То есть в России если не появился новый комсомол, то показано, что может появиться. Тут и спонсоры найдутся, и денег особых не надо. Я как-то ехал в Питер с активистами "Наших", слышал разговоры в тамбуре. Плохо одетые, прыщавые, выкормыши какого-нибудь панельного Купчино, – такие будут чужими и бизнесменам, и тусовщикам, и браткам (но среди провинциальных ментов много таких кривозубых мальчишек). Они говорили о принципах партийного устройства, об уставах, о старших товарищах, об обязанностях по привлечению новичков, о том, как на средства США в других странах делаются революции.
Я давно не слышал таких тихих, упорных, пробивающихся бледным подвальным ростком карьерных разговоров.
То есть да – комсомол. Резерв партии. Штурмовой отряд. Путинюгенд. И нас, демократов, теперь точно раздавяяяяяяя…
Не знаю, очевидно ли из вышеизложенного, но я очень не люблю демократическую общественность. Я глупости вообще не люблю.
Комсомол, вопреки ходульному мнению, никогда не был резервом власти. Во власть в СССР у резервиста путь был один: армия, производство, партком, райком, горком, обком, ЦК. По мере пути у человека появлялись зачес назад, предпенсионный возраст и фрикативное "г": так они друг друга узнавали. А комсомол был презервативом, отстойником, ловушкой для тех молодых людей, которые пытались сделать карьеру ловким прыжком, минуя военкомат и мартеновский цех. Вы хоть кого-нибудь из комсомольских активистов, выбившихся в вожди, знаете? Комсомол – это реакция номенклатуры на внутреннюю угрозу от молодых да ранних, заслон внутренней конкуренции.
То же и теперь. Нынешняя власть прошла общий путь: приватизация, администрация, силовики, углеводороды, выборы. Они тоже друг друга определяют по взгляду. И если посадка Ходорковского – внутренний передел, то потребность в "Наших" – реакция на поколение, которое старый путь пройти не может (все приватизировано), но власть получить хочет. "Наши" – презик, каплеуловитель, капкан для ретивых. Василий Якеменко, в общем, тоже ведь для системы чужой – что для питерских юристов-чекистов, что для чубайсовских экономистов.
Если чиновный класс стал реагировать не только на внешние (от нацболов, от коммунистов, от демократов), но и внутренние (от молодых карьеристов) угрозы – значит, строительство нового СССР завершено. Это чиновничья система, где правит клан, вход в который жестко фильтруется, где умирают, но власть не отдают и где все направлено на поддержание стабильности, то есть застоя. Вы ведь хотели, чтобы в стране был "порядок"?
Очень клево будет посмотреть на распад и этого СССР.
Poor Путин.
2005
Без мужчин
В разгар белых ночей нелегкая журналистская судьба занесла меня на концерт Бориса Моисеева – хэдлайнера питерского мероприятия "Ночь музыки", когда народ, по замыслу организаторов, до зари подпевает-подплясывает на дюжине музыкальных площадок.
Со времени "Я уехал, я уехал в Петербург – а приехал, а приехал в Ленинград" Моисеев, намой вкус, является эталоном представления о российском духовном вообще и о питерском культурном в частности. Российский середняк любит ведь лишь прошлое, для него Петр и СССР едины, и если добавить про любовь, то получится мило, а если про связь поколений – то умно и правильно.
В общем, на концерт Белого Кролика (с лицом откормленного Энтони Хопкинса) я, правда, хотел взглянуть. Действительность же превзошла ожидания. Гигантское поле возле яхт-клуба было забито раскачивающейся толпой. Передо мной рыдала, переживая катарсис, дама в возрасте. Мужичонка из тех, что украдкой подбирают бутылки, орал: "Боря, ты гений!" Трио обнявшихся окраинных мальчуганов в бусиках тянулось на цыпочках: "Боря, мы тебя любим!" Несколько разнополых пар жестоко вальсировало. Моисеев, перекрикивая "плюсовую" фонограмму, проникновенным речитативом повторял: "Питер!", "Любовь!", "Девочки!", "Мальчики!", "Боря!", "Ручки!".
При слове "ручки!" поле отвечало воплем и лесом рук с зажигалками. Я видел подобное семь лет назад на концерте ДДТ под Выборгом и год назад на концерте Red Hot Chilly Peppers в Гайд-парке.
Я заболевал. Со мной такое было однажды после пазолиниевских "120 дней Содома" – там тоже происходило то, что не должно, не могло происходить.
– Почему его так любят? У него нет голоса. Он не умеет петь. Он пошляк, ведь пошлость – это вторичность, повтор, – сказал я жене (Моисеев причитал: "Расссия!.. Люблю вас!.. Пииитер!").
– Ты не понимаешь. Он добрый. Он добрый и ласковый. Он глупый, но как ребенок.
– Не понимаю. Его обожают даже мужики. Даже те, которые орут, что пидоров надо мочить. Которые жрут пиво из горлышка. То есть те, из которых, к сожалению, на девяносто процентов состоит эта страна.
– Их привели сюда их женщины. А Боря несчастный. Несчастных прощают и любят. А тебе Боря разве не нравится? Я рада, что посмотрела.
И тут я понял, что мне Белый Кролик – нравится. Потому что он больше мужчина, чем девяносто процентов российских мужчин. Он, по крайней мере, делает на доброте и несчастности деньги. А другие просто мечтают отобрать деньги у тех, кто жесток и счастлив. Российский мужик – трус, за которого вкалывает баба. Он орет, что все продано, и тырит по мелочи, как только выпадает возможность. Тираж женских глянцевых журналов в России в десять раз больше тиража мужских: наш мужик удавится, но не потратит сотню, чтобы прочесть, что свитер в джинсы не заправляют и что барсетки носят лишь лохи. Самая распространенная в России профессия – охранник. В здании, где мы арендуем помещение, при входе смотрит телик дюжина мордоворотов в форме. Это у них такая работа. Вдоль дорог, по которым я езжу, сидят в кустах жирнозадые прапора, которые предлагают за деньги услуги, монопольно закрепленные за ГИБДД. В Думе и Совфеде сидят дяди, которые принагнутся ровно настолько, насколько этого потребует текущий момент, и осознают текущий момент ровно на требуемую глубину. Все перечисленное считается настоящим мужским делом – как и отращивание живота и зада, потребление пива из горла и мечтание о дне, когда Россия поднимется с колен. Не считать же мужским делом размышления о том, а какого хрена она на них встала.
И как только это все пронеслось перед моим внутренним взором, на сердце вдруг полегчало. Я полюбил Борю.
– Девааачки! Мальчики! Отпустиииите меня! Дайте погулять по Пиииитеру! Любовь! – проникновенно шептал он в микрофон, что означало: концерт окончен.
– Боря, возьми нас! – рыдали трое обнявшихся пареньков.
На месте Моисеева я бы взял.
В России мужчины ни на что другое не годны.
2005
Укусить вампира
Ну вот и понеслось.
Бритоголовые пацаны убивают мальчишек, называющих себя антифашистами (аккурат под огненными буквами "Ленинград – город-герой", что в Питере перед Московским вокзалом); друзья убитого всерьез обсуждают месть; остатки интеллигенции лепечут про "ответ злу злом порождает зло", их не слушают, и правильно: кому слушать-то?
Те, кто считают, что есть право мужчины жахнуть из ствола меж глаз своему убийце, живут в ненавидимых россиянами США: у них там на правах личности строилась страна.
А те, кто живут в России, считают, что потребна национальная идея: то есть освящение права личности другим, куда более важным правом: исторического старшинства, или титульной нации, или правой веры, или социального равенства (каждому – свое).
Я не ерничаю, я признаю, что действия необходимы, но полагаю все же, что разные действия совершаются в разных условиях в разные времена.
Глупость интеллигентов (и цинизм тех, кто таковыми быть перестал) состоит в утверждении, что Россия – это антифашистская страна, в которой есть угроза возрождения фашизма. Мы же ведь пережили войну, и двадцать миллионов павших дедов и отцов, и т. д.
Однако в голливудском ужастике вампир-оборотень, под титры испуская дух, прощается лишь с оболочкой. И спокойно переселяется в красивую девушку (невесту главного героя) или даже в милую мамочку (тоже главного героя). Начинается новая серия.
В этой серии Россия в единодушных слезах празднует 9 мая, отказываясь признавать, что в этот день в 1945-м пало одно вампирское, но невероятно укрепилось другое вампирское государство. И отказываясь видеть, что немцы признали вину нации в целом, а мы – ни шиша. Мы – победители, и горе тому, кто против нас.
Я всю эту теорию прописываю не ради тренировки мысли, а ради самой что ни на есть практики. А она в том, что ответить сегодня фашизму физическим действием очень просто: надо пойти и убить любимую мамочку, или бабушку, или девушку, или дедушку. Почти наверняка не ошибешься. Тут все инфицированы. Среди тех, кто вам мил, любим и ценим – нет ли тех, кто так же мило говорит о черных, захвативших рынки, или о том, что в русских школах скоро не останется русских, или что Москва для москвичей? Среди моих – изрядно. Я их должен убивать, да? А это ведь они, а не потакающая прокуратура (что, как мне кажется, присутствует) или молчащий Путин (скорбящий о развале СССР) образуют тихую, ползучую, массовую базу фашизма.
В условиях, когда весь город населен вампирами, задача героя – не сносить им из кольта черепок, а дожить до рассвета, когда морок сгинет, а герой с новой девушкой начнет новую жизнь.
А вот как выжить – вариантов масса. Зарываться в библиотечную глушь (в Ленинграде так многие поступали). Не выходить в темноте на улицу (я вырос в Иванове, где ни один мальчик не переступал вечером границу района: могли и избить, и убить). Идти не в прокуратуру, а к бизнесменам-миллионщикам: они создали корпоративные отряды самообороны, так пусть кинут денег на конкретный и жесткий разгром скинов (но не на музей антифашизма). Затусовать с дочками Путина в клубе Infinity: говорят, они бывают в этом ненавидимом скинами рассаднике r’n’b, пусть расскажут папе, почем жизнь в стране мертвецов.
В конце концов, можно поставить вопрос еще проще. Что должен был делать свободный человек, живи он в России в 1913-м (ну, хорошо, 1916-м) и знай, чем все обернется? Или живи он в Германии в 1935–1936-м? Строить, жить, беря ипотечный кредит? Класть жизнь за фюрера-царя-Отечество, беря винтовки новые, на штык – флажки?
В таких ситуациях, я полагаю, надо уезжать из страны. Это честное выяснение отношений с мироустройством. Ты обязан продлевать себя в мире, ты обязан жить. А позиция "никуда не уеду, буду жить где вырос, бороться до последней капли крови" означает, что для тебя величие страны дороже жизни как таковой.
Тогда валяй, вцепляйся вампирам в горло.
Я нелюдей презираю, но дураков тоже не люблю.
Когда нация признает свою вину, в город можно будет вернуться. Поэтому крайне действенен для начала поиск вампира в самом себе.
2005
Русь, собака, ru
Если щеночка бить по морде газетой зато, что, подбегая к хозяину, он закидывает на него лапы, а потом за прямо противоположное, – известно, что произойдет.
Сбитое с толку животное вырастет забитым, но агрессивным, при появлении хозяина станет прятаться в угол, скалить зубы и рычать, а на жесткое проявление, так сказать, вертикали власти – однажды покусает.
Это банальность, а теперь по делу.
В ноябре 2006 года страна по имени Россия, унаследовавшая долги СССР (не только финансовые), впервые игнорирует дату главного праздника Советской империи, заменяя его равным по весу, своим. Название его, если верить ВЦИОМ, большинство не помнит, и я верю, поскольку не помню сам. Что-то такое в честь изгнания поляков из Москвы в XVII веке, то есть – во славу русскости, если не заморачиваться вопросами, кто и зачем поляков в Москву пустил. Коли в СССР на 7 ноября полагалось ходить на демонстрацию торжества идей Октября, то 4 ноября вполне логично ходить Русским маршем – по-моему, так. И если 7 ноября в призывах побить мировой империализм звучало немало искренности, – то почему бы 4 ноября не звучать призывам надрать задницу инородцам, не навести русский порядок на рынках, тем более, что в засилье кавказцев верит буквально всяк (моя теща верит, и квартирная хозяйка – верит, и друг школьных лет – верит, а это все милые и симпатичные люди). Навести порядок на рынках призвал сам Путин, я только слово "русский" добавил от себя, но какой же еще? Ведь не Евросоюза, правда?
Так что логично, если 4 ноября внук серба Дмитрий Рогозин и полковник в отставке Алкснис хотят возглавить Русский марш, который – минуточку! – не они собирали. Его собрала воля народа или, если угодно, толпы (найдите три отличия) – ну, той части, которой не лень мерзнуть на улице ради идеи. Россия – для русских, вычистим грязь, Ющенко – заплыви своим салом, Саакашвили – сдохни от пестицидного саперави, и только шпротами желают давиться не персонифицированно, поскольку русский человек не помнит, кто там в Латвии главный.
Но вот русская власть (Матвиенко, Лужков) этот марш запрещает, и Путин – не одобряет (а что – одобряет? да ладно!). И прогрессивная общественность аплодирует власти, и раввин (который по версии Конгресса еврейских общин) тоже, и муфтий, и все-все-все.
Я, кажется, – единственный либерал, кто хочет, чтобы Русский марш был разрешен. Потому что мне хочется видеть лицо русской идеи. Почувствовать соответствие формы и сути. Великие вещи ведь случаются неизменно от резонанса, усиления, а не бодания власти со строем, как в пост-сталинском СССР (это точно подметил Давид Самойлов. Он же сказал, что строй у нас сильнее власти).
Наш строй (сакрализированный народом как источником власти, согласно Конституции), если я правильно понимаю, называется так: империя. Империя – это когда личность являются говном по сравнению с государством, а само государство является не наемным рабочим по поддержанию санитарии в местах общего пользования, и не рефери на едином игровом поле, а сверхсмыслом бытия, тотемом. Если будет Россия – значит, буду и я, как писал Евтушенко времен предыдущего империализма.
Конечно, рабы признают себя говном с легкостью, но требуется опиат, наполняющий любовь к империи искренностью. Таковых мне известно три: идея социальной исключительности, религиозной исключительности и национальной исключительности. Первая дискредитирована коммунистами, вторая – прошу прощения, слабостью кишки православия против фанатизма ислама, а третья – вот она: Москва – Третий Рим; Россия, Россия, превыше всего!
По-моему, прелестно – в том случае, если власть разделяет выбор народа и потребляет опий сама. Гитлер же не стеснялся говорить о превосходстве арийцев (мир, не согласный с этим, он завоевывал), а Бен Ладен – об уничтожении иноверных (иноверных он уничтожает и будет уничтожать).
Но поведение российской власти оскорбляет мое эстетическое (историческое) чутье. То есть понятно, что власть, оно же новый менеджмент ООО "Россия", разогнало прежний менеджмент, провело допэмиссию, получило долю в собственности – и все это под лозунгом, что прежний (либеральный) менеджмент только и грабил народ. Но почему бы не отреагировать на заказ народа, взыскующего империи ("развал СССР был величайшей трагедией века" – Путин, аплодисменты), по законам империи?
Например, можно Русский марш расстрелять: в народе, требующем от власти силы, это было воспринято бы тепло: так тепло Путин принимал Каримова после расстрела им Исламского марша.
Или встать во главе марша – в косоворотке, на белом коне, хлеща нагайкой инородцев.
И то и другое было бы хорошей, на крови, смычкой власти и народа, и у каждой либеральной блохи было бы время и повод спрыгнуть в демократическое зарубежье, к радости, кстати, пса.
Но если власть запрещает Русский марш, а Русский марш не исчезает, а в буквальном смысле уходит под землю, то дела наши плохи.
Это значит, что топ-менеджмент ООО "Россия" в действительности бьется не за империю, а за монополию на рынке. Потому что хочет жить, как живет топ-менеджмент либеральных демократий, но не отвечать за последствия. И потому не готов с либеральным миром воевать. Его народ призвал кровопролитие учинять, а он чижика съел.
И вот это меня пугает больше всего, потому что съеденного чижика битый и сбитый с толку пес может и не простить – и прыгнуть. И тогда новый топ-менеджер, приведенный толпой (как толпой был приведен к власти Ельцин, во что никак не мог поверить Горбачев), может оказаться из тех, кто ничего не боится, потому что сам из голытьбы, из недокормленных мужчин с окраин, или из наставников недокормленных мужчин с окраин, что выросли из недокормленных пацанов с горящими глазами, не боявшихся громить рынки.
Понимаете?
При таком раскладе ни у кого не будет времени на то, чтобы продать обесценившуюся недвижимость, проскочить под железным занавесом и, переводя дух, обустроиться в какой-нибудь Новой Зеландии, где, как либеральным блохам известно, дивно хорош совиньон-блан, который, если честно, я ставлю как ценность выше империи.
Ужас в том, что менеджмент ООО "Россия", похоже, ставит его выше тоже.
2006
Рублево-Куршевельский склон
Хемингуэй, описывая послевоенную dolce vita – открытие Ривьеры богачами, освоение Cote d’Azure – использовал, если не ошибаюсь, образ рыбы-лоцмана, акулы и прилипалы. Рыба-лоцман открывала неизвестное место, акула-миллионер делала его модным, а рыбки-прилипалы разбалтывали тайну и портили все. Приходилось искать новое.
Я к тому, что русским сезонам Куршевеля, в котором этим январем кое-кто рисковал свободой (пока вы, граждане, кушали оливье), – уже примерно пять лет. Роман Абрамович, в прошлом году передвигавшийся по склонам на меховых охотничьих лыжах – в этом не приехал. Михаила Прохорова, как известно, бросили в кутузку (мне повезло, я успел вовремя смыться). На главной площади Круазетт, где из достопримечательностей раньше была одна карусель, компания "Мегафон" воздвигла ледяную Спасскую башню – спасибо, не в натуральную величину. То есть те, кто злорадствуют по поводу "конца Куршевеля", правы. Новогодняя игрушка, прелестная альпийская деревушка перестала, условно говоря, быть личным открытием горнолыжной семьи Потаниных-Прохорова-"Норникеля" и узкого круга примкнувшего гламура.
"Куршевель" (через "е", а не "а"!) перестал быть паролем клана богатых и красивых – и стал понятием собирательным, стоящим в словаре синонимов напротив "Ксюша Собчак" (Ксюши, кстати, я в этом году тоже в К. не видел). Каждый теперь фамильярен с К., и судит о К., и презрителен к К. – а отчего ж не быть, если там просаживают миллионы, развратничают миллиардеры и катаются на лыжах, инкрустированных бриллиантами?
И ведь лыжи с бриллиантами – от Lacroix – в К. действительно продаются. Тридцать шесть тысяч евро пара. Кто-то их покупает. Но это единственная правда о К. Остальное – миф.