Как гнусно на её фоне выглядят те, кто озлобляет сегодня юных "малых сих" против Ленина, подвигает оглуплённую и социально идиотизированную толпу на осквернение памятников Ленину, на надругательство над памятью того, кто…
А, да что говорить!
С матерью он так больше и не увиделся - она умерла в 1916 году.
26 СЕНТЯБРЯ 1910 года Ленин вернулся в Копенгаген, а 28 сентября - в Париж. Опять надо было заниматься повседневной, будничной работой по политическому просвещению масс и развитию партии. О том, что возможна и такая - неяркая и неэффектная - полоса в революционной борьбе, Ленин писал не раз, не раз предупреждал об этом соратников и массы, и вот эта полоса наступила.
Что ж, для Ленина это означало не снижение напряжения жизненного ритма, а перевод энергии в иные плоскости: в партийную публицистику, в поддержание "на плаву" местных партийных организаций и в развитие связей в среде европейских социал-демократов. Этим и были заполнены, по преимуществу, для Ленина 1911-й, 1912-й и последующие дореволюционные зарубежные годы.
В чём состояла заграничная работа Ленина между двумя русскими революциями как лидера партии, профессионального революционера?
Он жил за рубежом, в условиях почти абсолютной - по сравнению с царской Россией, конечно, - политической свободы. Бояться ареста, в общем-то (хотя - чем чёрт не шутит!) не приходилось, отстреливаться от агентов "охранки" - тоже.
Пропагандировать на митингах и маёвках было некого - рабочие массы остались далеко, в России.
Так чем был занят во второй эмиграции лидер большевиков Ленин повседневно?
В 1908 году…
В 1909-м и 1910 годах?
В 1911-м, 1912-м, 1913-м и 1914-м, и так далее - до весны 1917 года…
О многом уже сказано, но если отвечать на этот вопрос буквально, можно коротко ответить так: "Ленин все эти годы думал, читал, писал, слушал, говорил, периодически ездил в те или иные места"… Собственно, именно этим повседневно занят любой крупный управленец, любой руководитель.
Директор завода за станком не стоит, главный конструктор сам чертежи не выпускает… И даже главный режиссёр в театре сам на сцене в спектаклях, им поставленных, как правило, не появляется. Удел руководителя - думать, слушать, говорить, читать и писать документы. А Ленин как раз и был руководителем - руководителем большого партийного дела, требующего повседневного внимания и повседневных занятий.
Причём - нередко рутинных.
Чтобы хорошенько понять это, читателю надо бы взять в руки несколько ленинских томов, относящихся ко временам второй эмиграции, да и вчитаться в них, особенно - в тома писем.
Скажем, том 47 Полного собрания сочинений, где помещены письма с 1905-го по ноябрь 1910 года…
Для примера приведу оттуда два письма, почти случайно выбранных (потом, правда, я понял, что выбор был удачным, и остановился на нём уже осознанно). Оба соседствующих рядом, на страницах 258-й и 259-й 47-го тома, письма написаны Лениным в начале августа 1910 года.
Первое письмо послано из Порника в Париж и адресовано Д. М. Котляренко (1876–?) - достаточно рядовому партийному работнику, с 1908 года заведующему экспедицией (то есть - отделом рассылки и т. п.) большевистской газеты "Пролетарий":
"Личное товарищу Котляренко
1.8.10
I. Дорогой товарищ! Будьте любезны выписать нам следующие книги для редакции:
1) Отчёт фракции народной свободы за 3-ю сессию Государственной думы…
2) Памяти Н. Г. Чернышевского. Доклады и речи Анненского, Антоновича, Туган-Барановского и др. …
II. Далее. Насчёт доклада Вы поступили очень неосторожно, не послав заказным. Я здесь дал на почту адрес Рапопорта. Но этого мало. Пошлите тотчас заявления в Administration des postes в Pornic’е, прося, как отправитель, переслать пакет Рапопорту…
III. Насчёт "Общественного Движения" - говорят, что Бритман привёз его и сдал в экспедицию для меня… Вы при случае запросите…
IV. Насчёт гостей на конгрессе в Копенгагене не могу ничего сказать. Обыкновенно, кажись, пускали на хоры… Возьмите один листок из моей посылки в ЗБЦК (Заграничное бюро ЦК. - С. К.)… там есть листок с адресом председателя местного организационного комитета
V. Прилагаю письмо для ЗБЦК. Прошу поскорее передать.
VI. А как дело с докладом? Очень, очень прошу торопить издание.
Жму руку. Ваш Н. Ленин".
Второе письмо послано 2 августа 1910 года А. И. Любимову ("Марку") тоже из Порника - в Париж. В 1904 году Любимова кооптировали в состав ЦК. Он "дрейфовал" в сторону меньшевизма и позднее входил в плехановскую группу "Единство". Но партия, особенно в эмиграции, состоит не только из "твердокаменных", а повседневная работа есть повседневная работа, окончательный "развод" большевиков с меньшевиками в 1910 году ещё не состоялся, и Ленин пишет:
"Дорогой М.!
Прилагаемое письмо будьте любезны отправить экспрессом Пятнице (нелегалу в России О. А. Пятницкому. - С. К.).
…Гюисманс (секретарь Международного Социалистического Бюро II Интернационала. - С. К.) запретил доклады свыше 4 страниц… Я знаю одно: что доклад печатаем мы сами; кто же может нам запретить сделать его большим? …Требование печатать доклад на 3 языках мне известно давно, но раз нет денег? Что же, "запретят" на одном языке?
Прилагаю письмо из банка, который сообщает мне счёт и требует от меня (как и всегда) письменного ответа, удостоверяющего за моей подписью, что я признаю точность этого счёта. Прилагаю сей письменный ответ…" и т. д.
К слову, в постскриптуме письма Любимову Ленин пишет о расходах на посылку на VIII конгресс II Интернационала в Копенгаген до восьми делегатов и заканчивает вопросом: "Хватит ли у Вас на это из 75 тысяч?".
Конечно, это не значило, что на посылку делегатов из расчёта до 300 франков на делегата надо будет "ухнуть" все 75 тысяч партийных денег, но суть вопроса понятна - может ли партия позволить себе расход здесь по максимуму, послав в Копенгаген всех допускаемых по квоте делегатов?
А ВОТ ЕЩЁ три письма, относящиеся уже к 1914 году…
Первое написано в феврале 1914 года:
"Дорогой Фёдор Никитич! Получил Ваше письмо и очень рад, что Вы устроились.
Теперь - покой, солнце, сон, еда. Следите за всем этим сытно ли кормят?
Надо пить молока побольше. Пьёте ли?
Надо взвешиваться раз в неделю и записывать каждый раз, сколько Вы весите…
Надо ходить к местному доктору хоть раз в 10 дней… Имеете ли адрес доктора? Если нет, пишите, я разыщу.
Но главное - сон…
Пишите подробно обо всём этом.
Надя кланяется! Жму руку и желаю отдыхать хорошо.
Ваш Ленин.
P. S. Не очень ли скучаете? Если да, могу устроить Вам визиты знакомых из Женевы и Лозанны. Но не утомят ли Вас визиты? Пишите!
Есть ли ванна в Вашем пансионе?"
Фёдор Никитич - это депутат IV Думы, рабочий-текстильщик Самойлов, приехавший подлечить нервы в швейцарский Монтрё. И вот Ленин из Кракова беспокоится о том, как устроен товарищ, не очень-то к "европам" привыкший.
В апреле Ленин в письме из Кракова в Берн адресуется по поводу Самойлова к партийцу Г. Л. Шкловскому:
"Дорогой друг! Вчера получил тревожное письмо от Самойлова. Ему хуже. Не спит. Скучает.
…Ужасно то неприятно, ибо мы взялись, так сказать, его вылечить. Посылаю ему сегодня рекомендательное письмо здешнего нервного врача Ландау к доктору De Montet Vevey в "Mon Repos" (санаторий).
Видимо, надо свозить Самойлова к лучшему нервному врачу и перевести в санаторий, где был бы систематический уход и присмотр. Сделайте это пожалуйста, не стесняйтесь расходами… ибо во что бы то ни стало надо к осени поставить Самойлова на ноги…
Говорят, скука очень вредна неврастеникам. Но как тут быть? Взять Самойлова в Поронин (мы едем туда 1.V) или в Закопане? Можно, но там дожди всё лето.
Пишите о результате визита к врачу…"
В начале мая Самойлов сообщает Ленину, что находится в Бернском городском санатории и врач рекомендует ему физический труд. И Ленин опять пишет Шкловскому:
"Дорогой Г. Л.!
Что же не отвечаете насчёт Самойлова (непременно устройте ему физический труд - найдите крестьянина в окрестностях или огородника через социалистов…)
Привет! Ваш В. И.".
Такая черта Ленина и позволила после его смерти Владимиру Маяковскому, Ленина понявшему очень точно, написать: "Он к товарищам милел людскою лаской…".
ЧТО МОЖНО и нужно сказать, осмысляя и комментируя выше приведённые письма - вполне представительные для понимания сути жизни и работы Ленина до второй русской революции?
Уже в начале своей жизни, которая рано определилась как жизнь профессионального революционера, Ленин подходил к проблеме ведения революционной работы абсолютно трезво - без патетики и деловито. Через два с лишним десятка лет после эпохи "Союза за освобождение рабочего класса", стоя во главе страны, он сказал России: "Нам истерические порывы не нужны, нам нужна мерная поступь железных батальонов пролетариата".
Вот ради того, чтобы революцию сопровождали спокойная убеждённость и мерная поступь людей дела, а не истерические возгласы и призывы, Ленин в эмиграции и работал.
В советские годы каждый школьник знал, что, когда до Симбирска дошло сообщение о казни старшего брата Александра, Владимир - ещё гимназист - сказал: "Мы пойдём другим путём!". И эти слова - явно не апокриф, то есть нечто, сочинённое позднее… Ленин - ещё не Ленин, а юный Владимир Ульянов - почти сразу увидел все звенья той "якорной цепи", на одном конце которой был глубоко засевший в иле истории "якорь" царизма, а на другой - тот "брашпиль", на который надо было намотать эту "цепь", чтобы снять с места застоявшийся "корабль" российского государства и направить его курсом на социализм.
Эсеровский террор, заговор, народническое упование на основное население - крестьян, - всё это был не тот путь, который вёл к победе народной революции.
Рабочие ↔ пропаганда среди рабочих ↔ общерусская газета для объединения сил ↔ партия с ядром профессиональных партийных работников ↔ пропаганда среди широких масс с задачей понимания массами необходимости завоевания политической власти ↔ повседневная профессиональная партийная работа и подготовка условий для революции за счёт роста влияния партии в массах, - вот какой была надёжная, не разрываемая никакими репрессиями царизма "цепь" революционной работы. И Ленин изо дня в день эту "цепь" укреплял.
В подходящий момент, приложив нужные усилия, большевики должны были за эту "цепь" сорвать Россию с "мёртвого якоря".
А если бы - по тем или иным причинам - Россию сорвали бы с "грунта" царизма без участия большевиков, то…
То большевикам надо было быть готовыми вовремя перехватить руль государственного управления, чтобы российский "корабль" не сел на камни или на мель, а то и вовсе перевернулся…
Вот для чего надо было жить и работать, однако порывы страсти, яростное горение и т. п. не очень-то подходили как образное выражение сути работы Ленина во второй половине 1900-х и первой половине 1910-х годов… А точнее - патетические образы и сравнения вообще не подходили для описания жизни Ленина.
Другое дело - спокойная уверенность, ровное горение и свечение…
Один из советских лётчиков-испытателей заявлял: "Если испытатель идёт в полёт как на подвиг, значит, он к полёту не готов". Это не значит, что испытателем может быть человек, не готовый к подвигу. Как раз наоборот, повседневная готовность к неожиданным, экстремальным ситуациям в полёте, когда необходимо действовать мужественно, для испытателя - неотъемлемая профессиональная черта. Но он не должен рассматривать свою работу как подвиг. Для него подвиг - элемент профессионализма.
Это же следует сказать и о профессиональном революционере… А Ленин был высоким профессионалом своего революционного дела.
Рисковать собой, бросая бомбу в великого князя, глупо и бессмысленно.
Рисковать собой, когда грозит арест и долгое выключение из работы по руководству партией, необходимо по чисто деловым соображениям. И Ленин без колебаний ступает на ненадёжный лёд Финского залива - как это было осенью 1907 года…
Подвиг?
Нет, конечно!
Досадная, чреватая гибелью, но - необходимость.
И - не более того…
Свою работу Ленин никогда не считал героической, а когда работа требовала от него героизма, он воспринимал это как неизбежные издержки работы, как досадную её специфику.
ТАК смотрели на дело в революционной эмиграции далеко не все, к тому же - в эмиграции, весьма разнородной по политическим платформам, по возрасту и опыту работы эмигрантов, по рисунку натур типичных представителей различных эмигрантских кругов: эсеров, бундовцев, меньшевиков, "трудовиков", анархистов и т. д. и т. п.
Не только убеждения, но и быт большевиков и, скажем, меньшевиков очень различались. Меньшевик Юлий Мартов, например, был неряшлив и интеллектуально, и в быту. Большевик Владимир Ульянов, напротив, имел строгий, чётко логичный ум, был аккуратен в одежде и общежитии.
Но с тем же Мартовым - бывшим близким другом - Ленину приходилось постоянно общаться лично и через письма, обсуждать хотя бы частично общие задачи и проблемы, дискутировать, пытаться переубедить…
Было бы небесполезно отдельную книгу посвятить анализу эмигрантских писем Ленина к тем или иным адресатам, где речь идёт только об отношении к тому или иному партийному деятелю - Радеку, например. И параллельно - анализу переписки Ленина в тот же период с тем же деятелем, с тем же Радеком…
Читая многие ленинские письма год за годом с конца 1900-х до середины 1910-х годов, не всегда поймёшь - об одном и том же человеке или о разных людях пишет Ленин? И, в свою очередь, не всегда понятно - Ленин или кто-то другой в разное время пишет об одном и том же человеке?
Глупцы усматривают в этом факте (а это - факт!) "политиканство" Ленина, его якобы склонность к интригам, к склоке и т. д. В действительности же Ленин был вынужден то и дело идти на компромиссы там, где это было возможно, а при этом ни за что не идти на компромиссы там, где они были недопустимы.
Линия Ленина нередко бывала гибкой, но всегда - последовательной, непрерывной в своём развитии. Можно ли было сказать то же самое о многих, с кем Ленину по его деятельности профессионального революционера приходилось в эмиграции взаимодействовать?
Отсюда и проистекали разные оценки одного и того же человека в разные периоды. Не Ленин был непоследователен, непоследовательными и противоречивыми были многие из тех, с кем ему приходилось иметь дело.
Политическая эмиграция, а тем более - дореволюционная российская политическая эмиграция, неизбежно была чревата ссорами уже потому, что в психологическом отношении политическая эмиграция - всегда стресс.
Ленин, Крупская и другие - даже самые "твердокаменные" - большевики-ленинцы исключением здесь не были и быть не могли! Просто кто-то переносил стресс мужественно, а кто-то им, так сказать, любовался.
Ленин оказался вне Родины не потому, что совершил уголовное преступление и сбежал от наказания, а потому, что его не устраивало на Родине её общественное устройство и он хотел заменить его другим. Он любил Россию, а жить в ней и работать не имел права, потому что для той России, которая есть, он был официальным изгоем.
Примирись со строем, и сможешь вернуться, увидеть мать, сестёр, брата…
Увидеть русские берёзовые рощи, Волгу, московские улочки, Невский в Питере, пойти в Третьяковку…
Да попросту сможешь услышать родную, русскую речь - не в эмигрантском застолье, а на приволье, под родным небом!
Ан нет!
Конечно, это был стресс - подавляемый, загнанный в подсознание, но постоянный. А на всё это накладывались политические разногласия в партийной среде, непонимание и ещё много всякого разного… В начале января 1911 года Ленин пишет заметочку "О краске стыда у Иудушки Троцкого". Чувства автора в ней заявлены вполне определённо, однако в реальном масштабе времени Ленин публиковать её не стал - она появилась в номере 21 газеты "Правда" от 21 января 1932 года - в очередной день памяти Ленина. Вот она - почти полностью:
"Иудушка Троцкий распинался на пленуме против ликвидаторства и отзовизма. Клялся и божился, что он партиен. Получал субсидию.
После пленума ослабел ЦК, усилились вперёдовцы - обзавелись деньгами. Укрепились ликвидаторы, плевавшие в "Нашей Заре" перед Столыпиным в лицо нелегальной партии.
Иудушка… стал писать… ликвидаторские статьи… И сей Иудушка бьёт себя в грудь и кричит о своей партийности, уверяя, что он отнюдь перед вперёдовцами и ликвидаторами не пресмыкался.
Такова краска стыда у Иудушки Троцкого".
Как много вместили в себя эти немногие строки! И негодование Ленина в тот конкретный момент. И всю сложность того конкретного момента… И будущие измены и политиканство Троцкого уже советского периода, после смерти Ленина ставшие особенно злостными и опасными.
ЖИЗНЬ в эмиграции всегда не сахар, и даже деятельная политическая эмиграция накапливает психологическую усталость. Причём поводы к этому дают не только враги, оппоненты, но и нередко товарищи. Вот Ленин пишет 25 февраля 1911 года Алексею Рыкову:
"Дорогой Власов! Сейчас получил Ваше письмо и спешу ответить немедленно…
…Ваша основная ошибка - что Вы верите словам и закрываете глаза на дела. Вам наговорили "добрых слов" разные люди вроде Домова или Алексинского, или ещё не знаю кого, и Вы верите, Вы пишете: "Вперёд (группа отзовистов. - С. К.)… наш возможный союзник…"
Это неправда. Это лживые слова жуликов, готовых обещать что угодно, лишь бы замазать то, что есть, их особую школу, их 85 000 р. от эксов.
Если Домов отходит от "Вперёда", то ведь Домов - учитель гимназии, обыватель, баба, а не политик. Если Алексинский "ссорился" с Богдановым и К, то теперь вот, вернувшись из Болоньи, он вполне опять помирился…
Вы полагаетесь на слова и оставляете себя бессильным на деле - это значит повторять роковую ошибку…"
"Домов" - это Михаил Покровский, будущий редактор серьёзного ленинского труда об империализме как высшей стадии капитализма, будущий советский академик-историк.
А Алексинский - это и есть Алексинский, бывший "товарищ Пётр" и будущий "разоблачитель" Ленина летом 1917 года. Для характеристики позднего Алексинского ещё эмигрантского образца не мешает познакомиться с извлечением из циркуляра Департамента полиции российского МВД от 7 июля 1913 года № 101901, где сообщалось о расколе в группе "Вперёд":