А началась она очень скоро после кремлевской встречи не русским против евреев, а русским против русского - выступлением в июне 1947 года на пленуме Правления СП А. Фадеева против крупного русского филолога Александра Веселовского (1838–1906), объявленного им "родоначальником низкопоклонства". Но эту обличительную критику тут же подхватили в своих статьях уже критики еврейского происхождения, тогда известные и высокопоставленные - и.о. директора Пушкинского дома Л.А. Плоткин и замдиректора Института мировой литературы В.Я. Кирпотин. Против второго выступил его непосредственный начальник - директор ИМЛИ академик В.Ф. Шишмарев. Тогда Кирпотин выступил вторично уже с разгромной статьей "О низкопоклонстве перед капиталистическим Западом, об Александре Веселовском, о его последователях и о самом главном". Для академика Шишмарева "самым главным" оказалось то, что его сняли с директорства. И дальше дело шло лихо. 25 февраля 1948 года влиятельный театральный критик И.Л. Альтман выступил в "Литературной газете" с суровым осуждением книги В.Г. Сахновского "Мысли о режиссуре". Похвалив А. Мацкина и Е. Холодова (Мейеровича) за критику книги "с принципиальных позиций марксистско‑ленинской эстетика", сам Альтман расценил ее, как "характерный пример рабского подражательства и самозабвенного преклонения перед реакционной эстетикой буржуазного Запада… Поэтому Василий Сахновский игнорирует искусство великий русских мастеров".
Как видим, поначалу в борьбе против низкопоклонства евреи одолевали русских. Мало того, в том же номере "Литгазеты" была напечатана статья молодого энергичного ее сотрудника Зиновия Паперного, который обвинил в низкопоклонстве уже и своего соплеменника А.Г. Цейтлина.
В. Кожинов делал вывод: "Начатая весной 1948 года борьба с антипатриотизмом до определенного времени не имела противоеврейского характера. Это очевидно как из того, что самым суровым нападкам по этой линии подвергались деятели культуры и науки русского происхождения, так и из того, что среди застрельщиков борьбы с низкопоклонством было множество людей еврейского происхождения, которые обличали и русских, и своих соплеменников". Критик писал, что до 1949 года обличались главным образом русские, и приводит довольно обширный перечень имен, среди которых три академика. "Евреи начали преобладать в перечне обличаемых низкопоклонников только с начала 1949 года, что имело свою существенную и вполне очевидную причину - ту ситуацию, которая сложилась в СССР и во всем мире через несколько месяцев после создания в мае 1948 года государства Израиль". Как сказал поэт,
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Обо всем этом в телепередаче Архангельского - ни слова.
Собеседники дарили друг другу прекрасные мысли только о статье "Об одной антипатриотической группе театральных критиков", напечатанной 28 января 1949 года в "Правде". Только об одной, только о группе, только критиков, только театральных. Но участники передачи, толкуя о делах той поры, умолчали и о том, что среди тех, кого критиковали тогда, опять‑таки были и не евреи - русский Леонид Малюгин, армянин Григорий Бояджиев, позже - драматурги Г. Матвеев, А. Гладков, артист Горюнов, редактор Калашников - все русские. Кроме того, в ходе этого разговора были сказаны добрые слова о драматургах А. Штейне, Г. Березко, В. Соловьеве.
Надо бы брать пример с журнала "Дилетант", известного широтой кругозора, неподкупностью и верностью линии партии. Там в статье "Нужны ли сейчас псевдонимы?" (№ 3’14) Александр Локшин смело назвал и русских, правда, при этом Малюгина превратил в МаВлюгина. Это как бы Локшина превратить в Лапшина. По поводу помянутой статьи в "Правде" он пишет, что "среди ее авторов были Вадим Кожевников, Александр Фадеев, Константин Симонов, Анатолий Софронов… А окончательный текст статьи отредактировал лично Сталин". Да откуда все это Локшину известно - что, 65 лет тому назад его дедушка сидел под столом в "Правде", когда они писали, а потом - у Сталина в Кремле? И на смертном одре дедушка поведал эту страшную тайну любознательному внуку? И обратите внимание - "среди них были". То есть надо полагать, что названы только главные и особенно ненавистные Локшину и его дедушке соавторы, но, что ж, там было еще десяток‑другой неназванных? Но зачем так много голов и рук для одной газетной статьи? Неизвестно…
Локшин цитирует и негодует: "Какое представление может быть у Гурвича о национальном характере русского советского человека?" - задавались вопросом авторы статьи". А фотокопия этой статьи в "Правде" - рядом, на той же странице "Дилетанта", и любой читатель может убедиться, что правдолюб Локшин жульничает. В обрубленном им виде цитата может означать только одно: абсолютно никакого представления о русском характере у Гурвича быть не может просто потому, что он Гурвич. Но на самом деле после обрыва на слове "человек" фраза продолжается так: "если он пишет, что в "благодушном юморе и наивно доверчивом оптимизме" пьес Погодина, в которых якобы "выразился национальный характер мироощущения драматурга", зритель видел свое отражение и "испытывал радость узнавания", ибо, дескать, русским людям не чуждо и благодушие". То есть А. Гурвичу отказывали в понимании русского характера при определенных условиях: если… Вот с этим "если" и спорьте". Как же иначе? А мне некогда.
Мне интересно, не был ли среди авторов той статьи еще и Чехов? Ведь у Антона Павловича есть в дневнике замечание тоже именно о критике, в том числе как раз о театральном, очень схожее с приведенным выше высказыванием, и притом безо всякого "если": "Такие писатели, как Н.С. Лесков и С.В. Максимов, не могут иметь у нашей критики успеха, так как наши критики почти все - евреи, не знающие, чуждые русской народной жизни, ее духа, ее форм, ее юмора, совершенно не понятного для них, и видящие в русском человеке ни больше, ни меньше, как скучного инородца. У петербургской публики, в большинстве руководимой этими критиками, никогда не имел успеха Островский, и Гоголь уже не смешит ее" (Собр. соч. в 30 томах. М.: Наука, 1980, т. 17, с. 224). А Чехов - это вам, "дилетанты", не Анатолий Софронов.
Но Локшин еще поддает жару: "31 января 1949 года газета "Культура" сообщила своим читателям, что "критик‑антипатриот", пишущий под псевдонимом Холодов, на самом деле носит фамилию Меерович". Я недоумеваю. Во‑первых, что, это был специальный выпуск газеты, посвященный раскрытию псевдонима именно этого одного критика? А другие, что под псевдонимами, ее не интересовали? Во‑вторых, фамилия Ефима Григорьевича была не Меерович, а Мейерович. Он жил на одной улице со мной, на 2‑й Аэропортовской. В‑третьих, газеты "Культура" тогда не было.
После такой концентрации недомыслия в одной фразе мы вправе молча пройти мимо других клятвенных заявления Локшина. В частности, о том, что к борьбе против космополитизма были привлечены даже люди, не имеющие никакого отношения в литературе, к искусству. Вот, говорит, некий Головенченко, будучи одновременно спортивным комментатором и "одним из руководителей Отдела агитации и пропаганды ЦК", особенно злобствовал. Вы только подумайте: одновременно в двух столь разных ипостасях! Да ведь это же примерно то же самое, как если бы главный редактор "Дилетанта" Виталий Дымарский был одновременно нашим послом на Филиппинах или президентом Израиля. И тут можно только спросить Дымарского: "Сударь, где вы для каждого номера находите таких, как Локшин? Как удается? Чего это стоит?".
Но все‑таки кое о чем еще нельзя не сказать.
Копошась в забытом окаменелом старье прошлого, Локшин разыскал и пронзил своим оком еще и статью М. Бубеннова "Нужны ли сейчас псевдонимы?", напечатанную в феврале 1951 года в "Комсомольской правде". На нее в "Литературной газете" тогда резко ответил К. Симонов. В "Комсомолке" же в поддержку Бубеннова была напечатана небольшая заметка Михаила Шолохова. На нее тоже очень кратко опять ответил Симонов. И все. Никакой дискуссии, вопреки утверждениям Локшина, не было, а был краткий обмен газетными репликами.
Сразу скажем, что в принципе Бубеннов и Шолохов были не правы, выступая против псевдонимов. Они существуют спокон веку и, конечно, любой автор имеет право избрать любой псевдоним, как избрали Вольтер, Стендаль, Жорж Занд, как Гоголь или Максим Горький, Фадеев, Светлов. Кстати, по воспоминаниям К. Симонова, так считал и Сталин, что вполне естественно для человека, еще в молодости взявшего псевдоним. Однажды на обсуждении кандидатов на Сталинскую премию он сказал, держа в руках список: "Почему Мальцев, а в скобках - Ровинский? До каких пор это будет продолжаться? Зачем пишется двойная фамилия? Человек имеет право писать под тем псевдонимом, который избрал. Но, видимо, кому‑то приятно подчеркнуть, что у этого человека двойная фамилия, что это еврей. Зачем подчеркивать? Зачем насаждать антисемитизм? Кому это надо?"
Малоизвестный до этого Орест Мальцев за довольно посредственный, но тогда политически актуальный роман "Югославская трагедия" получил Сталинскую премию. К слову сказать, всего эти премии получили 165 человек, из них 35 - евреи. Это что‑то процентов 20 с хвостиком. Не хило для государственного антисемитизма, большим специалистом по вопросам которого у нас давно числится Валентина Матвиенко.
Да, Бубеннов и Шолохов были не правы, но дело в том, что псевдонимы порой становились поводом для нехороших спекуляций, порой лживо антисоветских. Так, драматург Михаил Шатров (Маршак) уверял, что псевдоним заставил его взять С.Я. Маршак, который‑де сказал: "В советской литературе хватит одного Маршака". Поверить в это невозможно. Самуил Яковлевич был достаточно интеллигентным и знающим человеком, чтобы предъявлять такие требования. Он знал, что в русской литературе три Толстых, причем, два Алексея и два Николаевича, и ни один не мешал другому, всем хватило места, и никто их не путал.
Еще забористей историю рассказывал Григорий Бакланов (Фридман). Ему, дескать, говорили в редакциях: "Что это за Фридман? Может, он из Америки? Возьмите псевдоним". Тоже, разумеется, неумное вранье. Можно назвать десятки, сотни писателей, артистов, спортсменов, которые всю жизнь прожили как дети своих отцов. И это не только такие всем известные люди, как Эренбург, Плисецкая, Ромм, Райкин, Крейзер, Драгунский и другие, но и мало известные литераторы, как Фрид Я.В., Фридланд Л.С. и т. д.
Лгал Бакланов и тогда, когда уверял, что у него потребовали в редакции снять посвящение его повести памяти погибших братьев, тоже евреев. Я много раз публиковал стихи, посвященные памяти моих одноклассников, среди которых был Леня Гиндин, и никто не заикался, а Гришу, видите ли, брали за горло антисемиты. И ведь до чего тупоумно Бакланов мотивировал их поведение: они, мол, не хотели, чтобы читатели узнали - евреи тоже были на фронте. Да ведь кто этим интересовался, мог легко узнать и о том, что больше ста евреев во время войны стали Героями Советского Союза.
В этом же роде была история с шахматистом Гарри Каспаровым. По отцу он Вайнштейн, но его матушка уверяла, что с такой фамилией он не добился бы успеха. Ботвинник, Таль, Фишер добились и еще какого - стали чемпионами мира, Бронштейн с Ботвинником, Корчной - с Карповым тоже играли за звание чемпиона мира, а вот Вайнштейну все дороги были бы закрыты. Да большинство наших гроссмейстеров - евреи с еврейским именами, особенно - в советское время.
Все так, но сей Локшин еще негодует по поводу того, что Бубеннов писал: "Московский поэт Лидес стал Лиходеевым, С. Файнберг - Северцевым". И вот вывод Локшина: "А для того, чтобы не выпячивались антисемитские уши, Бубеннов включил в своей список псевдонимы и русского, украинского, белорусского, марийского и удмуртского литераторов, неизвестных ныне даже историкам литературы". Приходится заметить, что я лично помню по "Литературке" способного фельетониста Лидиса‑Лиходеева и совершенно бесталанного стихотворца Файнберга‑Северцева, с которым вместе учился в Литературном институте, но заметного следа в литературе они, увы, не оставили, и никакие историки их, как и неназванных удмуртов и марийцев, тоже не помнят.
А что касается ушей, то недоброкачественные еврейские уши Локшина гораздо длинней, чем "антисемитские уши" Бубенного. Действительно, в числе многих литераторов разных национальностей с псевдонимами тот назвал двух евреев. И этого достаточно, чтобы Локшина охватил приступ возмущения: "Да как он посмел! Да кто позволил? Какой дикий разгул антисемитизма!"
"ЦК тогда был завален доносами, обвинявшими многих "скрытых евреев" - просвещает нас Локшин дальше. Но, черт возьми, откуда же все‑таки он все это знает? Уж не работал ли сам в ЦК хотя бы истопником или гардеробщиком в здании на Старой площади? Очень похоже! Вот откуда Дымарский черпает свои кадры. Ловко!
"Один из анонимов объяснял "засилье" евреев (чьи тут кавычки? - В.Б.) в "Литературной газете" тем, что и сам Симонов сын еврея‑шинкаря…" Ну, что взять с трусливого анонима! Мне один такой написал, что Дымарский - сын Кандолизы Райс, а Локшин - внук Соньки - Золотой ручки. Оставим в покое анонимов. Но вот вполне конкретный человек Владимир Перельман писал в свое время о засилье в той самой газете безо всяких кавычек: "В "Литгазете" еврей был главным редактором (Чаковский) и ответственным секретарем (Гиндельман), отдел экономики возглавлял Павел Волин (Вельтман), отдел науки - Михайлов (Ривин), даже самый крупный раздел русской литературы возглавлял еврей Миша Синельников… Итак, лучшую в стране газету доверили делать евреям. Я попал в самую умную, самую демократическую, самую еврейскую газет в стране" ("Русская мысль". США. 14 ноября 1974).
Это восторженное признание Перельмана - кто тянул его за язык? - могу дополнить несколькими словами о Синельникове. Он был моим добрым приятелем. Я, будучи заместителем редактора раздела русской литературы в "Литгазете", когда‑то впервые напечатал его там. Позже он оказался в газете на моем месте. Чаковский обещал со временем ввести его в редколлегию, но время шло, и Миша, наконец, поставил вопрос ребром: когда же? Потом он мне рассказывал, что Чаковский объяснял ему: "Миша, главный редактор - еврей, его заместитель Сырокомский - еврей, многие сотрудники - Шиндель, Ада Бельская, Ревич… И вот теперь я ввожу в редколлегию еще одного… Получается, что это газета московских евреев. Я это не могу!.." Миша был гордым человеком, он ушел в "Литературную Россию". Задолго до него туда же из "Литгазеты" перешел и я.
Впрочем, в "ЛитРоссии" в смысле кадров картина была такая же. Правда, главный редактор - Виктор Васильевич Полторацкий, но первый зам - А. Дымшиц, второй - Г. Куклис, ответственный секретарь - Наум Лейкин, завотделом критики - Дора Самойловна Дычко (потом Синельников), завотделом писем Павел Павловский (в обиходе - Пиня), а еще - Ася Пистунова, укатавшая потом в Германию, Дембо…
Не хотелось все это вспоминать, но мышка бежала, хвостиком вильнула да прямо по носу спящей собаке по кличке Засилье - вот она и проснулась, и зарычала. Мышка сама и виновата.
Так пусть теперь полюбуется еще и на картину, допустим, в журнале "Дружба народов", где я позже работал. Главный редактор Василий Александрович Смирнов, потом - Сергей Боруздин, но тут же и завредакцией Серафима Григорьевна (забыл фамилию), завотделом публицистики Г. Вайс, парторг В. Оскоцкий, сотрудники разных отделов Ю. Герш, Л. Дымщиц, Н. Паперно, В. Перуанская, а еще жена того самого Лидиса‑Лиходеева (забыл фамилию)…
Если интересует кадровый пейзаж в журнале "Знамя" за спиной главного редактора Вадима Кожевникова, то им можно полюбоваться в воспоминаниях Станислава Куняева "Поэзия. Судьба. Россия" (М.: 2001). Тоже выразительная картина!
Но всех превосходил "Новый мир". Там за спиной Твардовского - и половина редколлегии (Б. Закс, Е. Дорош, И. Сац, А. Марьямов), и секретарь редколлегии С. Минц (такой должности в других редакциях не было), и заведующая редакцией Н. Бианки, и завотделами И. Архангельская, С. Караганова, и рядовые сотрудники А. Берзер, И. Борисова, Юрий Гершевич Буртин, секретарша главного редактора Наталья Львовна Майкапар, и даже машинистка Юлия Исааковна… Как такой журнал мог не породить Солженицына!.. Вот какое множество имен выскочило из пасти разбуженной собаки…
Но мало того, в воспаленном мозгу Локшина явились мрачные тени прошлого. Оказывается, еще во времена Александра Третьего, говорит, какой‑то петербургский градоначальник "распорядился, чтобы во избежание недоумений на вывесках различных заведений, принадлежащих евреям, их истинные имена означались крупным шрифтом на видном месте. А Государственный Совет постановил, чтобы евреи именовались теми именами, которые в метриках". И это не все! "Военный министр Петр Ванновский настаивал: "Еврей должен быть возможно менее замаскированным, дабы христианин был возможно более осторожен с ним в деловых сношениях". Какое жуткое единодушие! Все против мышки Локшина - и какой‑то царских времен градоначальник, и военный министр, и Госсовет, и советский писатель‑фронтовик Бубеннов да вот еще и антропофаг Бушин, демонстрирующий облезлый мышкин хвостик.
Но Локшина тревожит антисемитизм не только в царском и советском прошлом, но и в путинской современности, несмотря на всех помянутых выше премьеров и их заместителей. Он обнаружил его у телеведущего Дмитрия Киселева, который однажды сказал: "Поэту Иртеньеву (в миру - Игорю Моисеевичу Рабиновичу) особенно грешно превозносить довоенную жизнь в Германии при Гитлере". То есть Киселев хотел напомнить стихотворцу: ведь вы, евреи, больше всех в Европе понесли жертв в годы войны, ужасней всех в мире страдали, вы неутешней всех во веки веков, - так вам больше всех и помнить надо о фашизме, а ты что‑то там нахваливаешь. Мало того, клеветник Иртеньев еще и поставил на одну доску гитлеровскую Германию и Советский Союз, о чем Киселев напрасно промолчал. Да ведь этот Иртеньев не одинок. Не так уж давно известный Минкин на страницах многотиражного "Московского комсомольца" высказал горькую досаду по поводу того, что мы раздавили фашизм в 1945 году, а не фашисты нас еще в 1941‑м. Лет десять носился со своей досадой - никто даже за границей не хотел ее печатать, и вот, наконец, бывший секретарь райкома комсомола Гусев распахнул перед ним ворота любимой газеты московских проституток…
Ба! Да мы же совсем забыли о телепередаче Архангельского. Надо к ней вернуться и как‑то достойно закончить.