Ситуация в политической плоскости всегда неодномерна. Но важным бенефициаром всего, что продавливал прогрессивный блок, несомненно, было московское купечество. Москвичам нужно было выскользнуть из той ловушки, в которую толкала их петербургская бюрократия. Ведь нажим на Москву усиливался. К началу войны не в пользу москвичей решился вопрос о хлопковой базе, без которой не может жить текстильная промышленность. В 1912–1913 годах полностью испортились отношения с Соединенными Штатами, откуда поступала значительная часть хлопка. Источником сырья остались только среднеазиатские просторы. И началась борьба за владение хлопком Средней Азии. Это было жизненно важно для московской промышленности, и первопрестольные промышленники устремились туда под крылом того же Кривошеина. Однако туда же направлялась экспансия петербургских банков, которым покровительствовал Коковцов. Петербургские банки победили, к началу войны они стали контролировать 2/3 хлопка. Фактически это означало, что на текстильную отрасль накинули удавку, которую в нужный момент можно затянуть. Очевидно, что если я обладаю источниками сырья и приторможу поставки путем манипуляций с ценами, что будет с вашим производством? Естественно, что у московских купцов это вызывало раздражение и тревогу.
С самого начала войны началось лобовое наступление петербургских банков на Москву. Дело предполагало быть грязным. Для того чтобы реализовать его, выдвинули любопытную фигуру - беспринципного авантюриста и дельца Дмитрия Львовича Рубинштейна, которого незадолго до того посадили во главе небольшого Русско-французского банка. Из-за этого, кстати, Рубинштейн стал заклятым врагом "биржевого короля" Игнатия Мануса, который закатил истерику Путилову и Вышнеградскому, стеная, что его якобы обошли: как же так, я вам верой и правдой служил сколько лет, а этому проходимцу сразу банк? Но Рубинштейн был более молод, более активен по сравнению с Манусом, поэтому выбор пал на него. Дмитрий Львович деловито начал атаку на Москву. Сначала он поставил под контроль небольшой Московский частный банк. Это было невеликим достижением, но его следующий шаг стал серьезным потрясением для всей Москвы: Рубинштейн купил контрольный пакет "Юнкер-банка", третьего по активам банка Первопрестольной. После чего начал скупать все московские активы подряд: Мытищинский машиностроительный завод, группу текстильных фабрик Алексеева, знаменитую булочную Филиппова… Земельные участки, склады под хлопок - все подгребалось Рубинштейном. Купечество впало в панику. Все прекрасно понимали, кто стоит за Дмитрием Львовичем и чем это грозит.
Москве удалось увернуться только благодаря начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу Михаилу Васильевичу Алексееву. Алексеев был тесно связан с общественными организациями помощи фронту, которые возникли в Москве по инициативе московского купечества и интеллигенции. И как раз в этот период Алексеев испросил у Николая II соизволения создать специальную контрразведывательную комиссию Северного фронта, которая действовала бы не только в прифронтовой полосе, но и в тылу, так как успехи немецкого шпионажа в тыловых областях, несомненно, сказываются на фронте. Аргументация была серьезной, и царь дал согласие.
Во главе комиссии встал известный контрразведчик генерал Николай Степанович Батюшин. И буквально спустя пару дней он нашел врагов, окопавшихся в российских столицах. Когда Рубинштейн сидел за праздничным столом практически в обнимку с товарищем председателя Госдумы Александром Дмитриевичем Протопоповым, к нему внезапно ворвались офицеры в сопровождении, говоря современным языком, ОМОНа и буквально за шкирку уволокли хозяина куда следует. На робкий вопрос Протопопова, что происходит, последний уходящий контрразведчик ответил, что поймали шпиона. Протопопову стало плохо. А Рубинштейна отвезли в псковскую тюрьму и практически силой заставили подписать продажу "Юнкер-банка" московскому купцу Второву с большой скидкой. "Юнкер-банк" перешел к Второву, который переименовал его в Московский промышленный банк, согнал туда около тридцати учредителей (весь цвет купеческой Москвы) и объявил, что покончил с банковским бандитским Петербургом.
Я думаю, что здесь стоит оговориться: вряд ли Алексеев был прямой марионеткой крупных московских предпринимателей. Скорее начальник штаба Ставки искренне разделял точку зрения Гучкова о том, что царская бюрократия неэффективна, а вокруг трона вьются сомнительные личности, которые думают о чем угодно, только не о благе родины. Главным среди этих авантюристов он считал Распутина: в обществе тогда ходили слухи, что старец Григорий вместе с царицей стоят за сепаратный мир с немцами. Рубинштейн же был известен как друг и частый гость Распутина. Я не исключу, что арест банкира был еще и попыткой прозондировать почву, что не исключает влияния друзей Алексеева из московского купечества.
Рубинштейну вменили в вину скупку страховых обществ в Москве, Питере, Нижнем Новгороде. Но в перестраховании договоров, которые заключали эти общества, принимали участие шведские фирмы: они разделяли ответственность с русскими, принимая на себя часть рисков. Контрразведчики уверяли, что скандинавские компании находятся под немецким контролем. А поскольку фирмы Рубинштейна работали и с военными заказами, то теоретически по этой цепочке можно было узнать, скажем, какие грузы Россия везет на фронт и другие весьма важные подробности. Таким образом, Рубинштейн, по версии Батюшина, организовал утечку секретных сведений.
Причем Батюшин не остановился на Рубинштейне. Его люди заявились с обысками на Невский проспект, в штаб-квартиры ведущих петербургских банков. Повесткой вызвали руководителя Русского банка для внешней торговли Давыдова. Для петербуржцев это был шок.
Столичные банкиры находились в полной прострации. Они поняли, что та модель, которую создавали в начале XX века, рухнула. Государство больше не страхует их деятельность. Сейчас они худо-бедно отбились от Батюшина, но завтра может прийти кто-нибудь другой - и все повторится. А новый министр финансов Петр Барк, бывшая креатура Кривошеина, не смог защитить выходцев из Минфина. Столичные банкиры были им недовольны - они лоббировали нового кандидата на пост министра финансов, но неудачно. Таким образом, вся система летела к чертовой матери. И петербуржцы постепенно переставали ориентироваться на государство.
Осенью 1916 года мы видим трансформацию крупнейшего российского банка - Русско-азиатского. Среди ведущих акционеров появляются новые лица - казанские купцы Стахеев и Батолин, которых привлекли для усиления петербургской группировки. Путилов делает ставку на них, но это уже его личная инициатива.
Параллельно с этим петербуржцы потерпели еще одно поражение - в нефтяной промышленности. В начале XX века огромная роль нефти была уже понятна. Но основные нефтяные активы России в то время сосредоточились в руках двух частных коммерческих структур. Одной из них было товарищество Нобеля - огромный конгломерат фирм, а другой - компания баронов Ротшильдов, которая дислоцировалась в Париже. Ротшильды поделили с Нобелем российскую нефтянку, и это позволяло им регулировать отрасль по своему усмотрению: они могли играть на понижение или на повышение цены, захватили всю транспортную инфраструктуру, и перед ними все были вынуждены склонять голову. На исходе 1910-х годов в правительственных кругах Петербурга решили, что ситуация, когда частные компании занимаются эксплуатацией нефтяной отрасли исключительно в своих интересах, недопустима. И тогда государство предприняло попытку обуздать их. На нефтяных королей была натравлена петербургская банковская группа. Семь из десяти крупнейших столичных банков объединились в консорциум с одной целью: скупить контрольный пакет акций товарищества братьев Нобель.
К сожалению, эта эпопея выпала из поля зрения исследователей кануна революции, что, на мой взгляд, недопустимо: это все равно что рассказывать о постсоветском периоде нашей страны и даже не упомянуть о деле "Юкоса". Между тем значение этой экономической борьбы было огромным. Собственникам предоставлялся традиционный выбор: или уйти восвояси, или остаться в бизнесе на правах миноритариев. Но допускать их к управлению в дальнейшем, естественно, никто не собирался. Нобели на это категорически не согласились. И разгорелась экономическая схватка, которая очень быстро получила политический оттенок. Защита нефтяной цитадели Нобелей превратилась в некое общее дело либеральных сил, которые заявляли, что сражаются против реакционной бюрократии и ее цепных псов, под которыми понимались петербургские банки.
На стороне Нобелей выступили не только либеральные силы самой России, но и их зарубежные партнеры. Петербургской банковской группе повсюду начали чинить препятствия, и в итоге ее атака захлебнулась. Она не смогла набрать искомое количество акций. К концу августа 1916 года окончательно стало понятно, что никакого контрольного пакета петербургским банкам не видать. Это означало, что правительство утратило хватку, а его верные псы не способны загрызть того, на кого укажет хозяин.
Либеральная же оппозиция, разумеется, вдохновилась своими победами и в деле Нобеля, и в деле Рубинштейна. Ее представители поняли, что брешь пробита и надо давить. Коновалов, Гучков, Рябушинский, киевский купец Терещенко, у которого петербургские банки отбирали сахарные активы, - все они объединились против царской бюрократии и николаевского двора. Гучков участвовал в подготовке заговора с целью смещения Николая II и его замены на более управляемую венценосную особу, которая дарует ответственное министерство. Его партнеры финансировали партии социал-демократии, держа их в качестве младших союзников. Трудовик Керенский и меньшевик Скобелев в 1916 году буквально бегали на побегушках у олигарха Коновалова и слушали его наставления. Таким образом, московская буржуазия внесла лепту в подготовку Февральской революции. Но надежды на то, что ее представители будут играть ведущую роль в новой революционной России, не оправдались.
Мне кажется, они начали это понимать чуть ли не 2 марта 1917 года. Когда Гучков приехал в Петроград с отречением Николая II и заикнулся на митинге о новом царе Михаиле, рабочие и солдаты его чуть не побили.
Да, но все же поначалу считалось, что возбуждение народных масс быстро пройдет. И, казалось бы, после Февраля хозяином положения в России стало именно московское купечество. Ведь именно его представители и ставленники составили первое Временное правительство. В московской периодике послефевральского периода четко звучит мысль: "Москва - вот кто боролся за революцию, вот кто прокладывал путь к свободе и демократии. Первопрестольная дала России лучших своих сынов: военно-морского министра Гучкова, министра торговли и промышленности Коновалова, министра просвещения Мануйлова, премьера Львова…" Теперь Россия пойдет по столбовой дорожке к процветанию и изобилию.
Как оформился триумф Москвы? Самый влиятельный магнат Первопрестольной Павел Рябушинский разослал всем крупным предпринимателям телеграммы, что в Москве собирается Всероссийский торгово-промышленный съезд - новая предпринимательская организация под председательством самого Рябушинского. В московских газетах началась восторженная истерия, мол, теперь вы узнаете, что такое Москва. Всех петербургских банкиров обязали явиться на съезд: можно представить, с какими чувствами они совершали эту поездку. Съехалось около тысячи человек. Рябушинский солировал, на петроградских банкиров смотрели косо: все понимали, что это экзекуция. Павел Павлович велел участникам съезда организовывать отделения нового торгового союза в каждом городе. Путилову по-командирски дали наказ, чтобы он проследил за созданием представительства в столице. Это, конечно, было жестокое унижение для него. Все шло к тому, что петербургские банки теперь будут плясать под дудку москвичей. Судьбы самих банкиров при этом были под вопросом.
Но эйфория прошла уже к апрелю. Стало понятно, что дело не налаживается и ни о каком строительстве, которое грезилось москвичам, речь не идет. Правда, в таком же шоке находились и петербуржцы. И для тех, и для других мир перевернулся. Революция вышла далеко за рамки уютного дворцового переворота, на который уповали ранее. В Петербурге огромную власть приобрел Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, где тон задавали настоящие рабочие и солдаты, а партии социал-демократии лишь из последних сил сдерживали их напор. Теперь банкиры были вынуждены жертвовать деньги в пользу освобождающихся политкаторжан, чего раньше вообще невозможно было представить. Однажды на заседание Петроградского банковского сообщества вдруг заявились люди, которые представились делегатами Совета рабочих депутатов, и потребовали денег на свои нужды. Банкиры в недоумении спросили, какую же сумму они хотят. Трое делегатов недолго посовещались и сказали: 3000 рублей. Банкиры остались в полном недоумении, потому что социал-демократ Керенский обычно просил по миллиону-полтора. Эти люди, которые не понимали цену денег и обладали непонятной для буржуазии психологией, очень пугали.
И по мере усугубления кризиса и явной неспособности Временного правительства с ним справиться петербуржцы приходили в себя. В июне банкиры организовали публичное мероприятие, куда пригласили послов иностранных держав. Путилов выступил с резкой речью, направленной против Временного правительства. Он заявил, что правительство обанкротилось, и сравнил нынешнюю ситуацию со Смутой начала XVII века. По его словам, раз тогда Россия смогла выгнать "тушинских воров" со своей территории, то и сейчас должна избавиться от новых самозванцев (подразумевались, с одной стороны, Советы, а с другой, очевидно, его конкуренты, которые потакают Советам). Это говорит о том, что петербургская группа уже отошла от шока, но главное, у нее появилось орудие, которое позволяло вести контригру. Этим орудием был харизматичный генерал Лавр Георгиевич Корнилов, который совершенно не сочувствовал демократизации армии и у которого руки чесались навести порядок. Корнилов на дух не переносил Советы рабочих и солдатских депутатов. В февральские дни он стал командующим Петроградским гарнизоном, и его назначение по новым революционным правилам должен был утвердить Петроградский совет. Утверждали его около часа, и это далось Корнилову с большим трудом. Его ненависть еще больше усилилась в апреле, когда Лавр Георгиевич хотел бросить войска на подавление антиправительственных волнений и понял, что не может этого сделать без санкции Совета. А Совет ему не разрешил. Можно представить его чувства. И Путилов вполне их разделял, потому что на заводах рабочие требовали сократить рабочий день и предоставить финансовую отчетность. Утихомирить их не было никакой возможности.
Насколько я помню, бывший партнер Путилова Владимир Степанович Завойко навязался Корнилову в ординарцы.
Совершенно верно. После апрельского потрясения Корнилов отправился командовать восьмой армией Юго-Западного фронта. И действительно, его ординарцем стал Владимир Степанович Завойко, приближенный к петербургской банковской элите. На фронте Корнилов начал насаждать железную дисциплину и притеснять солдатские организации. Чуть позже произошел один характерный случай. В ставке в Могилеве присутствовал один очень интересный персонаж - прапорщик Гольдман, председатель Могилевского совета рабочих и солдатских депутатов. Он был популярен в столице, ему благоволил исполком Петроградского совета. Все лидеры партий знали его лично, и он этим бравировал, считая себя важной фигурой. Генерал Алексеев, будучи главнокомандующим, старался с ним не встречаться. Генерал Брусилов, сменивший Алексеева, наоборот, ходил с ним в обнимку. А Корнилов, когда встретил на улице Гольдмана, которого он не знал, потребовал арестовать его как дезертира. Соратники Гольдмана слали в Петроград депеши, что творится произвол. Но Корнилову было плевать на Совет. Он вел себя вызывающе, обостряя ситуацию.
Тем временем Завойко организовал грандиозную пиар-кампанию Корнилова на деньги банкиров. Главная ее идея состояла в том, что России нужен спаситель на белом коне, сильный, решительный, волевой, и это не кто иной, как Лавр Георгиевич. Правда, и Временное правительство во главе с Керенским тоже делало ставку на Корнилова, надеясь, что он может усмирить толпу, оставаясь в подчинении у министра-председателя.
Но Корнилов, вскоре заняв при поддержке Керенского пост верховного главнокомандующего, начал рулить по своей собственной траектории, не обращая внимания ни на кого. Главковерх, и с каждым днем это ощущалось все явственнее, не собирался никому подчиняться. Он отменил в зонах, где действовала армия, запрет на куплю-продажу земли, введенный министром земледелия Черновым. Далее заявил, что все предприятия, работающие на войну, должны перейти в его ведение. А на войну в тот момент работало процентов семьдесят всех заводов и фабрик страны. Керенский понял, что еще пара недель - и в России установится военная диктатура.
Тем временем питерские банкиры нащупали точку опоры и внутри самого Временного правительства - бывший кадет Николай Виссарионович Некрасов возглавлял сначала Министерство путей сообщения, а в июле получил пост заместителя министра-председателя и министра финансов. Он и стал партнером петербуржцев. Я с этим феноменом впервые столкнулся, просматривая материалы за апрель: они меня шокировали. Я увидел, что Министерство путей сообщения вдруг начинает отписывать огромные суммы в пользу питерских банков. В чем тут дело? Ведь это еще время всевластия москвичей! Вскоре ситуация немного прояснилась: это было начало сотрудничества Некрасова с группой Путилова, которое окрепло к июлю. Последующее перемещение бывшего министра путей сообщения в финансовое ведомство имеет свой смысл. До революции Министерство финансов играло ведущую роль, а Министерство торговли и промышленности - вспомогательную. Но февралисты во главе с олигархом Коноваловым перевернули все с ног на голову под лозунгом борьбы за здоровую экономику и против "финансовых петербургских шулеров". Приход Некрасова в Минфин был попыткой петербуржцев выровнять ситуацию.
А кого московская купеческая группа считала своим главным врагом - питерцев и Корнилова или Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов?
Сложный вопрос. Лидерами исполнительного комитета Петроградского совета были представители партий социал-демократии, меньшевики и эсеры, которым купечество оказывало спонсорскую поддержку и рассчитывало на их лояльность. Но под ними колыхалась огромная масса анархически настроенных людей, которая в итоге всех и смела. Кстати, лидеры социалистов постепенно отвязывались от Московской купеческой группы, попадая в орбиту влияния рабочих и солдат. Они тоже начинали щеголять антибуржуазными лозунгами. Ситуация действительно становилась весьма угрожающей для буржуазии.