В апреле 1908 года Ленин гостил на острове Капри у Горького, и есть известная серия фотографий: Ленин и Богданов играют в шахматы на вилле Горького.
Как всё это было славно! По-человечески, по-простому, по-душевному славно… И вот приходится отставлять шутки и товарищество в сторону и начинать с Богдановым идейную войну.
Вместе они так уже и не сойдутся… Богданов с Луначарским, Алексинским, Горьким и Вилоновым организует каприйскую "партийную" школу в 1909 году и позднее, в 1911 году, аналогичную школу в Болонье, а в декабре 1909 года вместе с Григорием Алексинским станет организатором группы "левых большевиков" "Вперёд"…
Казалось бы - сколько пыла… В то время Богданов замахнётся на собственную философскую систему! Он явно будет считать себя правым, а Ленина неправым. И тут надо говорить, скорее, не о пыле, а об апломбе.
Полезно сопоставить Богданова со Сталиным. Сталин уловил масштаб Ленина сразу и, даром что сам был гением, не стал - в отличие от Богданова - изображать из себя фигуру как минимум равновеликую Ленину, а пошёл под руку Ленина и всю свою жизнь шёл под знаменем Ленина и был верен делу Ленина. Богданов же, обладая талантом вполне сумбурным, с какого-то момента стал отвергать Ленина, пытался потрясать небеса…
А что затем?
А затем Богданов в 1913 году тихо вернётся в Россию, будет одно время сотрудничать в "Правде", в интеллигентских изданиях… В 1914 году его как врача мобилизуют на фронт, но в 1915 году откомандируют на работу в госпиталь в Москве. Тогда он уже будет считать себя "вне политики".
Ленинский Октябрь бывший ленинский соратник не примет, Октябрьскую революцию оценит как "демагогию-диктатуру". Богданов много рассуждал о некой "всеобщей организационной науке", названной им "тектологией", но заниматься организацией строительства новой России не спешил. После Октября 1917 года он отказался от всех предложений работать в Наркомпросе у своего же зятя Луначарского, но стал основателем недолговечного "Пролетарского университета" и с 1918-го по 1921 годы был одним из руководителей Пролеткульта - дело не так чтобы очень ответственное…
Позднее Богданов стал всё же организатором и вдохновителем Института переливания крови и погиб при неудачном опыте над собой. Чтя его память - научный героизм есть научный героизм, - можно заметить, что конец Богданова оказался в некотором смысле символическим - он проявлял много неорганизованных эмоций там, где требовались холодный разум и дисциплина подлинно организованного ума. И об одном ли Богданове следует сказать так?
Вот какими были отзовисты. Явная глупость их позиции была, казалось бы, очевидной. К чему лишаться думской трибуны - во имя чистоты риз? Или отказываться от неё потому, что думские большевики не всегда работали лучшим образом?
Ну, если и так - воспитывайте товарищей, но с маху - отзывать?
Сложно, сложно было Ленину… С неумно политически ведущими себя товарищами порой бывает сложнее, чем с открытыми политическими врагами. Недаром давно было сказано: "Избави меня, боже, от друзей, а от врагов я как-нибудь сам избавлюсь".
В ПЕРВОЙ половине 1909 года Ленин был по горло занят попытками вернуть Богданова и его сторонников на верный путь. Ситуацию хорошо иллюстрирует, например, письмо Ленина к Иосифу Дубровинскому от 29 апреля 1909 года:
"Дорогой друг! У нас гостит Покровский. Обыватель чистой воды. "Конечно, отзовизм глупость, конечно, это синдикализм, но по моральным соображениям и я и, вероятно, Степанов (И. И. Скворцов-Степанов. - С. К.) будем за Максимова (Богданова. - С. К.)". Обижают, видите ли, кристальных негодяев разные злые люди! Эти "маральные" обыватели сразу начинают "мараться", когда при них говоришь об исторической задаче сплочения марксистских элементов…
Выписывала этого мараку оппозиция - мы его не выписывали…
Похоже на то, что Власов теперь решает судьбу: если он с глупистами, обывателями и махистами, тогда, очевидно, раскол и упорная борьба. Если он с нами, тогда, может быть, удастся свести к отколу парочки обывателей, кои в партии ноль…
Домов + Богданов + Марат требуют сегодня БЦ (Большевистский центр. - С. К.) о назначении срока пленума на конец V - начало VI. На деле возможен пленум лишь ещё позже…"
В скобках замечу, что туберкулёзник Дубровинский тогда лечился в Давосе, и Ленин в своих письмах ему раз за разом напоминал весной 1909 года: "бросьте мысль об удирании из санатория", "лечитесь серьёзно", "лечитесь, гуляйте, спите, ешьте, ибо для партии нам нужно здоровое имущество"… Но в 1913 году Дубровинский стараниями царского правительства попал в другой "санаторий" - ссыльный "туруханский" - и в 1913 году в Сибири же умер.
Что же до лиц, упомянутых в письме, то "Домов" - это М. П. Покровский, с упоминания о котором Ленин письмо начал, Максимов-Богданов - это Богданов, а "Марат" - московский большевик Виргилий Леонович Шанцер (1867–1911).
Уроженец Одессы, адвокат, окончивший Юрьевский (Тартуский) университет, Шанцер работал в партии с 1900 года, в 1902 году был сослан в Сибирь на три года. В 1904 году его освободили "на основании высочайшего манифеста от 11 августа", но в октябре 1904 года, как отмечено в его охранном деле, он "письменно заявил о своём отказе от милостей, дарованных манифестом… и неизменяемости своих революционных убеждений".
В начале декабря 1905 года Шанцера арестовали в Москве на конспиративном совещании, где обсуждались вопросы подготовки декабрьского восстания, и в марте 1906 года опять выслали в Енисейскую губернию, откуда в октябре 1906 года он бежал. 18 апреля 1907 года был арестован в Петербурге, содержался в Красноярской тюрьме, затем "водворён" в село Богучанское Пинчугской волости Енисейской губернии. А позже, в 1908 году, бывшего одессита закатали в Туруханский край, но по дороге туда он бежал - за границу, к Ленину. Такие вот были у революционеров "забеги на длинные дистанции".
На V съезде Шанцер стал членом ЦК, входил в редакцию большевистского органа - газеты "Пролетарий". Но в итоге примкнул к отзовистам-ультиматистам, вошёл в группу "Вперёд". Вскоре Шанцер серьёзно заболел (занятия "бегом" из ссылок - не лучший вид "спорта" для сохранения здоровья), в 1910 году был перевезён в Москву, где через год и умер - сорока четырёх лет от роду.
Были у революционеров и такие судьбы.
Упомянутый же в письме Дубровинскому "Власов" - это Алексей Иванович Рыков (1881–1938), ставший после смерти Ленина вторым председателем Совета народных комиссаров СССР и возглавлявший Совнарком до декабря 1930 года. Рыков колебался всю жизнь и в итоге "доколебался" до расстрела после процесса "Правотроцкистского антисоветского блока" в 1938 году.
Были у революционеров и такие судьбы.
В НАЧАЛЕ декабря 1908 года Ульяновы переехали из Женевы в Париж - туда было решено перевести издание газеты "Пролетарий". На первых порах они останавливаются в "Отель де Гоблен" на бульваре Сен-Марсель, 27. Позднее переезжают в дом № 24 по улице Бонье на окраине города, а затем - на улицу Мари-Роз, № 4. Последний адрес и стал впоследствии знаменитым.
Жизнь в Париже была у Ульяновых отнюдь не "парижская", если подходить к ней с категориями туристическими или "новорусскими". Крупская в своих воспоминаниях писала, что в Париже пришлось провести самые тяжёлые годы эмиграции, и Ленин вспоминал их с тяжёлым чувством даже через много лет, когда стоял во главе России: "И какой чёрт понёс нас в Париж!".
Но сама Надежда Константиновна и поясняла: "Не чёрт, а потребность развернуть борьбу за марксизм, за ленинизм, за партию в центре эмигрантской жизни. Таким центром в годы реакции был Париж".
Интересно сравнить позднейшую невесёлую оценку Лениным Парижа с его же признанием в письме из сибирской ссылки родным 7 февраля 1898 года. Имея в виду младшую сестру - "Маняшу", он писал: "…Не угорит ли она в Париже? Очень возможно. Но теперь ведь сама повидала заграницу и может судить. А я жил в Париже всего месяц, занимался там мало, всё больше бегал по "достопримечательностям"…".
Теперь времени на "достопримечательности" уже не оставалось, хотя в Париже Ленин и Крупская с матерью Крупской обосновались на годы.
Квартира была снята на краю города, около самого городского вала, и поэтому при относительной дешевизне оказалась большой и светлой. Но обстановка была самая скромная - консьержка смотрела на привезённые из Женевы простые столы и табуретки с презрением.
Хозяйственные дела свалились на Крупскую, поскольку её мать "растерялась в сутолоке большого города". Крупская признавалась, что хозяйкой она была плохой, "только Владимир Ильич был другого мнения"…
Одно время с братом и невесткой жила Мария Ильинична, приехавшая в Париж изучать в Сорбонне французский язык, и однажды гостивший у Ульяновых Марк Елизаров, добравшийся в Париж из Японии, наблюдая, как женщины хлопочут на кухне и в очередь моют посуду, заметил: "Лучше бы вы "Машу" какую завели"… Но, по словам Крупской, они жили тогда "на партийное жалованье, поэтому экономили каждую копейку, а кроме того французские "Маши" не мирились с русской эмигрантской сутолокой".
Действительно - через ульяновскую квартиру тёк поток людей, что для французов было непривычным.
Заниматься Ленину в Париже было неудобно - до Национальной библиотеки надо было ездить на велосипеде, и от езды по Парижу с его оживлённым движением он очень уставал, однажды попал под автомобиль, но отделался изломанным велосипедом.
В том же Париже тысячи и даже десятки тысяч "интеллектуалов", не стоящих изломанного ленинского велосипеда, жили вполне обеспеченной жизнью, и в том же Париже Ленин, отойдя от революции, мог бы жить не только не хуже, а и получше многих. Но он упорно крутил "педали" своего жизненного "велосипеда" и ехал во всё том же, давно избранном направлении - к будущей революции…
Ему было сорок лет - не мальчик! Он полностью терялся в парижской толпе, не привлекая ничьего внимания, он, гений!
Но что тут поделаешь - надо было жить и работать.
Летом 1910 года Ленин и Крупская устроили себе небольшую передышку - относительную, конечно, с рюкзаками по горам теперь уже уйти не получалось. Но они устроились иначе, вначале открыв для себя Мёдон.
Как вспоминала Крупская:
"Мёдон - небольшой городок в 9 километрах от Парижа. По праздничным дням, летом, туда едут тысячи парижан провести время на лоне природы. Мы часто ездили туда в будни, перебить настроение, погонять на велосипедах по чудесному Мёдонскому лесу".
Однажды прямо из Мёдона Ленин отправил матери открытку с видом Мёдонского леса. Мария Александровна тогда жила у младшего сына, который служил земским врачом в селе Липитино, невдалеке от станции Михнёво Серпуховского уезда Московской губернии, и, видно, Владимир Ильич "под настроение" решил черкнуть в Россию весточку прямо, что называется, "с колеса" - велосипедного.
Короткий текст от (5) 18 июня 1910 года выдаёт отличное состояние духа писавшего:
"Дорогая мамочка! Посылаем тебе, Анюте и Мите привет с воскресной прогулки. Гуляем с Надей на велосипедах. Лес Мёдонский хорош и близко, 45 минут от Парижа. Письмо Анюты получил и ответил. Крепко обнимаю и за себя, и за Надю.
Твой В. У.".
18 июня (1 июля) 1910 года он пишет матери уже из Неаполя:
"Дорогая мамочка! Шлю большой привет из Неаполя. Доехал сюда пароходом из Марселя: дёшево и приятно. Ехал как по Волге. Двигаюсь отсюда на Капри ненадолго. Крепко, крепко обнимаю. Всем привет.
Твой В. У.".
Одна фраза из этого письма показывает, как тосковал Ленин по Волге - попав после долгого перерыва на летнюю палубу парохода, он плавание по дивному, роскошному Средиземному морю сравнивает (!) с плаванием по Волге!
Чуть позже, 3 января 1911 года, в письме Марку Елизарову Ленин признавался: "Здесь так оторванным себя чувствуешь, что рассказы о впечатлениях и наблюдениях "с Волги" (соскучился я по Волге!) - бальзам настоящий…".
НА ИТАЛЬЯНСКИЙ остров Капри Ленин ехал в гости к Максиму Горькому и пробыл у того целый месяц.
Они уже хорошо знали друг друга, уже не раз Горький шёл вразрез с линией Ленина, помогал деньгами "богостроителям", но к Горькому Ленин питал, как я понимаю, слабость. Горький был свой, пусть и порой заблуждающийся, но свой. Горький был ведь тогда единственным великим русским писателем, который прямо сотрудничал с большевиками, прямо, в том числе и финансово, поддерживал их.
Впрочем, и Горький питал слабость к Ленину, хотя, повторю, в пору революции 1917 года и в 1918 году немало помешал Ленину публикацией своих, вот уж точно, "Несвоевременных мыслей".
Так или иначе, месяц на Капри был, конечно же, полон бесед и споров - Горький стоил того, чтобы бороться за него. К тому же Ленин имел некие планы относительно привлечения Горького к работе в задуманной новой легальной большевистской газете "Звезда", первый номер которой вышел в Петербурге 16 (29) декабря 1910 года.
Считавшаяся в первый период издания органом думской социал-демократической фракции, "Звезда" выходила вначале еженедельно, затем - два раза, а позднее и три раза в неделю, до 22 апреля (5 мая) 1912 года. То есть "Звезда" стала прямой предшественницей "Правды", первый номер которой вышел 5 мая (н. ст.) 1912 года.
Тираж "Звезды" составлял вначале 7–10 тысяч, а отдельные номера "вытягивали" и 50–60 тысяч экземпляров. В "Звезде" Ленин опубликовал около 50 статей за подписями: В. Ильин; В. Ф.; Вильям Фрей; Ф. Л-ко; К. Т.; Б. К. (скорее всего, от "бек", "большевик"); М. Ш. (не исключаю, что от иронического "меньшевик"); П. П.; Р. Силин; Р. С.; Б. Г.; Не-либеральный скептик; К. Ф.; Ф. Ф.; М. М.
Псевдоним "Н. Ленин" не был использован тогда ни разу - издание-то было легальным, и "нелегальный" псевдоним был в нём ни к чему.
В номерах "Звезды" появились семь "Сказок" Горького из серии "Сказки об Италии"… В феврале 1912 года Ленин писал ему: "Очень и очень рад, что Вы помогаете "Звезде". Трудно нам с ней чертовски - и внутренние, и внешние, и финансовые трудности необъятны - а всё же тянем". Но это было много позже. Летом же 1910 года Ленин, вернувшись с Капри, вместе с Крупской и её матерью уезжает в приморский городок Порник на берегу Бискайского залива, где они поселяются в доме таможенного сторожа. 27 июля 1910 года Ленин пишет младшей сестре:
"Дорогая Маняша! Пишу тебе из Порника. Вот уже почти неделя, как я устроился здесь с Е. В. и Надей. Отдыхаем чудесно. Купаемся и т. д. Как-то у вас делишки? Как мамино здоровье? Как стоит вопрос о Копенгагене и Стокгольме?.."
В Порнике Ленин уже не только отдыхал, но и работал, вёл партийную переписку и готовился к VIII конгрессу II Интернационала, который должен был пройти в Копенгагене в августе 1910 года. Там предполагалось много встреч, дискуссий и речей…
Ещё из Порника Ленин написал в Стокгольм Михаилу Кобецкому письмо с просьбой нанять ему в Копенгагене комнату - "простую, дешёвую, маленькую" - и прибавлял:
"Если Вам некогда, не хлопочите, я успею найти сам". Затем в следующем письме он уточнил: "Еду к Вам с семьёй (жена и тёща). Если можно, поищите дешёвую комнатку (или 2) понедельно или подённо. Если получите пакеты, сохраните не распечатывая".
Последняя фраза объясняется тем, что большевик М. В. Кобецкий (1881–1937), который стал эмигрантом с 1908 года и осел в Дании, занимался транспортировкой газет "Пролетарий" и "Социал-Демократ" в Россию и пересылкой Ленину корреспонденции из России.
Готовился Владимир Ильич и ещё к одной встрече - уже в Стокгольме, но о ней - отдельно…
КОНГРЕСС в Копенгагене был вторым после Штутгартского конгресса крупным международным форумом, в работе которого Ленин принимал участие. Рассматривался в основном вопрос о кооперативах, и в русской секции, где обсуждался ленинский проект резолюции, произошёл показательный казус… В ходе дебатов меньшевики обвинили Ленина в том, что он-де "губит партию". Один из большевиков удивился - как же один человек может погубить партию, и меньшевик Фёдор Дан - личность в российской социал-демократии исключительно склочная и непривлекательная - невольно дал Ленину такую оценку, которая выражала самую суть Ленина:
"Да потому что нет больше такого человека, который все 24 часа в сутки был бы занят революцией, у которого не было бы других мыслей, кроме мысли о революции, и который даже во сне видит только революцию. Подите-ка, справьтесь с таким".
Слова у Фёдора Дана с языка сорвались неожиданно верные, однако менее всего можно было представить Ленина неким революционным "паровым катком". Недаром много позднее Маяковским была брошена в жизнь формула Ленина: "Самый человечный человек"… И как раз в те дни, когда Фёдор Дан дал свою формулу Ленина, Ленин-человек заявлял о себе властно и волнующе - 12 (25) сентября 1910 года Владимир Ильич приехал из Копенгагена в Стокгольм на встречу с матерью.
Последний раз сын и мать виделись три года назад, когда Ленин нелегально был в России, и вот теперь Мария Александровна, несмотря на преклонный возраст - ей было уже 75 лет, - а скорее по причине преклонного возраста, решилась на путешествие в наиболее близкую точку, где могла увидеть сына. Стокгольм, связанный пароходным сообщением с Финляндией, и был такой точкой.
В Стокгольме они жили втроём - мать, сын и младшая дочь. Первую половину дня Ленин работал в библиотеке, а вторую целиком посвящал матери, прогулкам с ней по городу, по окрестностям…
В шведской столице Ленин несколько раз выступал на собраниях социал-демократических групп с рефератами о Копенгагенском конгрессе и о положении в РСДРП. На одном из его выступлений на собрании большевистской группы была и мать. Она впервые слушала публичное выступление второго сына, и, как вспоминала Мария Ильинична, ей показалось, что, "слушая его, она вспоминала другую речь, которую ей пришлось слышать, - речь Александра Ильича на суде. Об этом говорило её изменившееся лицо".
Они пробыли вместе две недели…
Затем Мария Александровна уехала, да и сыну долго задерживаться в Стокгольме возможности не было.
В порту Ленин смотрел, как мать и сестра поднимаются по трапу на борт парохода, принадлежавшего русской компании. Взойти вместе с ними на палубу, чтобы ещё немного побыть рядом с матерью, Ленин не мог - его тут же арестовали бы.
Мать уезжала, сын оставался, и оба понимали, что это свидание может стать последним, что они последний раз смотрят друг другу в глаза.
Что они чувствовали в тот, наполненный внутренней драмой, собственно - трагедией, момент?
Да ясно - что!
Сколько менее драматичных ситуаций описаны в пьесах и романах, а тут была жизнь - реальная и величественная в своей добровольной реальности. Эта драма разделённых семей затрагивала не только Ленина, но и других постоянных вынужденных эмигрантов из революционной среды, но ленинский случай всё же особо волнует уже в силу великой судьбы его…