здесь как гора и к кому приложимо имя Магомет.
Экономический ущерб от новаций последнего десятилетия на территории бывшего Советского Союза превысил материальные потери СССР во Второй мировой войне в два - два с половиной раза. В среднем уполовинен жизненный стандарт населения. По темпам социального демонтажа Россия впереди всех как развитых, так и развивающихся стран. Наконец-то появился повод возрадоваться: она перегнала Америку.
В стремительности обогащения иные "новые" русские спорят с арабскими шейхами. И это при умопомрачительном падении промышленного и сельскохозяйственного производства внутри страны. Это когда от трети до половины трудоспособных "старых" русских стонут без регулярной работы или месяцами выпрашивают зарплату за свои службу и труд. Около 40 процентов из "лишенцев" - молодежь, едва вступившая в жизнь. Ученые и деятели культуры никак не устроятся в реформируемой России. Их просто морят.
Кто-то теряет, кто-то находит? Или "законный" отсев на переходе Чертова моста из подминавшего человеческие свободы прошлого в безбрежную вольницу будущего?
На фоне непрерывного снижения среднего уровня и качества жизни ожидается нарастание социальных контрастов в России. Преобразователи хором заговорили о корректировке курса реформ, о необходимости уменьшения пропасти между богатством и нищетой, о борьбе "с коррупцией во всех эшелонах власти".
По-другому мы не умеем. Нет, чтобы сразу делать капитально и солидно. Тогда отпали бы переделки и борьба с самими собой, а главное, обошлось бы без жестоких экспериментов над подданными. И требуется для этого не чрезмерно много - действовать не очертя голову, а рассудительно, выбирая из наличных альтернатив по всем параметрам наилучшие, из неизбежных зол - наименьшие. Выбирать, не смешивая видения и действительность, форму и суть, чтобы мечта не обернулась кошмаром.
Опять диалектика и что-то из советской классики, поморщится иной читатель. Нет, увольте. Это из Библии. "Будь осторожен и весьма внимателен, ибо ты ходишь с падением своим" (Иисус, сын Сираха, 13). "Начало всякого действия - размышление, а прежде всякого действия совет" (он же, 37). "Сеть для человека - поспешно давать обет и после обета обдумывать" (Книга Притчей Соломоновых, 20). И еще: "Не утвердит себя человек беззаконием" (там же, 12).
Было ли "новое политическое мышление"" самообманом, изначально оторванным от почвы? Являлись ли программные задачи перестройки умозрительными и наперед недостижимыми? Если без зашоренности, предвзятости и вкусовщины, если по справедливости, без "неодинаковых весов" и "неодинаковых мер" (Книга Притчей Соломоновых, 20), то ответ не обязательно будет походить на приговор или на издевательское "народ имеет таких правителей, каких он заслужил". Ведь данную формулу можно и перевернуть: заслужили ли правители привилегию вести народ, который оказался в их подчинении? На конкретных примерах не слишком трудно было бы показать, как при сходных стартовых условиях исполнители несравнимо различно решают одинаково поставленные задачи.
Клин клином вышибают - это известно. Но далеко не аксиома, что диктатуру можно одолеть лишь диктатурой, один авторитарный режим посредством еще более авторитарного. Все теории "сильной руки" выпекаются на родственных дрожжах, на сепарировании из общества избранных с отнесением остальных в категорию быдла или чего-то около того.
"Сильных рук" в российской истории было предостаточно. С сильными головами и трезвым видением обстояло хуже. Смуты рождались неразберихой, как правило, в сознании и реже из-за вялости мышц. Перестройка и постперестройка - убедительное тому свидетельство.
Демократию невозможно купить, обрести в кредит или взять напрокат. Демократия из вторых рук и с чужого плеча вообще недостойна называться демократией, что не означает отрицания поучительных фактов. Коль скоро, однако, под демократией подразумевается господство народа в своей собственной стране, не обойтись без создания предпосылок для того, чтобы он осознал себя народом, готовым к самовыражению. Не должно ни отпугивать, ни останавливать, что на каждом перекрестке и за каждым углом подстерегают гирлянды предостерегающих и запрещающих дорожных знаков. Разрешается все, кроме... По каталогу изъятий, собственно, и можно судить, на какой стадии развития пребывает общество, насколько содержательны или пустопорожни блуждающие в нем политические понятия, короче - с кем и с чем мы имеем дело.
Это совсем не маловажно, если учесть, что лингвистические заимствования нигде не внедрились так широко, как в политике и правоведении. Слова, термины, категории кочуют из конституции в конституцию, из программы в программу, из речи в речь. Скоро отпадет потребность в языковых альтернатах международных конвенций и договоров. Они как братья-близнецы.
Наступательных союзов никто не заключает. Все сплошь оборонительные. Официально считаются вымершими "дипломатия канонерок", колониализм, гонка вооружений. Никаких агрессий, единственно - "политика силы". Прочь интервенции, только "дружеское участие". После Второй мировой войны контрагенты занимались исключительно "довооружением", установлением "паритета", закрытием "окон уязвимости" и лишь изредка срывались на эскалации. Самые убойные системы именовались "тело господне", "страж мира", "пионер". Это не шибко преуспевшие по части фантазии немцы разводили "леопардов".
Ныне никто не заносит себя в противники свободы, равноправия народов и демократии. С исчезновением последних очагов апартеида как будто утратила актуальность расистская зараза. На подъеме, правда, фундаментализм разнообразных пошибов с такими отвратительными спутниками, как фанатизм, транснационально организованная преступность, терроризм. Они изрядно портят настроение, но планетарную погоду не определяют.
Если все за добрососедство, за гармонию интересов, за свободы и человечность, то где же по сию пору таится искуситель, что заставляет держаться за "парабеллум", за приоритет мировоззрения над здравым смыслом, за деление равного не неравные части? Сколько поваров, столько вкусов, - и прекрасно, иначе одной звездочки на все рестораны было бы предостаточно. Политические повара, однако, не менее изощренны в переменах блюд, хотя и не всегда этим бравируют. Разве что повара, претендующие на шефский колпак.
В тридцатые - сороковые годы советская пропаганда пела осанну "сталинской демократии", всех затмившей в солнечной системе. Слава Богу, Н. Хрущев осмелился обрить диктатора как матерого преступника. Но не отсиживается ли в непроглядных закоулках "ежовая" демократия, вот вопрос? "Крестовый поход" Р. Рейгана призван был умножить ряды почитателей американской демократии как непререкаемого эталона для землян. Большинство осталось при мнении, что не всякий Белый купол есть святилище и что не каждый облет вокруг статуи Свободы должен заканчиваться обращением в другую веру.
Идеология и политика есть вещи в себе: им правила логики и разума не указ. Но рынок со всеми его атрибутами... Он вроде бы не должен быть предметом полярно помеченных толкований? Было бы все гладко и славно подрессорено, экономические различия между Западом и Востоком не познали бы, наверное, такой контрастности.
Пока рынок делали родовым признаком системы, неотъемлемой и даже профилирующей чертой демократии (по принципу - "без экономической свободы нет свободы личности"), пробным камнем в диспутах о возможности или невозможности преодоления раскола мира, критикам административно-командных порядков в Советском Союзе было непросто высовываться. Сторонясь трескучих фраз, эксперты напирали на то, что поддерживавшийся в стране режим мобилизационной готовности, который требовал доведения до крайних степеней централизованного планирования, подыгрывал натовской линии на "обескровливание СССР", не давал ему всерьез заняться устранением экономических диспропорций, расшиванием социальных тупиков и прочего. Но когда в ответ слышалось: противник потому и метит в наше плановое начало, что хотел бы лишить Советский Союз главного козыря в навязанной ему конфронтации, - то желания спорить с перспективой ненароком очутиться в сообщниках атлантических стратегов не прибавлялось.
Выручали художественные образы или сверхделовые аргументы, отталкивавшиеся от официально признанной концепции целостности мира. Лично я так и продолжал, как начал в бытность послом в Бонне, доказывать, что современные технологии неотделимы от современного менеджмента, менеджмент, в свою очередь, предполагает недопотопный маркетинг, причем не только на международном, но и на внутреннем рынке. Особо заскорузлые, типа М. Суслова, или удельные князья, восседавшие по внешнеторговым лавкам, да ультрабдительные, что пасли нас от рассвета до заката, позаботились о том, чтобы коэффициент полезного действия от моей настойчивости не превышал и доли процента. Уже при М. Горбачеве мне не удалось пробить нескольких реальных проектов, обещавших, по взвешенным расчетам, приличную экономическую отдачу и утверждение новых для СССР, более эффективных моделей хозяйствования.
Несколькими страницами выше написано, что демократию невозможно купить или взять взаймы. А как с рынком? Если на нем все покупается и продается, то и сам рынок прихватить ничего не стоит. Примерно так рассуждали реформаторы, путавшие рынок с базаром. Еще одной грубейшей ошибкой М. Горбачева и наследовавших ему было поверье, что стоит присягнуть свободе купли-продажи, и рынок сам реализует себя. Почти мгновенно, как если бы речь шла об обмене - зуб за зуб, око за око.
Советский президент позволил заморочить себе голову "программой 500 дней", чтобы затем дурь сия отправилась мутить воду по всей стране. Первый российский президент в силу решительности характера благословил Е. Гайдара на "программу из 8 пунктов", которые обещали в один присест сделать россиян "свободнорыночными" хозяевами и хозяйчиками. В арабской сказке семейную проблему уладили за тысячу и одну ночь. В нашей, русской, финал будет писаться за чертой второго тысячелетия и, похоже, не теми, кто сказку начинал.
Это в лучшем случае. Если перестать исповедовать поутру одни идеи и под вечер другие, то на оздоровление советской экономики и ее приобщение к социально ориентированному рынку могло бы достать жизни одного поколения. Видимо, понятно, что обездвиживанию и ломке старого должно предшествовать создание всеохватывающих правовой и организационной инфраструктур нового способа хозяйствования. Иначе не избежать тяжелейших экономических, социальных, моральных потерь. Рынок, с его кажущейся стихией, зиждется на строгом порядке. Отсутствие последнего тут же замещается анархией с ее необузданным разрушительным потенциалом.
При целеустремленной и напряженной работе парламента в 500 дней можно было бы овладеть главными из правовых и, наверное, организационных высот социального рынка. Особенно если не штурмовать всем миром пик Коммунизма, что на Памире, или "пик свободного рыночного хозяйства", которого на планете Земля не зарегистрировано и по поводу которого, что касается Марса, ясности нет. Первопроходство - занятие лестное. Двигаясь проторенными дорогами, политики рискуют не оставить следа в истории. А так хочется прослыть незаурядным! Вот и получается, что вместо следования законам писаным принимаются править и жить по наитию.
Умный финансист изрек: железное правило банковского дела - ваши дела не будут лучше, чем дела ваших клиентов. Применительно к сферам политическим, социальным, экономическим это могло бы звучать примерно так: дела правителей не должны складываться благоприятней, чем дела зависимых от них граждан. Сути не меняет, что связь явлений в политике проявляет себя часто опосредствованно и растяжимей во времени.
Перестройкой давался шанс к осознанию каждым самого себя, своего места в прошлом, роли в настоящем, назначения в будущем. Гласность была призвана оказать этому великому делу неоценимую помощь, и она могла бы сделать это, твердо держась выверенных фактов и не предаваясь эмоциям или сведению счетов. Конечно, шанс превращается в реальность не ожиданием дела и не обещанием дел, но единственно через их совершение. И не просто совершение. Если не знать, что чему должно предшествовать и за чем следовать, проку не быть. Оглядываясь на последние десять - двенадцать лет и сопоставляя сказанное с содеянным, не перестаешь поражаться склонности политиков к алогичным действиям и поступкам. Как будто все или без малого все намеренно делалось шиворот-навыворот.
Перестройка открылась констатацией: система, общество, страна в опасно запущенном недуге. Напрашивался вопрос: на ком ответственность за случившийся, как утверждалось, сбой? Что на чужаков вешали - малоинтересно. Какие познания вынесли наружу раскопки в самих себе - это куда существенней. Вскорости доморощенный злодей сыскался - Л. Брежнев. Он кругом виновен: за "застой", за разлад снабжения и торговли, за коррупцию в госаппарате, за интервенцию в Афганистан. Л. Брежнев, оказывалось, особенно нашкодил после 1975 года, когда существовал по милости врачей, царствовал, но не правил.