"Поводом к расколу послужили разногласия, существующие между двумя лидерами этой группы - бывшим депутатом Алексинским и Луначарским. Разногласия хотя и возникли на почве культурных начинаний Луначарского и приняли внешнюю форму спора о чистоте марксизма, но в действительности носили чисто личный характер благодаря неуживчивому характеру Алексинского, который ранее уже способствовал уходу из этой же группы известного экономиста и бывшего члена Центр. Комитета - Богданова".
Вот таким путём шёл Алексинский - от амбиций к склоке, от склоки - к амбициям, а в итоге - к провокации и предательству.
Полностью письмо Ленина к Рыкову, частично цитированное выше, занимает в 48-м томе более четырёх страниц, и читать его - если, конечно, знаешь и понимаешь, о чём идёт речь, - весьма интересно. Так, отвечая на сомнения Рыкова, Ленин пишет: "А насчёт осколков (будущих!!) не заботьтесь. Будем мы сильны - все придут к нам. Будем слабы, будем верить в слова, - нас осмеют, и только…".
Но и приведённого отрывка достаточно для того, чтобы увидеть, как часто даже среди заграничных большевиков только Ленин был полностью последователен и принципиален.
Любопытен и постскриптум этого письма:
"Не видали ли Вы Никитича? Не втёр ли он ещё очки насчёт миролюбия "Вперёда". Это мастер посулы давать и очки втирать".
"Никитич" - это Л. Б. Красин, крупный партиец, член ЦК, а после революции - нарком внешней торговли СССР, полпред в Великобритании…
Нет, жизнь сложнее схем, и уж кто-кто, а Ленин и понимал это, и писал об этом, и вёл себя, отдавая себе отчёт в этом…
В КОНЦЕ 1910 года Ленин получил достоверные сведения о гибели Ивана Бабушкина в 1906 году, и в № 2 нового ленинского органа - "Рабочей Газеты" от 18 (31) декабря 19010 года Владимир Ильич опубликовал большой некролог "Иван Васильевич Бабушкин"… Это было слово скорби товарища о верном погибшем друге и соратнике:
"Мы живём в проклятых условиях, когда возможна такая вещь: крупный партийный работник, гордость партии, товарищ, всю свою жизнь беззаветно отдавший рабочему делу, пропадает без вести. И самые близкие люди, как жена и мать, самые близкие товарища годами не знают, что сталось с ним: мается ли он где на каторге, погиб ли в какой тюрьме или умер геройской смертью в схватке с врагом. Так было с Иваном Васильевичем, расстрелянным Ренненкампфом (точнее, Меллером-Закомельским. - С. К.)…
Имя Ивана Васильевича близко и дорого не одному социал-демократу. Все, знавшие его, любили и уважали его за его энергию, отсутствие фразы, глубокую выдержанную революционность и горячую преданность делу… Бабушкин пал жертвой зверской расправы царского опричника, но, умирая, он знал, что дело, которому он отдал свою жизнь, не умрёт…
…Есть люди, которые сочинили и распространяют басню о том, что Российская социал-демократическая рабочая партия есть партия интеллигентская, что рабочие от неё оторваны…
Биография Ивана Васильевича Бабушкина, десятилетняя социал-демократическая работа этого рабочего-искровца служит наглядным опровержением либеральной лжи… Народные герои есть. Это - люди, подобные Бабушкину… Без таких людей русский народ остался бы навсегда народом рабов, народом холопов. С такими людьми русский народ завоюет себе полное освобождение от всякой эксплуатации…"
И ещё один некролог пришлось написать вскоре Ленину - 18 (31) января 1911 года в 67 лет скончался крупнейший немецкий социал-демократ Пауль Зингер, председатель правления Германской социал-демократической партии и председатель её фракции в рейхстаге.
Зингер происходил из богатой купеческой семьи, сам начинал как богатый фабрикант и буржуазный демократ, но уже в семидесятые годы XIX века пришёл к марксизму и к борьбе за социализм, за революционное начало в СДПГ.
Ниже приведена немалая часть некролога, опубликованного Лениным в третьем номере "Рабочей Газеты", которую стали издавать большевики с 1910 года как непериодический нелегальный орган. Приведена потому, что то, что Ленин написал о Зингере, он полностью мог адресовать самому себе - за исключением того, что Ленин, в отличие от Зингера, был ещё и теоретиком и публицистом.
Вне сомнений, именно естественное сопоставление судьбы Зингера с собственной и придало словам Ленина яркую страстность, обычно Владимиром Ильичом в печатных трудах сдерживаемую:
"5 февраля немецкая социал-демократия хоронила одного из старейших своих вождей. Всё рабочее население Берлина - многие сотни тысяч - по призыву партии явились на похоронное шествие, пришли почтить память того, кто отдал все свои силы, всю свою жизнь на служение делу освобождения рабочего класса…
Он отдал партии все свои силы, всё своё богатство, все таланты практика и руководителя. Зингер был из числа тех немногих, можно сказать: из числа тех исключительно редких выходцев из буржуазии, которых долгая история либерализма, история измен, трусости, сделок с правительством, угодничества буржуазных политиканов, не расслабляет, не развращает, а закаляет, превращает в революционеров до мозга костей. Редки такие выходцы из буржуазии, примыкающие к социализму, и только таким редким, долголетней борьбой искушённым, людям должен доверять пролетариат…
Зингер не был ни теоретиком, ни публицистом, ни блестящим оратором. Он был прежде всего и больше всего практиком-организатором нелегальной партии во время исключительного закона(закон 1878 года против социалистов, проведённый Бисмарком. - С. К.) и парламентарием (оба раза жирный курсив мой. - С. К.) после отмены этого закона".
То, что написал Ленин в последнем цитируемом выше абзаце, крайне важно для понимания подлинного Ленина! Из сказанного им в 1911 году ясно видно, что в условиях виртуальной буржуазной Российской республики - если бы она установилась в мирное время и в не разваленной войной стране, - мы увидели бы совершенно не того Ленина, которого знает реальная история.
Ленин создавал нелегальную партию не из любви к заговорам, а вынужденный к тому самим царизмом, без всякого чрезвычайного закона подавлявшим те гражданские свободы, которые к началу XX века стали в Европе уже нормой. Но если бы царизм уступил естественному ходу событий и принял английскую или германскую форму монархии, то Россия увидела бы Ленина - не руководителя нелегальной партии, а Ленина-парламентария, то есть, - русский вариант Пауля Зингера, ещё более успешный и выдающийся, чем "оригинал".
При этом целью и задачей Ленина как главы парламентской партии всё так же оставался бы социализм, и в условиях подлинно свободного выборного волеизъявления масс Ленин стал бы выборным главой российского государства в течение вряд ли более трёх-пяти лет после "отмены" российского не юридического, а фактического "чрезвычайного закона".
Ленин сам умел делать будничную повседневную работу, умея видеть при этом и общее, не топя его в мелочах. Поэтому он, говоря о Зингере, и подчёркивал:
"Этот практик, у которого большая часть времени уходила на мелкую, будничную, технически-парламентарную и всяческую "деловую" работу, был велик тем, что не делал себе кумира из мелочей, не поддавался столь привычному и столь пошлому стремлению отмахиваться от резкой и принципиальной борьбы… Напротив, Зингер всякий раз, когда вставал вопрос о коренном характере революционной партии рабочего класса, о конечных целях её, всегда был во главе самых твёрдых и самых решительных борцов со всеми проявлениями оппортунизма… Зингер вместе с Энгельсом, Либкнехтом и Бебелем боролся на два фронта: и против "молодых" полуанархистов, отрицавших парламентскую борьбу, и против умеренных "легалистов во что бы то ни стало"…"
Тут аналогия со сложившимся положением в РСДРП была явной и прямой.
Сильно звучало и следующее:
"Никогда трёхмиллионный Берлин не видал такого скопления народу: не менее миллиона человек были участниками и зрителями шествия. Никогда ни один из сильных мира сего не удостаивался таких похорон. Можно приказать десяткам тысяч солдат выстроиться по улицам при проводах праха какого-нибудь короля или знаменитого избиениями внешних и внутренних врагов генерала, но нельзя поднять население громадного города, если в сердцах всей миллионной трудящейся массы нет горячей привязанности к своему вождю, к делу революционной борьбы самой этой массы…
Он заслужил ту ненависть буржуазии, которая проводила его в могилу. Буржуазные ненавистники Зингера (немецкие либералы и наши кадеты) злорадно указывают на то, что с его смертью сходит в могилу один из последних представителей героического периода немецкой социал-демократии, когда так сильна, свежа, непосредственна была у вожаков вера в революцию… Но пусть не ликуют враги раньше времени!
Умирают старые революционные вожди - растёт и крепнет молодая армия революционного пролетариата".
Написав так о Зингере, Ленин не мог знать тогда, конечно, что нарисованная им картина похорон Зингера в феврале 1911 года будет ещё более мощно воспроизведена во время похорон Владимира Ильича в январе 1924 года. Но сегодня эти ленинские строки выглядят так, как будто сквозь годы он видел новые миллионные ряды скорбящих, траурные флаги и народную скорбь уже по нему самому…
ЖИВУЩИЕ продолжают то, что не успели сделать ушедшие, и весной 1911 года Ленин организует под Парижем, в Лонжюмо, партийную школу. Ленин прочёл около 60 лекций, включая курс политэкономии, аграрный вопрос, теорию и практику социализма, курс философии и материалистического понимания истории… Занятия продолжались до конца августа 1911 года, после чего слушатели разъехались на нелегальную работу в Россию.
Подробные сведения о школе в Лонжюмо мы находим в документах охранки, опубликованных после Октября 1917 года. Провокатор Бряндинский, "осветивший" школу московской охранке, отметил даже, что два раза устраивались групповые выезды: "первый раз 14 июня в Париж на национальный праздник (день взятия Бастилии. - С. К.)… и второй раз в Версаль", при этом первый раз "на выпивку" было израсходовано до 150 франков, а второй раз "лишь 60–70 франков".
Бряндинский оказался объективным информатором и отметил, что "при расходовании партийных денег на личные потребности каждым из школьников в отдельности соблюдалась экономия" и лишь "при тратах целой группой особенно не стеснялись". Впрочем, 150 франков один раз на компанию человек в тридцать, многие из которых приехали из подполья и должны были уехать в подполье, - это не так уж и много.
Интересные воспоминания о школе в Лонжюмо оставила и Крупская, на которой лежала организация переписки слушателей с родными. Из колоритных воспоминаний Надежды Константиновны (в деталях подтверждаемых донесением Бряндинского) видна дружная, товарищеская атмосфера в этой французской деревне в 15 километрах от Парижа - не очень уютной, не курортной, но удобной тем, что там не жило никого из русских. Для слушателей-"нелегалов" это было обстоятельством существенным.
"Занимались много и усердно, - писала Крупская. - По вечерам иногда ходили в поле, где много пели, лежали под скирдами, говорили о всякой всячине. Ильич тоже иногда ходил с ними"…
Столовались Ульяновы вместе со слушателями. Хозяйство взяла на себя Катя Мазанова, жена рабочего, бывшего вместе с Мартовым в ссылке в Туруханске, а потом нелегально работавшего на Урале. Ходили слушатели босыми - стояла страшная жара, а они, как на подбор, "гимназиев не кончали".
В Лонжюмо приехали рабочие А. И. Догадов из Баку, "плехановец" (впоследствии большевик) И. Д. Чугурин из Киева, металлист И. С. Белостоцкий из Питера, москвич-кожевенник И. В. Присягин, Я. Д. Зевин из Екатеринослава, А. И. Иванова, поляк Э. Прухняк, польский социал-демократ С. Ю. Копец, С. Искрянистов… Вольнослушателями числились Г. К. Орджоникидзе ("Серго"), И. И. Шварц ("Сёма", "Семён"), Б. А. Бреслав ("Захар").
Разными оказались их судьбы…
Скажем, Яков Зевин (1884–1918) начинал как меньшевик-партиец, с 1912 года стал большевиком, после Февральской революции работал в Моссовете, занимал пост комиссара труда в Бакинской коммуне и в 1918 году был расстрелян в числе 26 бакинских комиссаров.
Серго Орджоникидзе стал в СССР крупнейшим партийным и государственным деятелем… Занимали ответственные посты после Октября 1917 года и другие бывшие слушатели…
А вот что написала Крупская о судьбе выпускника школы С. Искрянистова ("Василия"):
"Он очень хорошо занимался, но держался как-то странно, сторонился всех… Он был очень дельным работником, в течение ряда лет занимал ответственные посты. Бедовал здорово. На фабрики и заводы его, как "неблагонадёжного", никуда не брали, и он с женою и двумя детьми очень долго жил на очень маленький заработок своей жены - ткачихи. Как потом выяснилось, Искрянистов не выдержал и стал провокатором. Стал здорово выпивать. В Лонжюмо не пил. Вернувшись из Лонжюмо… покончил с собой. Раз вечером прогнал из дому жену и детей, затопил печку, закрыл трубу, наутро нашли его мёртвым. Получил он за свою работу какие-то гроши, числился провокатором меньше года".
Увы, бывало и так.
В ИЮНЕ 1911 года Ленин собрал в Париже совещание членов ЦК, живущих за границей. В этом совещании принял и член ЦК от Социал-демократии Королевства Польского и Литвы "Юзеф" - Феликс Дзержинский. "Поляки" до этого работали достаточно обособленно, и Ленин провёл отдельное совещание с представителями польской социал-демократии, на котором обменялся с Дзержинским записками, где оба соглашались, что меньшевиков-"голосовцев" надо из партии исключать. В историю партии этот обмен вошёл как "Договор Ленина с Юзефом". А в январе 1912 года в Праге проходит созванная Лениным отдельная партийная конференция большевиков. На ней председателем Русского бюро ЦК был заочно избран Сталин, находившийся тогда в вологодской ссылке.
Сразу после Пражской конференции, в феврале 1912 года, Ленин написал Горькому: "Наконец удалось - вопреки ликвидаторской сволочи - возродить партию и её Центральный комитет. Надеюсь, Вы порадуетесь этому вместе с нами. Не напишете ли майский листок? Или листовочку в таком же майском духе? Коротенькую, "духоподъёмную", а? Тряхните стариной - помните 1905 год - и черкните пару слов, ежели появится охота написать…".
Видно, что, несмотря на продолжающуюся зиму, настроение у Ленина было весенним, майским, "духоподъёмным". Положение определилось, "задачи ясны и команды понятны, и виден рубеж огневой"…
И не будет ни натяжкой, ни преувеличением сказать, что тогда окончательно завершился для Ленина период не то что бы "разброда и шатаний" - этого за Лениным не замечалось никогда и ни в чём, и не то что бы иллюзий - этим Ленин тоже никогда не страдал, но - период надежд на то, что все те, кто работает в рабочей среде, то есть те, кто считает себя "организованными марксистами", поймут, что лишь тактика и стратегия Ленина обеспечивает - рано или поздно - успех.
Ленин окончательно отряхнул со своей жизни и борьбы прах иллюзий, разочарований и упований. Он окончательно духовно укрепился в мысли, что надо идти и идти своим путём, ведя за собой только тех, кто готов идти за ним, как солдаты за командиром.
По внешней видимости ещё царило время тяжёлой реакции, пиком которой стал Ленский расстрел 4 апреля 1912 года. Тогда власти расправились над участниками мирного шествия рабочих Ленских золотых приисков, протестовавших против произвола администрации и ареста стачечного комитета.
Владельцы акционерного "Ленского золотопромышленного товарищества" ("Лензото"), где преобладали английские акционеры, получали ежегодно 7 миллионов чистой прибыли, дивиденды за 1910 год составили 56 %. Рабочие же на приисках в глухой тайге в двух тысячах километров от Сибирской железной дороги при 11-часовом рабочем дне по договору фактически работали за гроши по 13–14 часов.
В начале марта 1912 года началась стачка - с бунта женщин-работниц, когда в гнилом мясе, отвешиваемом в приисковой лавке, они обнаружили ещё и бычьи гениталии. Осенью 1911 года на приисках оформилась большевистская группа, она и возглавила стачку. Программа: восьмичасовой рабочий день, увеличение заработка на 10–30 %, отмена штрафов, организация медицинской помощи, улучшение продовольственного снабжения и квартирного положения.
Всего-то!
И петербургские, и лондонские хозяева приисков требования отклонили, решив рассчитать рабочих, прекратить подвоз продовольствия и выселить бастующих из приисковых казарм. В ночь с 3 (16) на 4 (17) апреля по распоряжению Департамента полиции была арестована часть членов Центрального забастовочного комитета. Тогда утром 4 апреля около трёх тысяч рабочих направились к Надеждинскому прииску, где находился прокурор, чтобы вручить жалобу. Но заранее подтянутые войска открыли огонь. Было убито 270 и ранено 250 человек.
10 апреля 1912 года в ответ на запрос социал-демократической фракции Государственной Думы министр внутренних дел Макаров заявил: "Так было и так будет впредь!". В СССР об этом палаческом ответе знал любой средне успевающий ученик средней школы, сегодня о нём вряд ли знают даже школьные учителя.
В ответ на ответ Макарова по России прокатилась волна демонстраций и политических стачек, в которых приняло участие до 300 тысяч человек. 25 апреля 1912 года в газете "Социал-демократ" Ленин констатировал: "Политические стачки и начало демонстраций по поводу ленского побоища показывают нарастание революционного движения рабочих масс в России". А в августе 1912 года в очередном письме Горькому Ленин доверительно сообщал:
"А в Балтийском флоте кипит! У меня был в Париже (между нами) специальный делегат, посланный собранием матросов и социал-демократов. Организации нет, - просто плакать хочется!! Ежели есть у Вас офицерские связи, надо все усилия употребить, чтобы что-либо наладить. Настроение у матросов боевое, но могут опять все зря погибнуть…"
В очередной раз возникало это слово - "организация". Естественно, по условиям России, - нелегальная. То есть Ленин мыслил верно: необходимо как можно более энергичное наращивание партийных сил и усиление всех видов работы, как легальной, так и нелегальной.
В легальной части обозначился крупный успех: в апреле большевистский депутат III Думы Полетаев получил разрешение на издание новой газеты, и с 5 мая в Питере стала легально выходить ежедневная рабочая газета "Правда"! Не малохольная "троцкая" венская квази-"Правда", а ленинско-сталинская "Правда", первый номер которой вышел с передовицей, написанной Сталиным.
В ДВАДЦАТЫХ числах июня 1912 года Ульяновы переехали из Парижа в Галицию, в австрийский (тогда) Краков. Вначале поселились в предместье, однако тут было далеко до вокзала, а Ленин почти ежедневно ходил отправлять письма в "Правду" скорым ночным поездом - чтобы статьи успевали вовремя. Поэтому в конце августа переехали на новую квартиру рядом с вокзалом. В двух комнатах стояли три простые кровати (мать Крупской тоже переехала за детьми в Краков), два стола, несколько стульев и табуреток, плюс полки для книг.
В августе Ленин сообщал Горькому в ответ на его вопрос: