Однако, увы, нельзя просто так отмахнуться от следующего заявления Пильского: "Русский язык изуродован и искалечен. Он убит канцелярщиной, задушен партийной книжностью, обезличен и заражён. Значительная часть нынешнего лексикона совершенно недоступна пониманию… Никогда ещё русский язык не испытывал такого засилия иностранщины, как сейчас… Все стараются "свою образованность показать", и ораторы, и газеты, и декреты глушат и пугают загадочными словами - "дауэсизация", "диспропорция", "рентабельность", "дезавуировать"…"
Живи Пётр Пильский в "демократически"-"россиянской" России, он мог бы ряд и продолжить: "консенсус", "презентация", "спонсор", "инвестор", "приватизация", "ваучер", "дилер", "брокер", "анимация", "инфляция", "глобализация", "рейдер", "шахид", "спикер", "хакер", "ток-шоу" и так далее…
Как сообщал сам Пильский, он узнал о насилии над русским языком не столько из повседневной практики, сколько из книги А. Селищева "Язык революционной эпохи", изданной в Москве в 1928 году. Узнал и резонно задался вопросом: "Откуда же пошёл этот сумбур?". Однако ответил лживо: "Конечно же, из революционного подполья… Особенно постарался тут Ленин".
По Петру Пильскому, Ленин же постарался "ввести в язык воровской жаргон", "развёл хитренькую словесную паутину", и вообще: "Никто не принёс такого исключительного вреда языку, как Ленин. Никто так систематически не поганил его, как этот тупой и на редкость глухой человек"…
Н-да, обвинение было тяжким.
Однако - насколько оно было справедливым?
"Говорю совершенно серьёзно и искренно, - заявлял Пильский, - из всех русских публицистов я не знаю ни одного, кто бы мог конкурировать с Лениным по литературной бездарности - так он стилистически скуден, лексиконно нищ, трафаретен, скучен до тоски, однообразен, как замёрзшая пустыня… У Ленина вообще нет лексикона".
Все эти "откровения" я читал с широчайше раскрытыми глазами… Спору нет, Ленину далеко до Лескова, но лексикон у него всё-таки был. И дело даже не в том, что временами этот лексикон сочетался с очень недурным стилем. Дело в том, что хлёсткий дореволюционный фельетонист Пильский, привыкший строить эффект на хлёсткой же, но чаще всего бездоказательной и поверхностной фразе, не мог уразуметь, что у бульварного фельетониста и у политического публициста задачи разные!
Есть умный анекдот из античных времён… Когда выступал перед римлянами Цицерон, со всех сторон слышалось: "Как красиво говорит Марк Туллий!". Когда же говорил Демосфен - далеко не так красиво, зато убедительно, - афинская агора ревела: "Вперёд, на Спарту!".
Улавливаете разницу?
Между прочим - насчёт "лексикона"… В политических трудах Ленина, особенно в статьях и письмах, порой попадаются просто блестящие неологизмы, например: "злокачества", "левоглуписты"…
ЧТОБЫ предметно показать, что Ленин при необходимости блестяще владел приёмами острого политического журналиста, приведу полностью статью Ленина "Образованные депутаты", опубликованную 10 апреля 1913 года в № 83 газеты "Правда" за подписью "Б.":
"Образованные депутаты
В вечернем заседании 2 апреля, возражая на требование рабочих депутатов обсуждать вопрос о ленских событиях (Ленский расстрел 4 апреля 1912 года. - С. К.), октябрист Л. Г. Люц сказал:
"Через два дня годовщина событий на Лене. Очевидно, социал-демократы стремятся будировать чувства рабочих для того, чтобы поднять их на какие-нибудь эксцессы…"
Французское слово "bouder" передаваемое русским "будировать" означает - сердиться, дуться. А г. Люц, очевидно, производит это слово от "будоражить" или, может быть, "возбудить". Как смеялись гг. буржуазные депутаты и буржуазная пресса, когда в I Думе один крестьянин употребил слово "прерогативы" в смысле "рогатки". А между тем ошибка была тем простительнее, что разные "прерогативы" (т. е. исключительные права) господствующих являются на самом деле рогатками для русской жизни. Но образованность г. Люца не "возбудировала" смеха его образованных друзей и их печати".
Кто отважится сказать, что это - не блестящая, точная, убийственная для оппонентов публицистика? Причём уж эту-то статью Пильский мог прочесть в день её публикации, поскольку большевистская "Правда" была в 1913 году изданием временно легальным.
Но Ленин - по Петру Пильскому, и по О. Михайлову тоже - был якобы повинен не только в публицистической серости, но и в вульгарной малограмотности. Пильский обвинял: "Безнадёжный глухарь Ленин писал так: "Высвобождаться…, требовать высвобождения из-под гнёта"… "высвобождение пролетарской линии из мелкобуржуазного угара"… А за Лениным это "высвобождение" пошло и запрыгало повсюду"…
Что ж, обратимся к словарю Даля (прошу запомнить: именно Даля, о котором речь ещё впереди). Там, в томе I на с. 312, сказано: "Высвобаживать или высвобождать, высвободить кого, освобождать из чужой, сторонней зависимости, выручать; вызволить, выкабалить, делать от кого или чего свободным".
Языковая норма одной эпохи может серьёзно отличаться от нормы современной. Не смеёмся же мы над писателем XVIII века, употребляющим слово "машкерад". Так что вполне объяснимо употребление Лениным, человеком, воспитанным XIX веком, формы "высвобождать", затем из употребления вышедшей.
Двинемся, впрочем, дальше…
Как один из примеров "зверофирменного" словотворчества, руководимого и направляемого якобы Лениным, Пётр Пильский упомянул слово "госбанки". А вот цитата из другого автора: "Я бы очень хотел взять пример нескольких гострестов (если выражаться этим прекрасным русским языком, который так хвалил Тургенев)…".
Ирония налицо - не злая, как у Пильского, а весёлая, но - ирония. И как раз по адресу "советского" вклада в казённый российский "канцелярит". Издевался же над этим незавидным вкладом в русский язык не кто иной, как… Владимир Ильич Ленин в речи 27 марта 1922 года на XI съезде РКП(б)! В той же речи на XI съезде Ленин ещё раз проехался по неудачным "советским" неологизмам: "Этого мы не сознаём, тут осталось коммунистическое чванство - комчванство, выражаясь великим русским языком…".
В примерно то же время, в ленинские годы, в печати появилась небольшая статья некоего автора с едким названием: "Об очистке русского языка (размышления на досуге, т. е. при слушании речей на собраниях)", которую привожу полностью:
"Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить "дефекты", когда можно сказать недочёты или недостатки или пробелы? Конечно, когда человек, недавно научившийся читать вообще и особенно читать газеты, принимается усердно читать их, он невольно усваивает газетные обороты речи. Именно газетный язык у нас, однако, тоже начинает портиться. Если недавно научившемуся читать простительно употреблять как новинку иностранные слова, то литераторам простить этого нельзя. Не пора ли нам объявить войну употреблению иностранных слов без надобности?
Сознаюсь, что если меня употребление иностранных слов без надобности озлобляет (ибо это затрудняет наше влияние на массу), то некоторые ошибки пишущих в газетах совсем уже могут вывести из себя. Например, употребляют слово "будировать" в смысле возбуждать, тормошить, будить. Но французское слово "будэ" значит сердиться, дуться. Поэтому будировать значит на самом деле "сердиться", "дуться". Перенимать французски-нижегородское словоупотребление значит перенимать худшее от худших представителей русского помещичьего класса, который по-французски учился, но, во-первых, не доучился, а во-вторых, коверкал русский язык. Не пора ли объявить войну коверканью русского языка?"
И это написал не Пётр Пильский…
Это - тоже ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ ЛЕНИН.
Статья была опубликована 3 декабря 1924 года в газете "Правда" № 275.
И это ещё не всё!
18 ЯНВАРЯ 1920 года председатель Совета народных комиссаров В. И. Ленин направил письмо Народному комиссару просвещения А. В. Луначарскому:
"Тов. Луначарский! Недавно мне пришлось - к сожалению и стыду моему, впервые, - ознакомиться с знаменитым словарем Даля. Великолепная вещь, но ведь это областнический словарь и устарел. (Словарь Даля был впервые издан в семидесятых годах XIX века. - С. К.). Не пора ли создать словарь настоящего русского языка, скажем, словарь слов, употребляемых теперь классиками, от Пушкина до Горького… Как бы Вы отнеслись к этой мысли? Словарь классического русского языка? Не делая шума, поговорите со знатоками, ежели не затруднит, и сообщите мне Ваше мнение.
Ваш Ленин".
Так началась история первого современного словаря русского языка… Пятого мая того же года Ленин пишет письмо уже М. Н. Покровскому, где ещё раз излагает идею создания словаря и просит проверить, "делается ли?".
"Делалось", судя по всему, со скрипом, и "главный губитель русского языка" принимается за дело "погубления" всерьёз, в течение короткого времени направив заместителю наркома просвещения РСФСР Е. А. Литкенсу несколько писем. Вот извлечения из них…
"Как стоит дело с комиссией учёных, составляющих словарь… русского языка? Я давно, много раз уславливался об этом с Покровским и Луначарским…"
"Назначьте комиссию 3–5 лучших филологов… Задание - краткий… словарь русского языка (от Пушкина до Горького). Образцового, современного, по новому правописанию".
"Приблизительно через месяц… сделайте формальное постановление и назначьте ответственное лицо".
В одном из писем Литкенсу Ленин, кстати, пишет о необходимости обеспечить учёных красноармейским пайком.
Результатом стала работа над словарём, которую возглавили И. И. Гливенко, Д. Н. Ушаков, Н. Н. Дурново, П. Н. Сакулин, А. Е. Грузинский и А. А. Буслаев. Словарь, как сказано в примечании 254 тома 52 Полного собрания сочинений В. И. Ленина, готовили более 30 учёных Москвы и Петрограда. К осени 1923 года в основном был подготовлен первый том, однако, как было далее сказано в том же примечании, "закончить работу в тот период так и не удалось".
Не в связи ли с кончиной "главного губителя" русского языка не удалось закончить эту работу?
Работа над словарем была возобновлена лишь в 1927 году. И новый толковый словарь русского языка в четырёх томах, составленный под редакцией Д. Н. Ушакова, был издан в 1935 году, когда страной руководил уже Сталин - блестящий знаток и ревнитель чистоты русского языка, вернувший в него звонкую карамзинскую букву "Ё". В предисловии к I тому "Словаря" Ушакова было сказано, что составители старались придать словарю характер, отвечающий тем требованиям, которые предъявлял В. И. Ленин к образцовому толковому словарю современного русского литературного языка.
Вот так.
КОНЕЧНО, Пётр Пильский всего этого мог не знать, но О. Михайлов и мог, и обязан был знать всё это. Или, по крайней мере, узнать до того, как выпускать на свет божий скользкую, холодную, змеиную ложь в адрес Ленина.
Да, Ленин нередко за стилистической чистотой не гнался, но его задачи и не требовали от него тщательной языковой чистоты. Тем не менее он ей обладал и к ней стремился. Ведь Ленин был человеком высокой культуры. К тому же, далеко не всегда начётническая языковая норма уместна. Сергей Есенин писал: "Остался в прошлом я одной ногою, / Стремясь догнать стальную рать, / Скольжу и падаю другою"…
Нельзя падать одной ногой, но думает ли об этом кто-либо, кроме, разве что, безнадёжных тупиц, когда читает есенинские строки?
Не буду много на этот счёт говорить, однако напомню, что исключительно "коммунистической зверофермой", выражаясь языком "рафинированного" "эстета-языковеда" О. Михайлова, был воспитан такой, например, литератор, как Александр Твардовский. И его поэму "Василий Тёркин" очень высоко оценил такой бесспорный ценитель чистоты русского языка, как Иван Бунин.
Что же касается "тупости, трафаретности и скуки до тоски", усмотренных Пильским у Ленина, то вот оценка Ленина-интеллектуала его политическим противником, Виктором Черновым, знавшим Ленина лично: "Ум у Ленина энергический, но холодный. Я бы сказал даже: это был прежде всего насмешливый, язвительный, цинический ум".
Написано в марте 1924 года, после смерти Ленина. Но написано с таким невольно живым чувством, что сразу понятно: "скучный" (по Пильскому) Ленин на самом деле своим оппонентам поводов для скуки не давал.
Как всё же мерзко повели себя после 1991 года многие бывшие советские "интеллигенты", особенно "творческие"… В советской исторической эпохе, которая дала нам первоклассную державу, они видят нечто даже худшее, чем татаро-монгольское иго! Сделавшие себе на "ленинианах" имена, дачи и счета, они бесстыже рассуждают о "мракобесии" (подумать только!) Ленина.
Контр-адмирал Деревянко, герой обороны Одессы, вспоминал, что в конце двадцатых годов курсантам Ленинградского училища имени Фрунзе читал астрономию Михаил Михайлович Беспятов, неизменно обращавшийся к аудитории: "Господа!". Но за неделю до смерти он пришёл на последнюю в своей жизни лекцию и впервые обратился к будущим командирам Рабоче-крестьянского Красного флота: "Товарищи…".
Способны ли понять нынешние новоявленные "господа" - почему Беспятов поступил так, подводя жизненные итоги? И поймут ли они, что на "зверофермах" такого быть не могло?
В великом Советском Союзе во всех средних школах висели плакаты со словами великих русских писателей о мощи и богатстве русского языка. Со словами Владимира Маяковского: "Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин". И со словами самого Владимира Ильича: "Язык Толстого, Тургенева, Чернышевского и Добролюбова велик и могуч". Тогда русский язык и русский дух были опорой Державы, а Держава, основанная Лениным, была опорой русского духа и русского языка.
А как же пильские - тогдашние, и нынешние?..
Что ж, в давней статье Петра Пильского были слова, несправедливо сказанные им в адрес Советской власти Ленина, зато в "Россиянии" Ельцина и Путина ставшие до боли злободневными:
"Насаждение чуждых слов и понятий обозначает чуждый дух… Огрубение словаря символизирует огрубение нравов, а распространение воровского жаргона говорит о природе самой власти, её заветов и лозунгов, её программы и практики, её вождей и руководителей".
Вот тут всё верно - если иметь в виду сегодняшний день России. Нынешний лексикон нашей жизни многое говорит о природе нынешней власти. Власти, чуждой идеям Ленина в той же мере, в какой эта "власть" чужда России и её народам.
ЛЕНИН был блестящим публицистом. Указатель произведений художественной литературы и критики, пословиц, поговорок и крылатых слов, использованных и упомянутых Владимиром Ильичом в его работах и речах, занимает в справочном томе к Полному собранию сочинений более пятидесяти страниц - с 589-й по 644-ю! Однако Ленин нечасто прибегал к собственным литературным описаниям, не стремился к метафоричности языка как к самоцели… Тем более ценны те немногие его работы, которые показывают нам Ленина - обладателя чисто литературного таланта. И с одним из таких примеров не могу не познакомить читателя под конец этой главы.
В феврале 1922 года Ленин начал работать над очередными "Заметками публициста". Очередными потому, что есть несколько ленинских статей с одинаковым названием: 1907-го, 1910-го, дважды - 1913-го, и 1920 года. "Заметки" 1922 года имели подзаголовок: "О восхождении на высокие горы, о вреде уныния, о пользе торговли, об отношении к меньшевикам и т. п.".
Неоконченные "Заметки…" 1922 года были опубликованы в 1924 году, уже после смерти Владимира Ильича, и их первая главка "Вроде примера" весьма непривычна для стиля Ленина. Читая, просто не веришь, что это написано им. Обычно он жертвовал развёрнутой образностью ради конкретности мысли, а здесь, что называется, не стал себя сдерживать.
И вышло на удивление захватывающе!
Уже следующая главка "Заметок" имеет название "Без метафор" - Ленин как бы извинялся перед читателем за то, что начал деловую статью с метафор, и прямо замечал: "Пример не доказательство. Всякое сравнение хромает". Однако его сравнение новой России с человеком, восходящим на высокую гору, прочно стояло - используя метафору - на двух ногах. И читатель сейчас сможет сам составить мнение насчёт того, обладал ли Ленин даром литератора.
Вот как начинаются "Заметки публициста" 1922 года:
"Представим себе человека, совершающего восхождение на очень высокую, крутую и не исследованную ещё гору. Допустим, что ему удалось, преодолевая неслыханные трудности и опасности, подняться гораздо выше, чем его предшественники, но что вершины он всё же не достиг. Он оказался в положении, когда двигаться вперёд по избранному направлению и пути оказалось уже не только трудно и опасно, но прямо невозможно. Ему пришлось повернуть назад, спускаться вниз, искать других путей, хотя бы более длинных, но всё же обещающих возможность добраться до вершины.
Спуск вниз на той невиданной ещё в мире высоте, на которой оказался наш путешественник, представляет опасности и трудности, пожалуй, даже бо́льшие, чем подъём: легче оступиться; не так удобно осмотреть то место, куда ставишь ногу; нет того особо приподнятого настроения, которое создавалось непосредственным движением вверх, прямо к цели.
Приходится обвязывать себя верёвкой, тратить целые часы, чтобы киркой вырубать уступы или места, где можно было бы крепко привязать верёвку, приходится двигаться с черепашьей медленностью и притом двигаться назад, вниз, дальше от цели, и всё еще не видеть, кончается ли этот отчаянно опасный, мучительный спуск, находится ли сколько-нибудь надёжный обход, по которому можно бы опять, смелее, быстрее, прямее двинуться вперёд, вверх, к вершине…"
Читая это, невольно отождествляешь себя с описываемым Лениным путешественником - так точно дана картина и восхождения, и вынужденного спуска. Точно передано и напряжение спуска. Ленин обладал опытом альпиниста, причём альпиниста в изначальном значении этого слова, то есть человека, совершавшего восхождения в Альпах, и горный опыт чувствуется в вышеприведённом отрывке.
А далее Ленин продолжает:
"Едва ли не будет естественным предположить, что у человека, оказавшегося в таком положении, являются, - несмотря на то, что он поднялся неслыханно высоко, - минуты уныния. И, вероятно, эти минуты были бы многочисленнее, чаще, тяжелее, если бы он мог слышать голоса снизу, наблюдающие из безопасного далёка, в подзорную трубу этот опаснейший спуск, который нельзя даже назвать спуском на тормозах, ибо тормоз предполагает хорошо рассчитанный, уже испробованный экипаж, заранее подготовленную дорогу, испытанные уже ранее механизмы. А тут ни экипажа, ни дороги, вообще ничего, ровно ничего испытанного ранее!
Голоса же снизу несутся злорадные…"
Ленин описывает эти голоса, основной сарказм направляя против меньшевиков, но пока не называя их прямо. Хотя вряд ли Ленин презирал кого-либо в политике больше, чем меньшевиков, в чём был абсолютно прав - зловреднее публики в России не было.
И вот, имея в виду не только прямых врагов, но и врагов, маскирующихся под друзей, Ленин пишет: