"Нам нужно подробно остановиться на вопросе о том, чему мы должны учить и как должна учиться молодёжь… Первым, казалось бы, и самым естественным ответом является то, что союз молодёжи и вся молодёжь вообще, которая хочет перейти к коммунизму, должна учится коммунизму…
Что же нам нужно для того, чтобы научиться коммунизму?
…Естественно, что на первый взгляд приходят в голову мысли о том, что учиться коммунизму - это значит усвоить ту сумму знаний, которая изложена в коммунистических учебниках, брошюрах и трудах… Но это не значит, что мы можем ограничиться коммунистическими выводами и заучить только коммунистические лозунги. Этим коммунизма не создашь. Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество".
Это было сказано на уровне чеканной формулы, и это стало не лозунгом, а перспективной программой новой России. А своего расцвета ленинская ориентация Советской власти на гармоническое развитие молодёжи достигла уже в виде классической сталинской системы образования. Именно эта система дала России конструкторов оружия Великой Отечественной войны, физиков, решивших атомную проблему, ракетчиков, запустивших в космос первый спутник и Гагарина, инженеров, построивших Братскую ГЭС и атомный ледокол "Ленин"…
Эта ленинско-сталинская система образования во второй половине пятидесятых годов стала информацией к размышлению над путями коренной реформы народного образования в Соединённых Штатах Америки…
Однако мы забрались очень уж далеко вперёд…
Глава 6
"Вот она, судьба моя…"
В ЕВРОПЕ мировая война разрушала всё больше материальных ценностей, и порождала всё больше могил. А Ленин в нейтральной Швейцарии работал ради того, чтобы хотя бы когда-нибудь в мире установился такой строй жизни, который бы порождал всё более умную жизнь, но не глупые, ненужные смерти.
Закончив работу над "Империализмом…", Ленин отправил его редактору - Михаилу Покровскому, и после перипетий с рукописью (первая заказная бандероль до Покровского не дошла, и рукопись пришлось пересылать вторично) она оказалась в питерском "Парусе" у Горького.
Увы, злоключения пока ещё рукописного "Империализма…" на этом не закончились. В издательстве у Горького работало немало меньшевиков, и они удалили из текста критику Каутского и Мартова и внесли такие правки, которые искажали смысл (например, вместо "перерастания капитализма в империализм" поставили "превращение…" и т. д.). 6 декабря 1916 года Ленин отослал Покровскому письмо, интересное для нас в нескольких отношениях:
"Уважаемый Мих. Ник.!
Получил открытку и двести франков, которые переслал Зиновьеву (я получил из Питера 869 frs - 500 руб.), т. е., видимо, весь гонорар; если часть не есть плата за аграрную работу. Грустно, грустно, что интриганы работают около хозяина изданий против изданий!!.."
В этих строках всё: и усталость от интриг политических оппонентов, и досада на интеллигентски мягкотелого к негодяям "хозяина" - Горького… И - лишнее подтверждение того, что никаких "германских миллионов" ни у Ленина, ни у Зиновьева не было…
А 18 декабря 1916 года Ленин сообщал уже Инессе Арманд:
"Рукопись моя об империализме дошла до Питера, и вот пишут сегодня, что издатель (и это Горький! о, телёнок!) недоволен резкостями против… кого бы Вы думали?.. Каутского! Хочет списаться со мной!!! И смешно, и обидно.
Вот она, судьба моя. (жирный шрифт везде мой. - С. К.) Одна боевая кампания за другой - против политических глупостей, пошлостей, оппортунизма и т. д.
Это с 1893 года. И ненависть пошляков из-за этого. Ну, а я всё же не променял бы сей судьбы на "мир" с пошляками…"
Вырвавшиеся в сердцах слова в письме к духовно близкому человеку… А ведь они и впрямь - ключ к жизни и судьбе… Одна боевая кампания за другой - с 1893 года! И ненависть пошляков из-за этого…
Наш путь - степной, наш путь - в тоске безбрежной,
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы - ночной и зарубежной -
Я не боюсь…
И вечный бой! Покой нам только снится…
Уже почти десять лет его окружала мгла - мгла зарубежная, мгла историческая…
Вокруг шла небывало кровавая война - отвратительная, как большинство войн до этого, однако на этот раз - особо отвратительная по своим истинным побудительным причинам и масштабам бойни.
Он ощущал в себе гигантские силы, но его реальные возможности были пока что ничтожными по сравнению с теми задачами, которые он мог решать, был готов решать и которые он стал решать уже через год!
Вот она, его судьба…
Ему сорок седьмой год, и чего он добился?
Наполеон Бонапарт в тридцать лет стал первым консулом Республики, а к 46 годам уже закончил свою политическую карьеру, отрёкшись от трона вторично!
Ставший в 41 год наполеоновским маршалом Бернадотт в 47 лет получил корону Швеции…
Оливер Кромвель в 46 лет гремел на всю Европу как глава армии парламента и кумир "железнобокой" крестьянской гвардии…
Отто Бисмарк в 47 лет стал министром-президентом Пруссии, Генрих Наваррский в 46 лет короновался как король Франции Генрих IV…
Пётр Великий в 37 лет был озарён триумфом Полтавской победы, Григорий Потёмкин в 44 года блистал во всей силе своей "светлейшей" славы…
Дизраэли в 42 года был признанным лидером оппозиции, Уинстон Черчилль в тридцать с небольшим лет начал карьеру имперского министра…
Лидеры германской социал-демократии Август Бебель и Эдуард Бернштейн, Карл Каутский, Вильгельм и Карл Либкнехты - отец и сын, будучи моложе его, Владимира Ульянова, пользовались общенациональным влиянием, заседали в рейхстаге…
А он?
Да, он - создатель и руководитель боевой пролетарской партии… Но партии, даже у себя на родине известной мало, к тому же - нелегальной… К тому же - ещё и партии, не сплочённой в своей руководящей части так, как того хотел бы он… Даже "Григорий" - Зиновьев, ближайший соратник, нет-нет да и колебнётся, а что уж говорить, например, о Пятакове, Бухарине и так далее…
Даже испытанный друг, родная сестра, дорогой "Джемс", работающая на партию в России, и то не может понять его "неуступчивости", которая никакая не неуступчивость, а всего лишь результат понимания того, что другие поймут лишь позднее.
Как гениальный политик, всегда твёрдо стоявший только на стороне трудящегося большинства, Ленин к началу 1917 года (и даже к началу 1905 года) имел всемирно-исторический потенциал, но никогда и ничем не давал понять - даже ближайшему окружению, - что знает это.
Однако он-то знал это, и это же знали несколько десятков, ну - пусть сотня-другая людей в России и в Европе.
Немного…
Или всё же много?
Что ж, так или иначе, он знал, что не променяет своей судьбы, своего вечного боя в союзе с будущей, с его великой Русью, на мир со всеми пошляками мира - политическими, духовными, коронованными и "всенародно избранными"…
Причём, при всей поведенческой скромности, Ленин явно верил в свою звезду как личности исторической. В 29 лет Сергей Есенин заявил: "Я о своём таланте много знаю…". Ленин тоже много знал о своём таланте, хотя, не будучи поэтом, никогда и не признавался в том публично.
Но вот такая деталь…
14 сентября 1906 года он пишет из Куоккалы в Женеву:
"Уважаемый товарищ! Меня крайне беспокоит судьба одного пакета с деловыми бумагами, имеющими историческое значение. Пакет этот остался среди бумаг, которые лежат у Вас…
Вы очень меня обяжете, если черкнёте мне, как стоит дело с добычей и отправкой сюда этого пакета…"
Адресат - зарубежный издатель социал-демократической литературы Г. А. Куклин (1877–1907), чья обширная библиотека отошла по завещанию после смерти владельца к большевикам… А "пакет с деловыми бумагами, имеющими историческое значение" - документы младшего брата Ленина, Дмитрия Ильича Ульянова, включая его фотопортреты, сделанные в тюрьме. После Октября 1917 года они стали храниться в Центральном партийном архиве, но в 1907 году были чисто личными бумагами. Тем не менее Ленин уже тогда понимал, что он и его соратники делают историю.
И они действительно её делали! Через год после вырвавшихся у Ленина горьких слов: "Вот она, судьба моя…" - его имя будет греметь по миру, а через десять лет он, уже посмертно, станет символом надежды и борьбы для сотен миллионов людей по всему земному шару, но…
Но пока - скромный кабинетик в скромной цюрихской квартирке, стол, заваленный бумагами, и лямка повседневной партийной работы.
ЛЕНИН был редкостно психологически устойчивым человеком. Он умел предельно сосредоточиться, но он не всегда был сдержан, а порой был открыто эмоционален…
Приведу ещё раз отрывок из письма Инессе Арманд от 19 июля 1914 года, где Ленин, имея в виду поведение лидеров II Интернационала Гюисманса и Вандервельде на Брюссельском "объединительном" совещании, признавался: "…Ты лучше провела дело, чем это мог бы сделать я. Помимо языка, я бы взорвался, наверное. Не стерпел бы комедиантства и обозвал бы их подлецами. А им только того и надо было - на это они и провоцировали". Однако Ленин никогда не впадал в такое состояние души, которое можно определить как истерическое… Ни в малейшей мере для него никогда не было свойственно и угнетённое, ипохондрическое состояние души.
Тем не менее человек - даже самый стойкий, железный, убеждённый - это всё же живая и чувствующая, а порой и страдающая душа. Причём с годами понимаешь, что иногда трудно не согласиться с горькими словами Индиры Ганди, которая однажды сказала, что в конечном счёте человек остаётся наедине с собой.
Да…
А каким был Ленин наедине с собой?
Ну, это знал только он сам. Но можно уверенно заявить, что такой Ленин, которого знал лишь сам Ленин, был ещё более крупным, ещё более значительным, ещё более многосторонним, чем он остался в истории и в памяти современников. Фёдор Тютчев в гениально кратком, и поэтому непонятом, стихотворении "Silentium!" ("Молчание!") написал:
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изреченная есть ложь,
Взрывая, замутишь ключи, -
Питайся ими - и молчи.
Эти стихотворные строки ёмко выражают абсолютно то же, что написал Фридрих Ницше, завершая свой труд "По ту сторону добра и зла":
"Ах, что сталось с вами, моими пером и кистью написанными мыслями! Ещё не так давно вы были пестры, юны… полны шипов и тайных пряностей, заставлявших меня чихать и смеяться, - а теперь? Вы уже утратили свою новизну, некоторые из вас, к моему отчаянию, готовы стать истинами…
Мы увековечиваем лишь то, чему уже недолго осталось жить и летать, всё усталое и дряблое! И только для ваших сумерек, мысли мои… только для них есть у меня краски, может быть, бездна красок, но по ним никто не угадает, как вы выглядели на заре, вы, внезапные искры и чудеса моего одиночества…"
Это сказано очень точно!
Мысль возникает именно как искра в ночи… Она - уже возникшая в том, в ком она родилась, ещё не оформлена для него самого в слове, но уже понятна ему без слов. И Ницше - мыслитель, вообще-то, сумбурный и очень неровный, нашёл на этот раз точное слово - "на заре…". Мысль приходит, действительно, как озарение, а уж потом оформляется для других, внешних по отношению к тебе, в слова, и увядает в словах, смеркается…
Но Ленин не был поэтом, он был политиком, причём политиком абсолютно нового, ранее небывалого типа - политиком, действующим в интересах большинства общества, а большинство любого общества (если это, конечно, не "светское общество") - это трудящиеся… И Ленин был политиком Труда. Поэтому он свои мысли обязан был так или иначе, но внятно и понятно, довести до масс или хотя бы до такого числа современников, которые могли бы стать его соратниками и сотрудниками в деле построения нового мира.
Ради этого он и работал - до революции и после неё…
И его партия, если вдуматься, была для него - до революции, конечно, - инструментом доведения до широких масс его мыслей… Эти мысли должны были, овладев массами, поставить его, Владимира Ленина, во главе такой государственной власти, которая бы действовала в интересах масс.
И тогда партия стала бы уже одним из рычагов народной государственной власти.
Французскому энциклопедисту Дени Дидро принадлежит следующая сентенция: "Для истины достаточный триумф, если её принимают немногие, но достойные. Быть угодной всем - не её удел". При всей внешней эффектности этой мысли, она очень элитарна и исполнена духовного и интеллектуального высокомерия.
Ленин был умом много выше, чем Дидро или любой из коллег Дидро по "Энциклопедии", включая и Вольтера с Жан-Жаком Руссо, но с максимой Дидро не согласился бы. Целью и задачей Ленина, как, к слову, позднее и Сталина, было создание общества, где истины были бы достойны все и где только высокие моральные и интеллектуальные истины были бы мерилом общественной доброкачественности.
Но как же непросто было втолмачить эти истины - при всей их очевидности - в умы окружающих! И в том же письме к Арманд у Ленина вырывается:
"Лезет в щель разногласий у нас: исконная политика швали и сволочи, бессильной спорить с нами прямо и идущей на интриги, подножки, гнусности…
Voilb ("Вот". - С. К.)
Вот с какой "средой" приходится воевать!!
…Думаю, нет ли в Швейцарии бациллы мелкобуржуазного (и мелкогосударственного) тупоумия, толстовства… губящей лучших людей? Наверное, есть!"
И тут же - постскриптум:
"P. S. А на лыжах катаетесь? Непременно катайтесь! Научитесь, заведите лыжи и по горам - обязательно. Хорошо на лыжах зимой! Прелесть, и Россией пахнет". Да, уж по чём - по чём, а по России он соскучился просто-таки смертельно!
ЗАКАНЧИВАЛСЯ 1916 год, и, хотя Ленин об этом пока не знал, заканчивалась навсегда и его жизнь в "свободной" Швейцарии, которая - об этом пора сказать - была для Ульяновых не такой уж и свободной…
Дело в том, что Ленин и Крупская жили в Швейцарии на особом, по сравнению с другими эмигрантами, положении. После освобождения Ленина осенью 1914 года из австрийской тюрьмы Ульяновы получили по ходатайству швейцарских социал-демократов убежище в Швейцарии с правом проживания в столице Берне до 12 (25) января 1917 года. Но - без права, в отличие от "довоенных" эмигрантов, свободного перемещения из кантона в кантон, из города в город.
Это было неудобно во всех смыслах. Когда Ленин в январе 1916 года собрался в Цюрих, потребовалось особое полицейское разрешение. Во время работы над "Империализмом…" Владимир Ильич испросил право на пребывание в Цюрихе без специального оформления - кроме прочего, в Цюрихе жить было дешевле, а "германские миллионы" существовали лишь в будущем воображении стариковых и мельгуновых…
Квартировали Ульяновы, к слову, у сапожного мастера Каммерера по адресу Шпигельгассе, 14, - в старой части города, где селилась рабочая беднота.
Поскольку вид на жительство в начале 1917 года заканчивался, 15 (28) декабря 1916 года Ленину вновь пришлось обратиться в полицейское управление Цюриха с заявлением о продлении срока проживания до 31 декабря 1917 года. В заявлении указывалось, что требуемый залог в 100 франков внесён в Цюрихский кантональный банк на счёт № 611361.
Перед отъездом Ленин снял со счёта 95 франков, а сберегательную книжку с остатком в 5 франков 5 сантимов передал остающейся пока в Швейцарии большевичке Раисе Харитоновой - чтобы не закрывать счёт…
Как вспоминала Харитонова, вскоре после возвращения Ленина в Россию швейцарская буржуазная печать начала антиленинскую кампанию.
Газеты уверяли публику, что "бывший эмигрант Ульянов" со своими единомышленниками занял-де дворец балерины Кшесинской (в отношении дворца любовницы великих князей это было правдой) и якобы роскошествует в нём на два миллиона франков, полученных от германского правительства.
И Харитонова пошла в банк, чтобы публично предъявить главному кассиру ленинскую сберкнижку, а когда тот жестом указал на окно младших клерков, громко обратила внимание кассира на имя вкладчика.
- Ульянов, - удивился кассир. - Тот самый Ульянов, который жил у нас в Цюрихе как политический эмигрант, а сейчас в России стал таким знаменитым человеком? Ульянов, о котором пишут во всех газетах!?
Харитонова подтвердила, и к окну стали собираться клерки - взглянуть… Книжка пошла по рукам, удивляя всех служащих незначительностью заприходованной суммы.
Получать остаток счёта и закрывать счёт Харитонова, конечно, не стала. Она оставила книжку у себя и впоследствии передала её в Институт марксизма-ленинизма…
Не думаю, что Владимир Ильич сохранил тогда пятифранковый счёт исключительно для прикрытия "миллионных" "германских" счетов, хотя Николай Стариков, буде он узнает об этом историческом курьёзе, интерпретирует его, скорее всего, именно так.
Впрочем, продолжу…
НАСТУПИЛ 1917 год…
Нейтральная Швейцария - островок спокойствия и тишины в Европе, охваченной войной.
С одного бока у швейцарцев - имеющая фронт с Германией Франция. С другого - имеющая фронт с Россией и Сербией Австро-Венгрия. Сверху - Германия, застрявшая во Франции, где кроме французов держит фронт английский экспедиционный корпус… Снизу - хотя и вяло, но тоже ввязавшаяся в драку Италия со своими берсальерами, украшенными шляпами с петушиными хвостами.
Везде война, но в Швейцарии - непрочное спокойствие.
И в этой мирной Швейцарии - Ленин. Но не тот Ленин, о котором знает весь мир, а пока что всего лишь изгнанный царизмом из России российский подданный Владимир Ульянов, на европейский лад - Oulianoff, проживающий по адресу: Spiegelgasse. 14. Zürich (Suisse).
Зададимся ещё раз вопросом - кем он был тогда для мира, в который пришёл сорок шесть лет назад?
Скромный политический эмигрант, как говорится - широко известный в узких кругах… Даже для хорошо знавших его по долгу службы чинов Охранного отделения и Департамента полиции Министерства внутренних дел Российской империи он был всего лишь лидером не очень опасной нелегальной партии, занимающейся пропагандистской деятельностью среди рабочих… Но и тут его влияние было не очень-то прочным, потому что в ходе войны партийные оппоненты Ленина - меньшевики - вошли в России в военно-промышленные комитеты, и это позволяло им усиливать свои позиции в рабочей среде.
Конечно, Ленин, и находясь в меньшинстве, был более опасен для царизма, чем меньшевики. Это жандармы понимали. Его сила была в решимости, в непримиримой принципиальности там, где быть непринципиальным означало скатиться на уровень политиканства. Однако жандармы понимали и то, что даже с Лениным большевики моря сейчас не зажгут - не те силы.
Бомб большевики в царских сановников не бросали, не бросают и бросать не собираются, так что жандармы больше опасались эсеров с их Боевой организацией, с их бомбистами-смертниками и с их влиянием в крестьянстве, да ещё и в зажиточном крестьянстве!