Чтоб знали! Избранное (сборник) - Михаил Армалинский 60 стр.

Majores Dei

Pubis

Нет, не мираж, а истинный оазис
в награду получил мой дерзкий взгляд,
искавший не средь Африк или Азий,
а средь пустынных тел колодца клад.

Так в детстве, помню, тайно пронесёшь
в оазис взор (а только это зримо),
и как ни дивно зрелище, но всё ж
с предчувствиями не соизмеримо.

План клада лишь со временем созрел,
я стрелку в треугольнике узрел.

Clitoris

Бушующие заросли раскрыл
и на поверхности я клад увидел.
Лишь прикоснулся – слышу: трепет крыл
вспорхнувших ангелов в убогой свите

легенд и мифов, знаков и намёков
вмиг заглушился стоном Сатаны.

Бесцеремоннее б сломать не смог он
мужчин от женщин делящей стены.

Мне в женственности, в зарослях возросшей,
зачатки мужественности дороже.

Urethra

Бессилен запах благовонных мазей
пред запахом пугающе земным.
И в центре, где раскинулся оазис, -
сомнительный источник, но за ним,

совсем вплотную, столько есть услад,
что отвращенье исчезает сразу,
и втягивают ноздри аромат,
и от него мутится чистый разум.

Уже само соседство с Божеством
становится великим волшебством.

Labia Majora

Никчёмна нравственность, когда мокры
ресницы полудремлющего ока.
Двойное веко вышло из игры,
и жадный взгляд скрывать теперь нет проку.

Кого ж не допускали эти створки,
когда они от грёз или руки
приоткрывались в ожиданье оргий,
а не смыкались штурму вопреки?

И лишь тогда, когда им сладко спится,
распахнуты курчавые ресницы.

Labia Minora

Прикосновения к святым местам
не происходят без благоговенья,
тем более, когда они – уста,
ловящие подвижные мгновенья.

Не оскверню уста пренебреженьем.
Они молчат, но молчаливость их
есть знак согласья перед превращеньем
в простую плоть для радостей мирских.

Но чтобы радости острее стали,
кусочки плоти видятся устами.

Vagina

Взгляд отводить – кощунство, а не скромность,
когда во весь свой глаз глядит в тебя
открытый путь. Я от него не скроюсь -
он неминуем, как сама судьба.

Не длинный путь, но долгий – суета,
но, слава богу, без томленья духа.
Так вот куда в мечтах я улетал,
как только ритм любой касался слуха.

Бросаясь трепетно в ритмичный путь,
стремлюсь в него мелодию вплеснуть.

Cervix

Я предпочтенье зрелищу отдам,
но всё-таки вступаю в состязанье,
в котором я кладу конец трудам
по созерцанью – но для осязанья.

И наступает действенное время,
а взгляд – он недостаточно упруг.
Нащупав шею, взваливаю бремя,
чтоб задышала, оживая вдруг.

И это столь недолгое дыханье
есть жизни всплеск среди существованья.

Perineum

Лицо, душа, их красота – условность
на перепутье мнений и времён.
Красиво только то, что вечно в новость
для тех, кто удивленьем умудрён.

Но перепутье – действиям ущерб -
есть место восхитительных сомнений
перед двумя глазницами пещер.
Какую мне избрать для поселений?

Сомненье, что придумал Буридан,
не принесёт лишь сытому вреда.

Anus

Меня лишь суть влечёт, чья красота
уничтожает грубую брезгливость.
И если подступает краснота,
то не к щекам, забывшим про стыдливость.

Отсюда исторгается уродство,
но в плоти, всё исторгнувшей, пустой
с исторгнутым не обнаружишь сходства -
желанье наделяет красотой.

Взгляни с любовью, всем страстям в угоду,
и выход тотчас обернётся входом.

Nates

Безотносительна, ибо проста
признательность улыбки вертикальной
за необыкновенные места,
являющие грех маниакальный.

Блаженная улыбка задних мыслей
в отличие от прочих – на виду,
и драпировки, что над ней нависли,
на деле – у неё на поводу.

И первая – назад вперёдсмотрящий -
оазис предвещает, дух бодрящий.

Sancta Sanctorum

НЕТ, НЕ МИРАЖ, А ИСТИННЫЙ ОАЗИС
БУШУЮЩИЕ ЗАРОСЛИ РАСКРЫЛ.
БЕССИЛЕН ЗАПАХ БЛАГОВОННЫХ МАЗЕЙ,
НИКЧЁМНА НРАВСТВЕННОСТЬ, КОГДА МОКРЫ

ПРИКОСНОВЕНИЯ К СВЯТЫМ МЕСТАМ.
ВЗГЛЯД ОТВОДИТЬ – КОЩУНСТВО, А НЕ СКРОМНОСТЬ,
Я ПРЕДПОЧТЕНЬЕ ЗРЕЛИЩУ ОТДАМ.
ЛИЦО, ДУША, ИХ КРАСОТА – УСЛОВНОСТЬ,

МЕНЯ ЛИШЬ СУТЬ ВЛЕЧЁТ, ЧЬЯ КРАСОТА
БЕЗОТНОСИТЕЛЬНА, ИБО ПРОСТА.

1974

"Фирма находится рядом с фермой…"

Фирма находится рядом с фермой,
белые формы стоят в зелёном.
Я наполняюсь горячей спермой
со вкусом, как говорят, солёным.

Женщины служат на нашей фирме,
множество фурий, но есть и феи.
Вот подходит вплотную female -
оружье своё предложить в трофеи.

Взял без боя – родился в рубахе,
как говорят – неудобно даже.
Рядом ферма навозом пахнет,
естественным делая чудо наше.

1977

"В похоти солнце садится на ель…"

В похоти солнце садится на ель -
нет им запретов, отсель и досель -
ласки любые.
Люди ж уверены – это закат,
и с упоеньем о том говорят.
Люди – слепые.

Мухи влюбились легко, на лету.
Люди ж за страсть предаются суду
совести, чести.
Надо же, выдумали слова.
Слишком на месте у них голова -
плоть не на месте.

Я вам не дам избежать прямоты,
я вызываю вас из срамоты
на прикасанье,
чтобы не мысль потекла, а слюна…
Где там! Искусство зиждется на
иносказаньях.

1977

"Я думал, начнётся новая жизнь…"

Я думал, начнётся новая жизнь,
но только продолжилась старая.
Поди прозябающим там докажи,
что зябко на сём полушарии

во мне. А снаружи, конечно, жара,
плати и бери, что захочется.
И в женщине каждой сокрыта дыра,
в которой желание корчится.

И чтобы его от уродства спасти,
приходится лгать ей и подличать,
поскольку ведь так иль иначе пути
к постелям сползаются под вечер.

И похоти женской внимай, но не верь,
ведь тела горячего мало им -
им душу подай. Я уверен теперь,
что женщины созданы дьяволом.

1978

"Картины прошлого развешаны в душе…"

Картины прошлого развешаны в душе,
хожу, смотрю, как сердце умирает.
Все на лопатках женщины – туше,
но туши их мой раж не умеряют.

Мгновение довольства капнет, а потом
лишь по́том заливать путь к следующим мигам.
Когда же наконец объятие-питон
сжимает существо – то мы зовём интригой

наичестнейшее движение души.
И, задыхаясь в тесноте соитья,
с готовностью себя опустошим,
всё бытие меняя на событье.

1978

"Кто радует тело твоё?…"

Кто радует тело твоё?
Меня ль, отдаваясь оргазму,
из памяти вызовешь сразу,
чтоб страсть обострить? И живьём

заглотишь, лишь только захлещут,
всех живчиков. Се – человек.
Идём сквозь мужчин и сквозь женщин,
чтоб верно обняться навек.

1978

"Для кого, скажи, ты ноги раздвигаешь?…"

Для кого, скажи, ты ноги раздвигаешь?
Часто ли? Успешно ль
с ним оргазма (или с ними) достигаешь?
Днём? Во тьме кромешной?

Так ли он (они), скажи, живут в восторге,
как и я, от бёдер,
от таких твоих, пропахших чудом оргий?
Так ли сразу бодр

он становится, как только их раскроет -
троицу отверстий?
Только ль от святого духа слизи, крови
ждёт благие вести?

Так же ль он всегда горит припасть к истоку,
где уст устье рядом?
Если нет – тогда они (иль он) забавны только -
не любимы. Правда?

1978

"Приличья, играя на нервах…"

Приличья, играя на нервах,
играют на нравы.
Гуляют красивые стервы,
уродок оравы,

грудями и бёдрами машут,
сокрыв сердцевину,
и красками рожицы мажут,
и пахнут невинно,

и требуют, ждут, предвкушают
вниманье, почтенье,
и похоть свою придушают
до нравоученья,

мол, счастье не в мелкости ебли
(их глубь привлекает).
Но вся глубина их издревле
не глубже влагалищ.

1978

"Она умела приурочить свой оргазм…"

Она умела приурочить свой оргазм
к моменту моего семяпусканья.
Я тоже был на многое горазд,
но это вовсе не для описанья.

Двуликий анус выгоняет вон
в пищеваренье низкое участье,
когда мой палец пожимает он
свидетельством достигнутого счастья.

Моей задачей было ей помочь,
конечно, о себе не забывая,
считать, как много раз разбудит ночь
она, от наслажденья завывая.

1979

"Отношение к жизни менялось…"

Отношение к жизни менялось,
только жизнь не менялась совсем,
и судьба леденяще смеялась,
что сосулькой на бабах висел.

Я желаю всем бабам оргазма
и стремлюсь, чтобы сбылись мечты
о таком продвиженье к маразму,
где не жгут, а разводят мосты.

Чтобы страсть распростёртого тела
не сходила с годами с лица,
чтобы каждая задом вертела,
подгоняя начало конца.

1979

"Слова веского не сказать…"

Слова веского не сказать,
видя, как груди кругом подвесками где -
то под шеей сверкают – взять
их так охота, что хоть невестами
их назовёшь, и, вступая в брак,
на колени пред бёдрами – бряк.

Запах сочится сквозь белый ажур,
сердце настраивая в мажор.
Я – твой жених, я – твой ухажёр,
хочешь, я страстью тебя ухожу?
"Да", – говорит мне, шмотки задрав.
Верю, продлится любовь до утра.

1979

"Традиции любви восходят к наслажденью…"

Традиции любви восходят к наслажденью,
которого во мне в помине нет.
В камине языки взвывают к всесожженью,
и близок мне их пламенный совет.
Гори огнём общественная польза,
построенная на моих костях.

Уж лучше мне меж ног богини ползать,
из кожи вылезая на устах.

И вылизав остатки поцелуев,
по целой вечности – стаканчик яда вдарь.
Устал от времени – взял женщину любую,
коль не беременна – твой верный календарь.

И с кем угодно спящую красавицу
одним лишь поцелуем не пронять.
Она от ласк любых легко оправится,
чтоб подлое решение принять.

1979

"Нас было восемь пар…"

Нас было восемь пар
в костюмах Рая.
Был откупорен бар,
и страсть, сгорая,

стонала и текла,
возвратно поступала,
и общие тела
валялись как попало.

Ты отдавалась им,
меня целуя,
я, жадностью томим,
напропалую

все силы отдавал
и той, и этой,
и третью раздевал,
с уже раздетой.

1980

"Бог отводит от меня любовь…"

Бог отводит от меня любовь,
словно это меч карающий.
Там, где мельтешение полов,
взгляд горящий, жгучий, несгорающий.

Тело размягчается теплом,
но не для того, чтоб с духом слиться.
Отразится в скромных женских лицах
бёдер беззастенчивый апломб.

1980

"Живя поодаль от людей…"

Живя поодаль от людей,
таких по сути безнадёжных,
я среди бёдер и грудей
пытался скрыться безодёжных.

Я так немногого хотел,
судьба ж всучала слишком много,
я находил мечтам предел,
где бёдра расщеплялись в ноги.

Я сторонился высоты,
в которой виделось такое,
что даже знаки красоты
бессмысленной текли рекою.

Твоё нарядное лицо
в тех водах иногда мелькало.
В тебя нырял я молодцом,
но ты сквозь пальцы протекала.

И дважды я не мог войти
ни в ту же реку, ни в объятья.
И ты глядела из воды
без сожаленья и без платья.

1981

"Вижу я самок голодных и ладных…"

Вижу я самок голодных и ладных -
будь им неладно – не прикоснуться.
Я же в желанье громоздком, как в латах,
вовсе не рыцарь, с женщиной куцей

совокупляюсь. Мир вне дивана видится в
красках, а ты – чёрно-белой.
В теле горячем лежу, как в нирване,
но петухом моё сердце пропело:

"Вот ты и продал божественный трепет,
разум его не впервой распинает,
ты у привычки теперь на потребе -
кончилась жизнь твоя разбитная,

стала разбитая", – так моё сердце
вдруг кукарекнуло снова и снова.
Мне, урождённому питерцу, слово
это пророчило ключик от дверцы

Рая, но прежде – мученья деяний
ждали меня на дороге к погосту.
Боже, я ждал от тебя подаяний,
страсти твоей неудачный апостол.

"Член опять поднимает голову…"

Член опять поднимает голову,
ты на это разводишь ногами.
Взгляд тяжёлый, подобно олову,
в веки тонкие, будто пергамент,

завернёшь – но в подлобье закатится.
И лобок, сухостоем заросший,
под которым подушка загадится,
мне увидится страшно хорошим.

И поводьями жилы натянутся
на губами запятнанной шее.
Ничего от любви не останется -
лишь на миг мы казались нужнее.

На лице различив безразличие
утолённой и мокренькой спеси,
покидая условья тепличные,
снова голову член повесил.

"Оказалось-то, что я не ловец…"

Оказалось-то, что я не ловец,
так как зверь-то на меня не бежит.
Кто же я тогда? Наверно, певец,
но который не поёт, а брюзжит.

Ты рычишь со мной в постели, как зверь,
но замужество ты хочешь в улов,
и любому открывается дверь,
ведь пароль не из объятий – из слов.

И тебе в самцов глазами пулять,
озверевших от влагалища, знать.
Кто же ты тогда? Обычная блядь,
но не смеющая цену назвать.

"В России бы давно перееблись…"

В России бы давно перееблись,
а здесь сидят, посасывают пиво,
меж сжатых ног удерживая слизь,
которую б увидеть так красиво.

Они всю ночь про жизнь проговорят,
накурятся живой марихуаны,
но всё ж не смогут брешь проковырять
там, где штанины сходятся нахально.

Так, в бёдрах накопив сто тысяч вольт,
случится то, что нам давно известно -
поедут в магазин и купят "кольт",
а если подешевле – "смит-и-вессон".

"Мне с женщинами нравится молчать…"

Мне с женщинами нравится молчать,
верней, производить общенье молча,
а то словес обильная моча
желанье заливает что есть мочи.

Но им бы только дать поговорить,
им разговор не кажется развратом.
Со мной в кровати просят их покрыть
не только телом, но ещё и матом.

"Любовь за чтеньем книг в кровати…"

Любовь за чтеньем книг в кровати,
за слушанием Паваротти.
Но всё одно – рассказ кровавый
в крутом телесном повороте.

Земля. Америка. Живое
желанье быть, и быть бы живу.
Есть отопленье паровое,
пинает зиму в хвост и в гриву.

Со мною рядом дева с книгой
напоминает тело юга,
и скоро наслаждений клика
ворвётся в мелкий шрифт досуга.

Сосок глядит из-под одьяла,
и фимиам пизды повеял,
средь свалки наших одеяний
объятиям трусов поверил.

"Так знай же, ты присутствуешь ещё…"

Так знай же, ты присутствуешь ещё
в моих ночах. И несмотря на время,
я чую запах губ и впалость щёк,
которые засасывали семя.

Любая ласка, если длилась, то
всесильно доводила до оргазма.
Без пуговицы, рваное пальто
твоё рождало стыд и зло сарказма.

Я знаю, ты бы в оргии была
незаменима для совместных действий.
Но ты была и в семени сплыла,
ни слуха нет, ни духа, ни известий.

Одно перечисленье городов,
что так и не смогли меня заставить
забыть тебя, – внушительнее слов
любовных, что могла бы ты представить.

"Я всю жизнь бежал от жизни…"

Я всю жизнь бежал от жизни -
жаждал инобытия.
Бытие в иной отчизне
не давало забытья.

Я бежал в стихи и прозу,
в запредельную страну,
в мелодическую позу
встав, щипал одну струну.

Получалось песнопенье
о прославленной пизде,
от которой упоенье
растекается везде.

Вот как выглядит прекрасно
это инобытиё,
значит, вовсе не напрасно
я от жизни утаён.

"Я искусство в рот ебал…"

Я искусство в рот ебал -
сучья сублимация.
Раскрывай-ка свой оскал -
неча проливаться ей.

Я не чую в нём души,
но души не чаю.
Свет над телом не туши -
я пизду встречаю!

"Мечте не пережить оргазма…"

Мечте не пережить оргазма,
но возродиться ей дано.
Она лишь крепче раз от раза,
как долгожданное вино.

От каждой смерти оправляясь,
она становится сильней.
И я уже не испугаюсь
конца, идущего за ней.

"Чтоб никто не смел будить…"

Чтоб никто не смел будить,
кроме солнца и птиц,
чтоб никто не смел судить,
кроме добрых девиц.

Чтобы мысли никогда
не забыли мечты,
чтобы каждая пизда
убивала почти.

"Мне нужен не оргазм, а буйная мечта…"

Мне нужен не оргазм, а буйная мечта,
которую оргазм утихомирит.
Разъятая пизда, горячая моча
мой заливает хуй, скользящий в жарком жире.

Теперь в тебе светло, и ты на стон готова,
и, то вобрав в себя, то выпятив живот,
ты наш роман творишь, не говоря ни слова,
и ногопись в огонь, кончая, бросишь снова,
но не сгорит она, а лишь огонь прибьёт.

Пройдут недолговечные минуты,
и ты опять, ногами раздвоясь
и на меня пахнув извечной тайной смутой,
всесильно призовёшь продолжить нашу связь.

"Есть женщины, которые кричат…"

Есть женщины, которые кричат
во время ебли.
Есть женщины, которые молчат,
хоть спазмы крепли.

Они теперь свободны. Оголять
промежность, груди
позволено. К ней подступаешь – глядь,
уж мозги крутит.

Они теперь мужают. На мужчин
не бочку катят
с вином иль пивом, а берут почин
и еблю гадят.

Но все они, в себя хуи вобрав,
напрягшись, скорчась,
вдруг признаются – тот мужчина прав,
кто даст им кончить.

"Ты явишься мне с того света…"

Ты явишься мне с того света,
всё та же любовь во плоти.
И я не послушал совета
"людей размножай и плоди".

Я, верующий в наслажденье,
молился Богине Пизде,
общественное окруженье
я быстро оставил в хвосте.

И вот на прямую свободы
я вышел – о, как я бежал!
И не было слаще работы,
когда я тебя обнажал.