ВЛАДИМИР Ильич, уехав девять лет назад из Санкт-Петербурга, вернулся в переименованный в 1914 году на русский лад Петроград в ночь на 4 апреля 1917 года.
Была восторженная встреча, митинги, речи… Потом он с Крупской, сёстрами, зятем и друзьями добрался до квартиры Елизаровых на улице Широкой. Наутро его ожидали новые неотложные дела, а с раннего утра он поехал с родными и близкими на Волково кладбище - к давней могиле сестры Ольги и свежей могиле матери.
Всё тот же Владимир Бонч-Бруевич, бывший в то утро рядом с Ильичом, оставил нам запись об этом:
"Всегда сдержанный, всегда владевший собой, всегда серьёзный и задумчивый, Владимир Ильич не проявлял никогда, особенно при посторонних, интимности и задушевности своих чувств. Но мы все знали, как нежно и чутко относился он к своей матери, и, зная это, чувствовали, что тропинка на Волковом кладбище, туда, к этому маленькому холмику, была одной из тяжёлых дорог Владимира Ильича".
Он стоял у могилы, что-то шептал, потом низко-низко поклонился…
В тот день на Волковом кладбище не было фотографа - да и откуда ему было быть там в то раннее утро? Но через два года, 13 марта 1919 года, на том же Волковом кладбище хоронили неожиданно умершего от тифа Марка Тимофеевича Елизарова.
Ленин приехал на похороны из Москвы, и фотограф Я. Штейнберг сделал тогда серию из пяти снимков - Ленин в окружении провожающих у могилы зятя… Глядя на эти фото, я думал: "Если бы художнику надо было написать картину на тему "Мужская скорбь", то, имея возможность выбирать, он, скорее всего, выбрал бы для работы одно из этих фото Ленина".
Таким он был, конечно, и в то утро 5 апреля 1917 года, когда перед тем, как взвалить на себя свой тяжкий российский крест до конца дней своих, он пришёл на последнюю встречу с матерью…
Да и не с матерью, а с её могилой.
Побывать же на могиле отца он так и не смог.
Глава 5
"Моя партия не запрещает этого…"
КОГДА смотришь на то, что успел сделать Ленин после Октября 1917 года, всего за пять лет активной уже не революционной, а государственной деятельности, то понимаешь, что всё это можно было сделать лишь в режиме не менее чем 12-, а то и 14-часового рабочего дня день за днём.
Собственно, так же работал и Сталин, почему де Голль при их личной встрече и удивился - как можно успевать так много!
Так что будет неверным говорить, что за всей этой державной работой сложно увидеть Ленина - не государственную фигуру, а человека. Ленин - основатель новой России и Ленин-человек - это одно и то же. Ленин-человек полностью раскрывается в его работе на посту председателя Совета народных комиссаров РСФСР и председателя Совета труда и обороны РСФСР… И этот Ленин хорошо виден даже не из тех или иных воспоминаний - хотя из них он виден ярко, а из четырёх, с 50-го по 54-й, послеоктябрьских томов писем, записок, телеграмм и телефонограмм в Полном собрании сочинений…
Но было же и время, когда Ленин жил хотя и напряжённой жизнью разума и духа, но - не изнуряющей, не изматывающей ежедневно жизнью, как после Октября 1917 года. Были времена, когда он мог позволить себе - по забавно-меткому словцу Надежды Константиновны - на часы "уйти в неопределённую часть пространства"… Мог сесть на велосипед и укатить куда глаза глядят - один или с Крупской. Мог позволить себе хотя и относительный - не без деловых партийных забот, но полноценный месячный отдых!
Этого Ленина мы можем узнать из его или Крупской "житейских" писем и из воспоминаний Надежды Константиновны Ульяновой-Крупской, того близкого человека и друга, который прожил с Лениным бок о бок четверть века - с молодых лет до смертного часа.
Однако правдиво и точно, а при этом сочно, колоритно, а порой и неожиданно Ленин-человек проявляется и вообще в воспоминаниях о нём товарищей и соратников.
СКАЖЕМ, в 1910 году в Копенгагене проходил VIII конгресс II Интернационала. Накануне открытия датчане, хозяева конгресса, устроили в небольшом открытом ресторанчике ужин в честь гостей. Был на этом ужине и Юрье Сирола - тогда член Правления и сопредседатель Социал-демократической партии Финляндии, депутат финского сейма…
Соседом по столу у Сиролы оказался Ленин, и когда графин с водкой дошёл по кругу до Сиролы, тот осведомился у Ленина:
- Вы позволите себе перед обедом рюмочку?
- Моя партия не запрещает этого, - ответил Ленин.
Финн смутился, поняв, что Ленину известна принятая в 1906 году съездом Социал-демократической партии Финляндии в Оулу резолюция, предписывающая партийным работникам быть всегда абсолютно трезвыми…
Вспоминая этот эпизод через много лет, Сирола - с 1918 года член РКП(б), с 1928 года нарком просвещения Карельской АССР - писал, что его поразило то, что Ленин запомнил "даже такое маленькое, мимоходом принятое решение", но потом, уже став коммунистом, Сирола понял, какое огромное значение Ленин придавал партии и принятым ей решениям.
Этот забавный историко-"гастрономический" курьёз хорош тем, что показывает Ленина и как человека, и как политика - в большом и в малом.
Причём как человек Ленин был неприхотлив. Уже другой финн - Карл Харальд Вийк, член Исполкома Социал-демократической партии Финляндии, вспоминал о том же ужине, что перед Вийком стояло "изысканное блюдо - омар", а перед сидящим рядом с Вийком Лениным "почти ничего не было". Вийк пишет, что это его первое наблюдение позже не раз подтверждалось: Ленин жил чрезвычайно скромно.
Между прочим, Ленин оказался рядом с финнами не случайно - он хотел обсудить с ними накоротке вопросы транспорта через Финляндию нелегальной литературы для России…
Да, Ленин не был полным абстинентом… Крупская в своих воспоминаниях о жизни в Кракове писала, что ей, в раннем детстве одно время жившей в Польше вместе с родителями, уже взрослой "милы казались "огрудки" (садики), в которых продавалось "квасьне млеко с земняками" (кислое молоко с картофелем)", и продолжала: "Ильич радовался тому, что вырвался из парижского пленения; он весело шутил, похваливал и "квасьне млеко", и польскую "моцную старку" (крепкую водку)…".
При этом Ленин относился к спиртному чисто, так сказать, гастрономически, без стремления отуманить мозг, тем более что такой мозг, как ленинский, рюмка "моцной старки" или тёмного мюнхенского пива отуманить не могли никак. А более ему для чисто вкусовых ощущений и не надо было.
Крупская вспоминала, как они с Ильичом в 1913 году по дороге из Берна в Поронин заехали буквально на несколько часов - от поезда до поезда - в Мюнхен, где жили в 1902 году. Незадолго до этого Крупской сделали в Берне операцию, и теперь Ульяновы возвращались в Поронин, где накопилось "много спешных, экстренных дел". Встречали их молодой Борис Книпович с женой.
Крупская знала "Бориску" с четырёх лет, когда он залезал ей на колени и заказывал: "Крупа - сказку об оловянном солдатике", а летом 1907 года, когда Борис был уже гимназистом, Ульяновы жили на даче Книповичей в финском Стирсуддене.
"Время мы провели в ресторане, славившимся каким-то особым сортом пива, - писала Крупская. - Hof Brдu (Хофбрёй) назывался ресторан. На стенах, на пивных кружках везде стоят буквы "Н. В." - "Народная воля", - смеялась я. В этой-то "Народной воле" и просидели мы весь вечер с Борей. Ильич похваливал мюнхенское пиво с видом знатока и любителя, поговорили они с Борей о дифференциации крестьянства, вспоминали мы все вместе Дяденьку (тётку Бориса Книповича Л. М. Книпович. - С. К.)…"
Прекрасно осведомлённый исследователь жизни Ленина, последний директор Центрального музея В. И. Ленина Владимир Ефимович Мельниченко, написал интересную книгу "Личная жизнь Ленина"… Есть там и главка "Мюнхенское пиво", где приведены воспоминания хорошо знавшего Ленина Ивана Фёдоровича Попова (1886–1957). Попов пишет, как Ленин однажды со смехом признался ему, что любит мюнхенское пиво так, что во время Поронинского совещания ЦК осенью 1913 года, узнав, что в деревушке, верстах в четырёх-пяти, в пивной появилось настоящее мюнхенское, он, Ленин, подбивал компанию сходить "по ночному холодку, наскоро" выпить по кружке пива.
И "хаживали, бывало"…
При этом автор "Недорисованного портрета" Ленина Валентинов-Вольский утверждал, что не видел никогда, чтобы Ленин пил более одной кружки пива, и прибавлял: "Его нельзя себе представить пьяным. Вид одного пьяного товарища в Париже вызвал у него содрогание и отвращение".
И даже "завравшийся, - как точно оценил Мельниченко, - Соломон", ещё один "мемуарист"-невозвращенец Соломон-Исецкий, признавал, что "Ленин был очень чистый человек, с искренней гадливостью относившийся ко всякого рода эксцессам, как пьянство"…
ЭТО - именно так! Ленин был искренне гадлив к тёмным "подворотням" духа и души. В июне 1914 года он писал Инессе Арманд из Поронина в Ловран:
"Прочёл сейчас, my dear friend, новый роман Винниченко, что ты прислала. Вот ахинея и глупость! Соединить вместе побольше всяких "ужасов", собрать воедино и "порок", и "сифилис", и романическое злодейство с вымогательством денег за тайну (и с превращением сестры обираемого субъекта в любовницу), и суд над доктором! Всё это с истериками, с вывертами, с претензиями на "свою" теорию организации проституток… Винниченко делает из неё нелепость, смакует её, превращает в "конька". В "Речи" про роман сказано, что подражание Достоевскому и что есть хорошее. Подражание есть, по моему, и архискверное подражание архискверному Достоевскому. Поодиночке бывает, конечно, в жизни всё то из ужасов, что описывает Винниченко. Но соединить их все вместе и таким образом - значит малевать ужасы, пужать и своё воображение и читателя, "забивать" себя и его".
Помянутый Лениным Винниченко - это украинский буржуазный писатель-националист, будущий коллега Симона Петлюры, председатель Украинской Директории 1918–1919 годов и затем белоэмигрант В. К. Винниченко (1880–1951). А написал Владимир Ильич о его романе "Заветы отцов".
И как метко написал!
Не очень-то это похоже на "хрестоматийного" Ленина, а? Здесь ведь перед нами не "забронзовевшая" фигура, а живой, думающий, чувствующий человек, живая душа…
И ведь для того, чтобы отыскать такого Ленина, не надо забираться в спецхраны - достаточно открыть ленинский том писем за ноябрь 1910-го - июль 1914 года.
Говорят, чтобы лучше всего спрятать что-то, надо положить его на самое видное место. Тома Собрания сочинений Ленина стояли на самом видном месте в любой советской библиотеке, ленинские работы - по "табельному" списку - изучали все советские студенты. И многие при этом зевали - особенно девицы…
Глупо, конечно, - Ленин непреходяще интересен в огромном числе своих трудов, но его действительно подавали советской молодёжи в "замаринованном", так сказать, виде. А он, живой, стоял тут же, рядом - рукой подать, а точнее - руку протянуть!
Не пора ли, друзья, это наконец сделать?
Ведь я так часто прямо цитирую Ильича в том числе потому, что надеюсь: в результате у читателя возникнет интерес к собственному открытию Ленина, к собственному с ним тесному знакомству…
Перечитав, работая над этой книгой, вышеприведённые строки письма Ленина к Инессе Арманд, я подумал - а что, если бы Ленин встал не только во главе России, но и во главе всего мира? Ведь в мире, пошедшем по пути Ленина, не было бы ни триллеров, ни киллеров, ни того вселенского опошления понятия "любовь мужчины и женщины", которое ныне сведено к механическому "сексу", да и то для многих - лишь по Интернету…
Вернёмся, однако, к ленинскому письму Арманд, где далее идёт вот что:
"Мне пришлось однажды провести ночь с больным (белой горячкой) товарищем - и однажды "уговаривать" товарища, покушавшегося на самоубийство (после покушения) и впоследствии, через несколько лет, кончившего-таки самоубийством. Оба воспоминания а la (франц. "в духе". - С. К.) Винниченко. Но в обоих случаях это были маленькие кусочки жизни обоих товарищей. А этот претенциозный махровый дурак Винниченко, любующийся собой, сделал отсюда коллекцию сплошь ужасов - своего рода "на 2 пенса ужасов". Бррр… Муть, ерунда, досадно, что тратил время на чтение…
Твой В. И.".
Отношение к "ужасам" и прочей дряни здесь заявлено вполне определённо.
К слову, то, что Ленин часто обращался к Арманд "Дорогой друг!", "Dear friend!", само по себе ничего не значит. Письмо, например, Сталину ("Для Васильева") от 6 декабря 1912 года из Кракова в Петербург начинается так же: "Дорогой друг, насчёт 9 января крайне важно обдумать и подготовить дело заранее…", и т. д. Но и вообще обращение "Дорогой друг!", если письмо было действительно к близкому товарищу, являлось для Ленина достаточно обычным.
Тем не менее с Инессой Арманд отношения у Ленина были всё же особыми, для Ленина уникальными. Судя по всему, Арманд без всяких околичностей любила Ленина, а он в какой-то мере тоже испытывал к ней чувства, очень далёкие от равнодушия. Арманд была редкой умницей среди красавиц и ещё более редкой красавицей среди умниц, увлечь могла и увлекала.
Однако, как уже говорилось в начале книги, Владимир Ульянов был человеком не только строгой мысли, но и строгих - прежде всего по отношению к себе - чувств. Порвать с Крупской он не мог ни в каком отношении: их связывало многое и многое, что редко выпадает большинству в жизни, а не в романе. Опускаться же до тривиального "любовного треугольника" он, конечно же, тоже не мог.
Оставалось одно: тактично отдалить Арманд от себя в точном и прямом смысле этого слова - отдалить географически, что Ленин и сделал в тот момент, когда чувства могли прорваться и у него.
То, что Крупская не ревновала к Арманд, прекрасно видно из всех тех аутентичных текстов, которые когда-либо вышли из под пера Надежды Константиновны, - как из писем, так и из её воспоминаний. Везде она пишет об Арманд в тёплых и дружеских тонах. После смерти Инессы Крупская опубликовала о ней небольшую статью-некролог.
Но фактом является и то, что тон ленинских писем к Арманд нередко был более чем доверительным и в некоторых случаях - вполне интимным, но, опять-таки, интимным во вполне определённом и ныне практически утраченном смысле этого слова… Нормативное, по словарю, русское значение французского слова "intime" (от лат. intimus - самый глубокий, внутренний) - "глубоко личный, сокровенный, задушевный"… Вот такими и сложились отношения Ленина и Арманд - со стороны Ленина! - душевно сокровенными и глубокими, задушевными…
Арманд была блестящей помощницей Ленина в деле связи со средой европейских социалистов - она ведь и сама не только по многоязычию, но и по натуре была европейкой, хотя и очень духовно обрусевшей.
И ещё одно - среди многих заграничных партийных коллег Ленина, далеко не всегда понимавших его и как человека, и как политика, Арманд была редким исключением: она не только верила Ленину и в Ленина, она его точно понимала - и как политика, и как человека! В полной мере это же можно сказать лишь ещё об одной женщине - о самой Крупской!
Кроме, конечно, ещё и матери Ленина, Марии Александровны.
ИНТЕРЕСНЫ два ленинских письма Инессе Арманд от 17-го и 24 января 1915 года… Арманд собиралась написать брошюру для работниц о проблемах любви и брака, и хотя план не осуществился, благодаря этому замыслу Арманд, которым она поделилась с Лениным, мы имеем прямое мнение Ленина по одной из вечно животрепещущих тем.
В первом письме Ленин размышляет:
"§ 3 - "требование (женское) свободы любви" советую вовсе выкинуть. Это выходит… не пролетарское, а буржуазное требование. В самом деле, чту Вы под ним понимаете? Что можно понимать под этим?
1. Свободу от материальных (финансовых) расчётов в деле любви?
2. То же от материальных забот?
3. от предрассудков религиозных?
4. от запрета папаши etc. (и так далее. - С. К.)?
5. от предрассудков "общества"?
6. от узкой обстановки (крестьянской или мещанской или интеллигентски-буржуазной) среды?
7. от уз закона, суда и полиции?
8. от серьёзного в любви?
9. от деторождения?
10. свободу адюльтера (супружеской измены. - С. К.) и т. д.
Я перечислил много (не все, конечно) оттенков. Вы понимаете, конечно, не № 8–10, а или № 1–7 или вроде № 1–7.
Но для № 1–7 надо выбрать иное обозначение, ибо свобода любви не выражает точно этой мысли.
А публика, читатели брошюры неизбежно поймут под "свободой любви" нечто вроде № 8–10…
Именно потому, что в современном обществе классы, наиболее говорливые, шумливые и "вверхувидные", понимают под "свободой любви" № 8–10, именно поэтому сие есть не пролетарское, а буржуазное требование.
Пролетариату важнее всего № 1–2, и затем № 1–7, а это, собственно, не "свобода любви".
Дело не в том, чту Вы субъективно хотите понимать под этим. Дело в объективной логике классовых отношений в делах любви.
Friendly shake hands ("Дружески жму руку!" - С. К.).
W. I.".
Ленинские мысли за прошедший с момента их высказывания век не только не устарели, но стали в эпоху "гражданских браков" лишь более злободневными. Ведь разрушение традиционного института брака - не примета времени, а результат сознательных действий класса имущих, дополнительный рычаг манипулирования массами. А названные Лениным "наиболее говорливые, шумливые и "вверхувидные" классы" и есть современный "креативный" "класс", пошлый во всех своих проявлениях, а особенно - в "любовных"…
Арманд - возможно, потому, что она была в этом вопросе не очень-то объективна, - возражала, и Ленин пишет ей ещё одно письмо "по теме", часть которого ниже привожу:
"Буржуазки понимают под свободой любви пп. 8–10 - вот мой тезис.
Опровергаете Вы его? Скажите, чту буржуазные дамы понимают под свободой любви?
Вы этого не говорите. Неужели литература и жизнь не доказывают, что буржуазки именно это понимают? Вполне доказывают. Вы молча признаёте это…
"Даже мимолётная страсть и связь" "поэтичнее и чище", чем "поцелуи без любви" (пошлых и пошленьких) супругов. Так Вы пишете. И так собираетесь писать в брошюре. Прекрасно.