На сей счет у меня состоялось письменное объяснение с М. Горбачевым. Я счел своим долгом сделать представление по поводу не столько развенчания покойного генсека, сколько отсутствия хотя бы намеков на роль здравствовавших в ту пору его сподвижников. Как-никак они восемь лет руководили страной от его имени. Некоторые из регентов удостоились быть названными в записке по имени, остальные, включая М. Горбачева, шли под псевдонимом "и другие". Вы, читатель, правильно подумали - отец перестройки не пришел в восторг.
Пусть виноват Л. Брежнев. Восемь лет терпел, что за его спиной обделывались всякие комбинации. Потерпит еще. Но не следовало ли М. Горбачеву пойти несколько дальше совместной с Э. Шеварднадзе клятвы исключить "на будущее" решения, не опробированные полным составом Политбюро, и позаботиться о том, чтобы таковых не было за спиной партии? И вслед еще один подвопрос: насколько в принципе может быть эффективной и устойчивой система, формально завязанная на монопартию, а в действительности на вознесенную над всеми и вся должность, отдававшуюся (с одним известным изъятием) в пожизненное владение некоей персоне и зависевшую всецело от ее наклонностей и причуд?
Партия - это не пчелиный улей. Иначе говоря, единственно верной увертюрой перестройки должна была быть глубокая реформа партии снизу доверху, превращение ее из организации, аукающей генеральному секретарю и обслуживающей его, в институт, поставленный в непрерывной связи с живой жизнью генерировать свежие идеи. М. Горбачев предпочел, однако, другой сценарий. Сначала чистка партаппарата, расстановка, как полагал генсек, верных ему кадров. Затем вторая селекция. За 1985-1990 годы краевые звенья поменялись трижды. Пошло ли это на пользу М. Горбачеву или больше - Е. Лигачеву?
1988 год - год смены вех, год решающих - по убеждению многих, роковых - перемен. КПСС возвратила властные функции Советам разных уровней. Нужная реформа, и крайне серьезная. Она предполагала самую тщательную подготовку, ибо Советы за десятилетия их вождения на помочах разучились самостоятельно ходить. К тому же в их распоряжении не было ни специалистов, ни материальной базы. Правление Советам предстояло начинать с нуля. Партия, таким образом, обосабливалась от государственных обязанностей, не позаботившись, пока расправит плечи дееспособный преемник. Открылась полоса безвластия.
Если бы авторы плана с плакатным названием "Вся власть Советам!" сегодня объявили, что хаотический переход из одного состояния в другое вызывался ими намеренно, в расчете на разоружение и партии, и Советов, я лично не удивился бы. Еще меньше поразило бы меня признание, что вся "реформа политической системы" 1988 года затеивалась для нейтрализации предрекавшегося сопротивления в партии усилению режима личной власти М. Горбачева в противовес всем прочим государственным и общественным надстройкам и пристройкам.
Облагораживание советской действительности в отрыве от перелома в сознании? Такого, на мой взгляд, быть не могло. Либо будет четко обозначен берег, от которого отправляется корабль, и координаты нового порта приписки, либо болтаться этому кораблю без руля и ветрил в надежде, что течением его куда-то прибьет.
Сталинизм не просто тенью преследовал нас. Он сидел в порах самого склада жизни, в гипертрофировании государственности, противном отдельному человеку и обществу в целом, в антидемократическом централизме, наделявшем верховного владыку качествами божества.
Неудача перестройки многими нитями связана с неспособностью М. Горбачева сказать правду о нашем прошлом, назвать все вещи своими именами, признать, что сталинизм был абсолютным отрицанием социализма, его нежеланием восстановить Б правах принцип разделения властей вместо того, чтобы, разделяя, властвовать как прежде.
"Безусловный приоритет", отданный политике перед экономикой, уподобил в конечном счете перестройку перестановке мебели, людей, акцентов. Со временем обращались так, как будто в кладовой держали про запас еще одну жизнь. Но иной потерянный час за годы не наверстаешь. Вчера - хворь, сегодня - недуг, назавтра - инвалидность или летальный исход. И возникает критическая масса, селевой поток, который даже при огромном напряжении сдержать редко кому удается.
Идеология сталинизма себя изжила. О новой не удосужились позаботиться. Общее идеологическое пространство распалось. Расцвели пресловутые 100 цветов. Цветки дали завязи. В национальных квартирах зажглись собственные огни. Несмотря на высочайшую степень интеграции - 84 процента, поползли швы экономического корсета. Развал экономики запрограммировал распад державы с многовековым прошлым.
Россия отброшена в XVII век. Наука в загоне. Школы в упадке. Культура во мраке. Хозяйство в распаде. Каждый оставлен спасаться как может. Успешней всего это получается пока у людей без совести и морали.
XX век будет среди прочего тем отличен от прежних эпох, что сделал осязаемо близкими древние апокалиптические легенды и пророчества. Ныне в возможностях человека устроить "атомную зиму" и адово пекло, перенести на Землю по заказу марсианский или меркурианский климат. Перекрыть планете кислород, лишить ее озонового щита и пресной воды - вообще не проблема. Этим люди занимаются давно и небезуспешно.
Перестройщики могли бы подать заявку на отдельную строку в скорбном мартирологе. Еще бы! Никому пока не удавалось сотворить хаос, подобный нынешнему, на одной пятой земной суши. Есть от чего возгордиться или воскликнуть: порезвились всласть!
Не станем, однако, всем напастям наперекор, впадать в фатализм. Небо и земля пока при нас. Отделить бы свет от тьмы, вдохнуть в человека душу живую, зажечь в его сердце надежду. Перестройка преуспела в разбросе камней. Настало время камни собирать.
"Будущее - это не то, куда мы идем, а то, что мы создаем. Дороги следует не искать, а строить. Сам процесс строительства меняет как самого творца, так и его судьбу". Хорошо, согласитесь, сказало. Когда-то я записал эти близкие мне по настрою мысли себе в блокнот, но упустил проставить, кто автор. Кажется, слова эти принадлежат Д. Эйзенхауэру, умудренному к тому моменту опытом полководца и президента.
От себя к воспроизведенной записи я прибавил бы: неверно также спасаться от неопределенностей и рисков будущего бегством в прошлое. Реставрация не есть возврат. Она даже не отход от осевой линии развития, а сход на обочину. "И если будешь гнаться за ними (делами), не достигнешь, и, убегая, не уйдешь" (Иисус, сын Сираха, 11). Так было три тысячи лет назад познано и остается верным по сегодня и навсегда.
ПРИЛОЖЕНИЯ
Приложение 1
Докладная записка В.М. Фалина М.С. Горбачеву.
Ноябрь 1986 года
Уважаемый Михаил Сергеевич!
Культ личности отнюдь не сводился к беззаконию. Он был преступлением. Преступлением не только против конкретных людей, но против народовластия, против партии, против социализма. Нам придется - и не раз - возвращаться к этой больной теме. Ее не обойти ни на XIX партийной конференции, ни на XXVIII съезде. Восстановление ленинизма в полном объеме и первозданной редакции, к сожалению, затянулось сверх всякой меры. Видно, на нас выпало бремя и этой работы. Иного не дано. Если перестройка не должна оборваться на полпути, если есть намерение вести ее ответственно, с серьезностью и глубиной, подобающими революции.
Нет нужды специально останавливаться на фундаментальной важности обеспечения тождества слова и дела. В общей форме отмечу, что идеология не сводится к философским формулам и не исчерпывается ими. Философия-абстракция чаще всего выполняет функцию кадила, чтобы курить фимиам потребному и непотребному, раз без них не обойтись или поскольку они удобны. Нам это ни к чему.
Имел ли сталинизм что-либо общее с научным социализмом, хотя бы в концепции? Это - вопрос вопросов. Верно, на каком-то этапе Сталин защищал марксизм-ленинизм от наскоков справа и слева. После нападения нацистской Германии незаурядная воля Сталина в немалой степени способствовала мобилизации и концентрации ресурс сов страны на отражение смертельной угрозы нашей Отчизне и ее социалистическому будущему. Нет нужды замалчивать проявленные Сталиным искусство и твердость в политическом отстаивании позиций СССР и социалистической альтернативы в мировых делах. Эта часть правды обнародована. Незачем наводить на нее тень.
Но ведь давно настал черед произнести другую часть, и тоже правды: защитив и сохранив форму, Сталин шаг за шагом наполнил ее содержанием, которое нельзя квалифицировать иначе, как глумление над социализмом, как переиначивание его в антисоциализм. Рожденные творчеством народа Советы - этот поныне самый совершенный способ демократического волеизлияния и самоуправления - были превращены им в безликие конторы делопроизводителей или парадные ассамблеи, где полагалось лишь вздымать руки. Партию пытались низвести до уровня рыцарского ордена с его безропотным повиновением и тупым обожанием верховного магистра. Над обществом был занесен меч, каравший любую без спроса поднятую голову, укорачивавший каждый не в меру длинный язык, подрубавший почти всякую инициативу, загодя не опробированную семью няньками.
В политике й идеологии узурпация видения была возведена в абсолют. За считанные годы посредством манипуляций, не укладывающихся в нормальном сознании, здесь насадили в качестве непреложной нормы монокультуру, отражавшую не объективную истину, а извращенные или примитивные представления о ней одной персоны, которая погрязла в эгоцентризме, наглухо изолировала себя от народа, не любила людей и не желала знать об их нуждах. Ленинский план индустриализации и кооперации был отброшен как якобы чересчур осторожный и недостаточно спорый. Сталин приписал социализму способность насиловать экономику бесщадно, произвольно устанавливать темпы, пропорции, объемы. Типичное хищничество, присущее подходу "цель оправдывает средства".
Подобный феномен, или, если угодно, мания, не знает сомнений или пресыщения. Таких под занавес раздражает всякое интеллектуальное соперничество и, не дай бог, выход, к примеру, ученого за пределы умственного горизонта диктатора. Тогда-то и жди свирепых раскатов - запретить кибернетику, поделить на чистых и нечистых генетиков, взнуздать искусство и культуру, пустить в перемол - других забот Сталин в начале 50-х годов уже не ведал - языкознание.
Абсурд какой-то. Сам себе враг. Получается несовместимость с бытующим мнением о Сталине как изощренном прагматике. Разгадка, по-видимому, в приоритетах - наибольшим противоречием собственной эпохи был он сам. Ничто не казалось Сталину чрезмерным для возвеличивания собственной особы. И ничего не было жаль, что отторгалось его нравом или раздражало своей непонятностью, свежестью подхода, нешаблонностью. Так и сводил, порой под корень, славу отечественной культуры, науки, техники, педагогики, военного дела. Без содрогания и, вполне возможно, с садистским наслаждением.
В итоге наше общество, возьмем хотя бы только духовную область, потеряло плеяду выдающихся деятелей науки и культуры, коими по праву должно гордиться. Это крайне прискорбно, но это далеко не все. Подверглась обескровливанию база, дававшая цивилизации гениальных мыслителей и обогащенная после Октября оригинальными дарованиями высочайшего класса из самой гущи народной.
Традиционная логика с ее поиском в поступках добра и зла неприложима к Сталину и ему подобным. Этот сорт деятелей не терпит ни в чем конкуренции или стесненности. Они срастаются с властью, которая становится для них вещью в себе. Преклонение и восхищение окружающих перед вождистской "уникальностью" и "сверхъестественностью" превращается в жизненную потребность. Как кислород для дыхания. Общественные, социальные и государственные интересы под конец занимают лишь постольку, поскольку позволяют выразить себя и унизить других, реализовать свои страсти и пристрастия.
Вот и пытайся, принимая все это во внимание, обозначить без перекосов место Сталина в истории. Метод - "с одной стороны" и "с другой стороны" - не годится. А третьей, так называемой золотой стороны, не существует. В общем, наш удел анализировать, сопоставлять, делать выводы, глядя прямо в лицо фактам, только фактам и всем фактам.
Пока же констатирую следующее - столь плодотворно начавшееся после Октября соединение идейных, нравственных и материальных посылок с готовностью широчайших народных масс деятельно включиться в переустройство общества на принципиально новых началах было деформировано и затем грубо прервано на исходе первого послереволюционного десятилетия. Исторический шанс, реально суливший Республике Советов выход развернутым фронтом к вершинам культурного, социального и экономического прогресса, был использован в самой малой степени и не лучшим во многих аспектах образом.
Постепенно на место ленинского "социализм силен сознательностью масс" пришла сталинская апологетика принуждения и слепого подчинения. Вместо ленинского "массы должны знать все и все делать сознательно" сделали правилом: держать народ в неведении, дабы не отвлекался от исполнения приказов и инструкций. Сопоставление теории с опытом занесли в реестр подрывных акций. Марксизм-ленинизм превратили в катехизис, в пресловутую четвертую главу "Краткого курса", в "отче наш".
Ленин называл диалектику душой марксизма. Сталин распял и убил эту душу. Чтобы никто не смел перечить ему, единственному толкователю и хранителю "чистоты" учения. Диалектику заменила схоластика, скроенная на потребу автору подделки под ленинизм, освящавшая наперед все, что бы Сталин ни изрекал и ни творил.
Всякому живому делу, любому развитию имманентно присущи борьба нового со старым и сопротивление старого новому. В самых неожиданных подчас проявлениях. Сталин углядел здесь перст божий, открыл для себя "легальный" способ избавляться от неугодных, насадить в стране атмосферу морального террора, сплошной подозрительности и крайней неуверенности, побуждавшей надеяться на чудо пришествия избавителя. Семинарист брал в Сталине верх над компилятивно сотканным марксистом.
К чему ни прикоснись, где ни поскреби, под тонкой оболочкой слов мистификация и дурман. Вместе взятое, сталинское прочтение социализма обернулось для страны, для дела нашего святого трагедией. Ее последствия будет ощущать не одно поколение советских людей. Нравственные издержки сталинизма самые сложные для преодоления.
Недавно я встречался с руководителями СМИ и творческих союзов и высказал ряд соображений, имеющих прямое или косвенное касательство к этой проблематике. Перед членами ЦК добавлю: размежевываясь со сталинским наследием, мы не были последовательны, а в чем-то отделались жестами и формальностями.
Конечно, все мы родом из Октября. Но в чем-то больше, в чем-то меньше, мы также дети или внуки сталинской поры. Общество еще не разомкнуло, не сбросило многих оков, наложенных Сталиным на наше восприятие бытия, на весь мыслительный процесс. Доказательства? Пожалуйста.
Мы сопоставляем ныне происходящее, особенно в духовной сфере, не с тем, как было при Ленине, но с дозволенным или недозволенным при Сталине. Многие инструкции, тут действующие, несут на себе почерк 30-40-х годов. Пожалуй, еще больше связывают нас с той порой предвзятоЬти и предрассудки. Среди них такой коварный, как презумпция виновности.
Потому-то, наверное, когда в ходе перестройки противоборство принимает крутой оборот, кое-кому мерещатся уклоны, контра, заговоры, в любом случае ересь. И шарят под лавкой: нет ли поблизости топора. Крепко засел чертов "закон обострения классовой борьбы".
Определенно недостает культуры всякой и главным образом бывшей в немилости у Сталина культуры демократии, культуры человеческого общения свободных и равных между собой граждан. Не хватает аргументов, такта, навыка слушать оппонента, не терпится проявить власть, если она в наличии. В голосе прорезываются металлические нотки, взгляд твердеет, нечто монументальное появляется в самой фигуре. Даже человек, от природы одаренный, не всегда выдерживает испытание властью, подчас пустяковой. Из спеси, не обязательно корысти ради, он тешится чужой зависимостью. Хочу - выдам справку, хочу - нет, проставлю печать или буду только дышать на нее, помогу больному или не помогу, пропущу или задержу, приму на учебу или воздержусь, "облагодетельствую" или испорчу настроение, заставляю отбывать ценз повинностей и страданий, прежде чем ты - гражданин - получишь положенное по Конституции. А схвати подобного властолюбца за руку, он прикроется "государственным резоном" или бумагой, которую читает справа налево, выискивая в ней между строк то, чего нет, или наглым - "не нравится, могу уйти работать в другое заведение".
Невидимые миру слезы? Бытовые неурядицы. Возможно, кого-то устроит нивелировка проблемы. Если же смотреть в корень, то придется заявить - многие наши недуги зачинаются совсем обыденно. В очередях, переполненном транспорте, собесах, врачебных учреждениях и т. д. складываются свои циклоны и антициклоны, воздействующие не только на сезонную погоду, но и на общественный климат. Если подойти к проблеме под политическим углом зрения, то придется признать, что стихийно распространилась практика урезания де-факто социальных гарантий и гражданских прав советского человека или затруднения доступа к ним.
Кто может мириться, с олимпийским спокойствием взирать, как ветеранов Отечественной войны, инвалидов, вернувшихся из Афганистана, оскорбляют бездушием и усмешкой, бросая вызов Постановлениям ЦК и правительства, как издеваются над сиротами и престарелыми? Когда же хотя бы здесь воцарится порядок? За мелочь подобные безобразия могут сходить только у людей, непоколебимо убежденных в волшебной силе палочной дисциплины и начальственного окрика. Для них демократия - ширма, дань моде, легкое недомогание наподобие насморка или развлечение, которое мы можем для разнообразия себе накоротко позволить.
Встречаются, понятно, и такие, кто не утруждает себя самоанализом, ищет ответы на вопросы, которые его волнуют, лишь вовне и за аксиому чтит приспособленчество. Приспосабливается всегда держащий про запас вчерашний скарб. По одной этой причине нельзя ждать от него полной отдачи. Хорошо еще, если он не балласт, а только пассив. Впрочем, пассивность охотно ищет себе извинения и находит - зачем рисковать, быть деятельным, когда инициатива по-прежнему наказуема или связана с вагоном неудобств, мытарств, нервотрепки.
Для полноты картины придется упомянуть людей, паразитирующих на бдительности и поточным методом производящих сомнения. По их мнению, партия уже зашла слишком далеко в революционных переменах, демократическом обновлении и гласности. В подтверждение скажут: смотрите, какие волны провоцируют выступления в прессе, какие крайние точки зрения "публика" выражает без опроса, на кого замахиваются.