– Сергей, ощущали ли вы когда-нибудь на себе давление руководства?
– Я никогда не испытывал и не испытываю на себе никакого давления. Если это вдруг случалось – всегда подавал заявление и сразу же уходил. Помню, при Горбачеве была введена цензура после вильнюсских и рижских событий. Я не стал этого терпеть и ушел.
В апреле девяностого года была горбачевская блокада, я сделал серию репортажей из Литвы – все они прошли в эфир. Эдуарда Сагалаева потом таскали в ЦК КПСС за эти репортажи, а меня чуть не выгнали с работы, но Сагалаев прикрыл. В январе того же года зампред Гостелерадио СССР Решетов рвал мои тексты и кидал их на пол со страшными криками. Я тут же подал заявление об увольнении и ушел, потому что у меня не было никакого желания смотреть на идиотов и клоунов любого ранга, которые будут рвать мои тексты.
Потом я работал с Добродеевым, это был девяносто первый год. Нас было тридцать человек, и мы начинали делать "Вести" на российском телевидении. Я был одним из отцов-основателей этой программы. Работать с Олегом было очень приятно, он никогда не лез ко мне с дурацкими советами. Он мог поспорить, но очень деликатно, он вообще деликатно спорящий был парень.
В девяносто втором в программе "Время" тоже никто не вмешивался в творческий процесс – у нас была концепция, суть которой заключалась в том, что ведущий программы новостей – хозяин этой программы, и вмешиваться не имеет права никто.
В девяносто третьем году Эдуард Сагалаев позвал меня делать "ТВ-6" вместе с Тедом Тернером. Я занимался "ТВ-6", но как-то не очень у нас получилось с Тедом Тернером.
В девяносто четвертом я пошел к Олегу Попцову и делал для него программу под названием "Подробности Российского телевидения" (канал "Россия" – М.В.). Попцов вообще никогда не давил. Один только раз он не дал мне камеру, когда я поехал с покойным Юшенковым в Грозный освобождать наших ребят-танкистов. Элла Панфилова, Сергей Юшенков и Владимир Лысенко – три депутата – поехали туда. Я попросил CNN, чтобы мне дали камеру, и они мне её дали. Я взял прекрасного оператора, мы поехали и все сняли. И тут надо сказать огромное спасибо Олегу Попцову за то, что он выдал в эфир все то, что я привез из Грозного. Более того, я должен был выдать восемь с половиной минут, а выдал в итоге двадцать – Попцов дал время. Он, конечно, просто герой. Его за это ФСБ чуть ли не под расстрел повело, так как это была операция секретных служб, а мы все рассекретили ради того, чтобы спасти ребят – танкистов. Министр обороны Павел Грачев объявил тогда, что в Чечне нет пленных – мы боялись, что их просто не станут искать. Мы хотели спасти ребят, и мы их спасли. Спасли тем, что стали об этом говорить.
В январе меня уволили с работы, и я пошел к Ирене Лесневской на Ren-TV.
– Вы работали с Борисом Березовским…
– Начиная с осени 96-го года, я работал с Борисом Березовским, который тогда по поручению Ельцина заштатно руководил Первым каналом в качестве акционера. Так вот с Березовским мы завтракали по вторникам, и я в это время задавал ему все интересующие меня вопросы, а он, в свою очередь, задавал вопросы мне. После выпуска он мог позвонить мне не иначе, как восхищенным – больше никак. Один единственный раз он позвонил мне и попросил меня поддержать в своей программе президента Башкортостана Рахимова, потому что он тогда покаялся перед Кремлем. Это был один единственный раз. И я Березовскому отказал.
Вот такой вот уровень самостоятельности продолжался до двухтысячного года, – до тех пор, пока меня не закрыли. После этого меня несколько раз приглашал Путин – он надеялся, что я буду работать в его команде, но я отказался.
Представьте, что было бы, если бы меня сейчас вернули на ТВ? Через неделю бы и выгнали, это точно. Этим бы все и закончилось.
– По какому принципу вы выбирали работу раньше, и по какому принципу выбираете ее сейчас?
– Я всегда выбирал работу исключительно по принципу интереса. Сейчас мне интересно попробовать некие новые жанры, мне интересна вербализация. Дело в том, что люди немножко устали от какого-то мутного цветного пятна, которое они видят все время на своих экранах. Для меня важным критерием является то, что в визуальных жанрах вы, зажмурив глаза, не можете вспомнить ничего из того, что вы смотрели. Именно поэтому для меня важно назвать вещь и обсудить её с аудиторией. На радио я пытаюсь вербализовать некие смутные ощущения, которые испытывает моя аудитория. Но это не значит, что я собираюсь этим заниматься всю свою жизнь. Может быть, скоро мне в голову придет что-то новое, но у меня нет каких-то четких планов, я всегда следую за спонтанным порывом.
– Чем бы вам сейчас хотелось заниматься в жизни? В профессиональном или личном плане?
– Мне не хочется ничего такого, что бы я не мог осуществить. Для меня нет ничего несбыточного. Мое недавнее желание – стать яхтсменом. Мне представляется бесконечная вода и я, идущий под парусом откуда-нибудь из Бали в Австралию. Думаю, что сделаю это, когда у меня немножко сын подрастет – мы будем с ним вместе на яхте ходить.
А вообще я не могу слишком долго сидеть в одном проекте (неважно в каком), мне это кажется абсурдным. Раньше я занимался дайвингом, пилотировал легкомоторный самолет – то есть, что хотел, то и делал. Одно время я активно нырял. За два года сделал 75 погружений. Потом расхотелось. Я начал стрелять из лука. Стрелял, пока не надоело. Недавно я купил аляскинских ездовых собак – хочу ездить на них зимой. Но мое главное хобби, вы удивитесь, это чтение дома, лежа на спине. Это мое главное хобби и главный спорт.
– А что читаете?
– Все читаю: религиозную литературу, много читаю Библию, китайских авторов, философию. Сейчас читаю, а точнее перечитываю Марка Твена для того, чтобы развеселиться.
– К какой религии вы себя относите?
– Ни к какой.
– А вы верующий человек?
– Нет, конечно. Религия для меня вообще к вере не относится – это некие моральные коды, прошивка такая. И я очень уважаю то, что русский народ, с которым я разделяю судьбу, живет с моральными кодами, которые прошиты в православии, но для меня само православие с его ритуалами – не более, чем забавный кич, но сами моральные коды – это, де факто, суперуважаемая вещь.
– А зачем читаете Библию?
– Потому что это наше культурное наследие, это очень интересно. Я потрясенный, изумленный, преданный читатель Библии. Очень люблю слушать молитвы: православные, буддийские, суры из Корана и т. д. В молитве есть некий момент правды. Само пение пробивает, даже если человек неверующий слушает. И важно: даже если неверующий поет.
– Есть ли у вас какие-то надежды или мечты, которые не сбылись?
– Нет. Ничего такого нет. Ну может быть только какие-то экономические вещи – деньги, например. Мне уже давно приходится зарабатывать на стороне – заниматься биржевой торговлей, журналистика не кормит. Я, кстати, не знаю, должна ли она кормить.
– Ну а когда-то она кормила?
– Да. На Первом канале, например, было не так сытно, как сейчас, но совсем неплохо. Сейчас там, кстати, существенно больше платят, в разы больше. Раньше реклама не покрывала даже расходы канала. Поэтому Ельцин и дал Березовскому "Сибнефть", чтобы с нее кормить Первый канал. Сегодня ситуация с рекламой такова, что на телевидении уже можно прилично зарабатывать. Хотя и сейчас даже "звезды", которые сегодня могут похвастаться серьезными гонорарами, зарабатывают ничтожно мало по сравнению с теми, кто зарабатывает на них. Поэтому лучше быть бизнесменом, чем журналистом, однозначно. Но журналистика – это наслаждение. Это странноватый способ рефлексии, это способ думать. Для меня журналистика – это счастье быть.
– Вы на ТВ с 1985 года. На телевидении с тех пор многое изменилось – оно попросту стало другим.
– Я не знаю ничего про современное телевидение, потому что у меня в доме нет телевизора. Что касается старого ТВ, на котором я работал, делая репортажи для ТСН как корреспондент, могу сказать, что то телевидение мне нравилось. Мы с коллегами верили в то, что мы отстроим красивое западное ТВ. Западное, потому что телевидение само по себе – западное искусство.
Мы хотели сделать настоящее CNN. В этих идеях, конечно, была доля наивности. Ничего из этого не было сделано и не могло быть сделано потому, что телевидение превратилось в механизм пропаганды.
– А сколько лет вы не смотрите телевизор?
– А я вообще никогда его не смотрел. Я смотрел новости только тогда, когда был директором информации Первого канала. Смотрел для того, чтобы после просмотра устроить "разбор полетов" своим сотрудникам. Вы не поверите, но я даже такие фильмы, как "Семнадцать мгновений весны" и "Место встречи изменить нельзя" ни разу не видел. Мне это абсолютно не интересно. И мне особенно противно смотреть их вместе со всеми. То есть, если я знаю, что вся страна прильнула к голубым экранам и что-то там смотрит, то я мгновенно пойду и выключу телевизор.
Я делал телевидение, но сидеть и таращиться – это не для меня. Телевидение – это искусство для бедных, необразованных женщин, судя по рекламе. Она ориентирована именно на этот контингент зрителей.
– И в заключение такой вопрос. Недавно вы подали с суд на Бориса Немцова из-за информации, которую он написал про вас в своей книге "Исповедь бунтаря". Что именно вас оскорбило?
– Немцов зачем-то напал на меня этой осенью в своей книге предвыборной – придумал сюжет с проститутками, которого никогда не было в моей программе. Придумав же – обиделся на собственную выдумку. Потом ещё придумал моё покаяние в нью-йоркском аэропорту, которого не было. И снова обиделся. Надеюсь, он делал всё это не из подлости, а из-за своих интеллектуальных особенностей. Я попросил адвоката Максима Смаля подать на Немцова в суд. Хочу, чтобы Немцов доказал свою ложь. Интересно посмотреть ему в глаза. Я же юный натуралист, знаете ли…
Сценарий государственного переворота
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Здравствуйте. Представляю гостей: Сергей Доренко, журналист, автор книги "2008". Добрый вечер, Сергей.
С. ДОРЕНКО: Добрый вечер.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Алексей Валентинович Митрофанов, депутат Госдумы, здравствуйте.
А. МИТРОФАНОВ: Здравствуйте.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Станислав Александрович Белковский, президент Института национальной стратегии, политолог, здравствуйте.
С. БЕЛКОВСКИЙ: Добрый вечер.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Евгений Алексеевич Киселев, журналист. Просто так, демократично.
Е. КИСЕЛЕВ: Добрый вечер. Простенько и со вкусиком.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да, со вкусиком. Сегодня мы с вами будем говорить о книге Доренко, или о тех странных обстоятельствах, которые вокруг этой книги возникли. Итак. С. Доренко написал роман под названием "2008-й год". Не у всех, наверное, этот роман есть, поэтому я коротко, сжато взял из интернета то, что есть – чтобы не сам Доренко говорил. "Книга предваряется пояснением – что все действующие лица вымышленные, но, тем не менее, в тексте все действующие лица, начиная от Путина и ниже по вертикали, даны под своими реальными фамилиями. Большая часть текста представляет собой описание деградации личности Путина и его ночных кошмаров – например, когда ему во сне является рыба, говорящая голосом Януковича, периодически чередующаяся рассказами в различных вариантах операции "Преемник". Вы уже можете домысливать, что там написал Доренко. В финальной части книги… – внимание, тут важно -…описывается сценарий будущей революции, краткий сюжет которой таков: чеченские террористы захватили АЭС в Обнинске и ждут юго-западного ветра, идущего на Москву". Кстати, обнинская АЭС не функционирует с 2003 г. Когда такой ветер начинается, боевики обещают взорвать АЭС, власть в ступоре, в Москве паника, Буш готов предложить Путину свою помощь в охране российских ядерных объектов, введя американские войска на территорию России. Путин это предложение благодарно принимает…"
То есть вот так, во всяком случае, этот сайт излагает то, что написано в этой книге. Далее еще одна фраза: "Хотя книга и ее автор могут стать легким предметом для критики, тем не менее, журналист поставил ряд реальных вопросов и фактически оказался первым, кто поведал общественности о своем видении, как будет проистекать революционная смена власти". Вот так считает один из интернет-сайтов. А почему, собственно, эта передача у нас сегодня – потому что депутат Госдумы от фракции ЛДПР А. Митрофанов призвал парламентариев отреагировать на только что вышедшую книгу журналиста С. Доренко "2008". По словам депутата, "в этой книге, по сути, обнародован сценарий конституционного переворота в стране в 2008 г." – вот, собственно, и вся интрига сегодняшней передачи. Вот давайте начнем говорить на эту тему. У меня вопрос к А. Митрофанову: что вас так зацепило в этой книге и почему вдруг вот так вы решили обращаться к депутатам?
А. МИТРОФАНОВ: Во-первых, я скажу, что у меня лично очень хорошее отношение к С. Доренко, к его таланту, и одному из первых, кому я позвонил после того, как было сделано такое протокольное поручение Комитету по законодательству – изучить эту книгу с точки зрения изложения сценария переворота – я позвонил Сергею и честно об этом сказал. То есть, это никакой не удар в спину. Но просто я считаю, что в вопросах государственных я вот открыто хочу здесь ему, и в других местах, заявить свои претензии. Первое… этих претензий две, по сути дела. Но они очень серьезные. Первое – предлагается сценарий госпереворота. Понимаете, в голливудских фильмах все показывали-показывали, как рушатся башни-близнецы, потом – бах, и они разрушились. То есть, сначала ментально отрабатывались разные идеи. И я до сих пор уверен, что разработчики акции 2001 г. были не арабы, сидевшие в Афганистане, и не афганцы, тем более, а люди с голливудским уровнем мышления. Но это отдельный разговор. Просто я считаю, что сначала ментально мы увидели в фильмах, как рушатся эти башни. Мы же видели это неоднократно. А потом увидели это в жизни. Здесь нечто подобное. Тот сценарий, который изложен, он, во-первых, реально правдоподобен, во-вторых, излагается известным человеком, которого публика воспринимает как политолога, а не как писателя. Если бы это изложил Акунин, допустим, или Маринина – ну, мы поняли бы, что это выдумка. Но мы понимаем, что С. Доренко – человек, вовлеченный в политику, причем, на самом высоком уровне. Поэтому его сценарии воспринимаются как некие… совершенно по-другому.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Извините, я буду уточнять.
А. МИТРОФАНОВ: Хотя он упаковывал это в литературу, конечно.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Извините, я буду уточняющие вопросы… для меня важно, чтобы в первой части программы была абсолютно адекватно понята ваша позиция. Вы говорите – воспринимается. Два у меня вопроса коротких. Первое – воспринимается лично вами, да?
А. МИТРОФАНОВ: Нет, воспринимается мною, и не только мной. Я со многими людьми разговаривал, они просто может быть не так откровенны, поскольку не имеют… и, в том числе, и в администрации президента. То есть, люди в шоке. Другое дело, что они не могут изложить это в виде протокольного поручения, но сама вещь их шокировала в этом смысле.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Второй вопрос.
А. МИТРОФАНОВ: И второй момент, вторую претензию…
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Секунду. Вторая претензия – это часть номер два. Тут по первой непонятно. Я не могу, чтобы просто вы сказали, а я не услышал. Я же слышу. Второе – если бы тут стояла фамилия, в этом произведении, например, ну не знаю – Киселев – это было бы так же опасно для страны?
А. МИТРОФАНОВ: Ну я считаю, это политологически, политически воспринималось бы. Если бы эта фамилия была Ибрагимбеков…
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Прошу не разжигать.
А. МИТРОФАНОВ: Да. То может быть…
С. БЕЛКОВСКИЙ: Шнеерзон.
А. МИТРОФАНОВ: Да, ну мы бы поняли – там больное воображение и так далее. Но мы же понимаем здесь… подчеркиваю, что разговор этот не то, что юридический – вот я завтра предлагаю возбудить дело уголовное. Он "понятийный". В этом смысле…
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Подождите. То есть, если бы стояла другая фамилия, фамилия не политолога, не политического…
А. МИТРОФАНОВ: Конечно, это снижало бы эффекты.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Хорошо. Претензия номер два.
А. МИТРОФАНОВ: Претензия номер два. И она тоже очень серьезная. В книге не изменены фамилия, и фигурирует действующий глава государства, его помощники ключевые, где тоже не изменены… супруга главы государства и так далее. Раскрыты некоторые моменты, которые могут считаться… ну, интимными подробностями, касающимися главы государства. В частности, его личной жизни, положения жены, вплоть до того, что там за 20 тысяч долларов ему шьет костюмы специальный портной, которого оплачивает Роман Аркадьевич Абрамович, или оплачивал раньше – да? То есть, эти вещи, учитывая, что Путин занимает этот пост, это как бы удар по государству – я так воспринимаю. Вот он уйдет – можно рассказывать. Но пока он занимает этот пост… есть грань, где надо остановиться. И мне тоже кое-что известно, и я думаю, присутствующим другим, но это не означает, что мы должны об этом открыто говорить, пока он занимает этот пост. Это моя позиция. Потому что Сергей Леонидович перешел границу. Вот он перешел "границу у реки", в этом смысле он перешел границу. Чисто и в человеческом плане… тем более, что многие вещи стали ему известны в силу как бы вовлеченности в 1998–1999 гг. в этот узкий круг кремлевской интеллигенции, так сказать. Поэтому нельзя об этом говорить. Я считаю – нельзя. Не все, что мне известно, или кому-то известно, будем так говорить, о вождях, надо говорить. Пока они на месте. Потом будем писать литературные воспоминания и так далее. Это моя точка зрения, абсолютно.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Хорошо, я понял. Вопрос по второй части – тоже уточняющий. Вот он перешел границу. Я понимаю, что вы говорите, в первую очередь, о границе нравственной.
А. МИТРОФАНОВ: Конечно. И это касается интересов государства, согласитесь, пока человек занимает пост, да?
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Тогда я задаю формальный вопрос – на ваш взгляд, раскрыл ли он какие-нибудь государственные секреты? Да или нет, просто?
А. МИТРОФАНОВ: Государственные секреты не раскрыл.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Нет? Тогда у меня вопрос…
А. МИТРОФАНОВ: Секреты личные – раскрыл.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: У меня вопрос. Значит, разговор идет о некоей нравственной границе, которую он перешел?
А. МИТРОФАНОВ: Да.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: У меня вопрос – формальный, подчеркиваю, это не для дискуссии – просто вы отвечаете, и все. Кто установил эту границу? То есть, это граница по вашему разумению?
А. МИТРОФАНОВ: Нет, конечно, этой границы никто официально не устанавливал. Это понятийный разговор. Еще раз повторяю – разговор у нас сейчас идет по смыслу. Не то, что я как зампред Комитета по законодательству…
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Нет, я прошу прощения – он идет не понятийный. Потому что вы призвали парламентариев отреагировать не по понятиям.