На крутом, высоком берегу Урупа, на одном из косогоров, мы нашли такое место, откуда, спрятавшись в кустах, издалека можно было видеть все, что происходило на канале. Часть леса и глубокого рва, прорытого для будущего канала, были оцеплены фашистами. На дороге стояло несколько крытых брезентом машин - "студебекеров". Полицаи вызывали по четыре человека, заставляли раздеваться, ставили на край рва, а несколько фашистов расстреливали людей из автоматов. Убивали всех подряд. Мы с ужасом наблюдали, как к месту расстрела шли несколько женщин. Одна из них несла на руках одного малыша, а другого, чуть постарше, вела за руку. После автоматных очередей все они попадали в ров на груду трупов, которая уже образовалась на его дне.
Мы в страхе удрали оттуда, однако, пока бежали до реки, выстрелы прекратились, и мы вернулись обратно. Оказалось, что фашисты и полицаи сели отдохнуть и пообедать, а люди в машинах ждали своей участи. Из машин их, наверное, не выпускали, чтобы они не разбежались. Пообедав, автоматчики подошли ко рву и стали стрелять по лежащим там людям. Наверно, кто–то шевелился, и они их добивали.
Смотреть на все это мы больше не могли, побежали домой и рассказали обо всем родителям.
Позже стало известно, что кто–то из отрадненцев ночью ходил к месту расстрела. Своих жертв палачи присыпали землей, но говорят, что из рва еще долго слышались стоны, а кое-где шевелилась земля. Рассказывали, что несколько раненых все же выбрались из рва и спаслись. Одной из таких раненых девочек не повезло. Она под утро приползла в поселок Садовый, но оказалась у дома полицая. Ее снова схватили и расстреляли со следующей группой.
Многие старожилы Отрадной помнят и еще одну историю, связанную с тем расстрелом на ГЭС.
После казни, ночью, из рва вылез раненый мальчик. К утру он дошел до крайних хат, что стояли на берегу Урупа, но, пытаясь открыть калитку одного из дворов, потерял сознание и упал у плетня. Там и нашли его хозяева, вышедшие утром за водой. Они, конечно, поняли, откуда пришел этот испачканный в грязи и крови ребенок. После перенесенного стресса у мальчика случилось тихое помешательство: он боялся всего и всех, даже при громком разговоре на него находил панический страх, он забивался куда–нибудь в дальний темный угол и, дрожа всем телом, тихо рыдал. Он даже имя свое с трудом вспомнил только через несколько дней.
Пока немцы были в станице, мальчика пришлось скрывать от посторонних глаз, а когда оккупанты из района бежали, Абрама (так звали мальчика) пристроили на станичную пекарню, где он выполнял посильную несложную работу, помогая пекарям, и тем кормился. А самое главное, в пекарне он почему–то чувствовал себя спокойно. Абрам оказался человеком тихим, работящим, заботливым, отзывчивым, чем снискал к себе не только сострадание, но и уважение.
В пятидесятых годах где–то на Украине у него нашлись родственники. Они приехали в Отрадную и забрали Абрама к себе. Что стало с ним потом, никто не знает.
Только весной 1943 года, после того как фашистов выбили с Кавказа, жители станицы Отрадной и поселка Садового смогли перезахоронить тела погибших в братскую могилу. Там насчитали более пятисот трупов. Эта цифра и стоит на памятнике, который возведен над этим захоронением. На стеле написано: "Здесь расстреляно 500 советских граждан фашистскими палачами в октябре 1942 года".
Но я думаю, что эта цифра приблизительна. Ибо никто специального учета не вел и списки не составлял. Ну разве что фашисты. Но в руки освободителей эти списки не попали.
После войны только в 1947 году были попытки властей Отрадненского района установить фамилии людей, погребенных в этой братской могиле. Под расстрел, как вы помните, попали в основном беженцы, которые даже от людей, у которых были на постое, скрывали не только свои фамилии, но и место, откуда они прибыли на Кубань. Да и местное население, не зная, чем им в дальнейшем могут грозить контакты с пришлыми людьми, не очень–то склонно было давать какую-то информацию о беженцах даже работникам своего сельсовета. И потом, как выяснилось, на нашей ГЭС расстреливали не только жителей Отрадненского района, но и привезенных из соседних районов. Судя по документам от 7 июня 1947 года, хранящимся в отрадненском госархиве, общее количество казненных фашистами людей согласно представленным актам составляет по Отрадненскому району сто девять человек, пофамильно же было установлено только пятьдесят девять человек. Пусть простит меня читатель, но я считаю нужным привести здесь все фамилии этих несчастных людей с той целью, что, возможно, кто–то и по сей день ищет своих родственников, без вести пропавших в горниле той самой кровопролитной из войн. А прочитав мою небольшую повесть, возможно, найдет в этом скорбном списке того, при воспоминании о ком болело сердце. Возможно, кто–то тогда приедет к нам в отрадненское предгорье, чтобы положить цветы к одинокому обелиску, под которым покоятся дорогие ему люди.
Список советских граждан, расстрелянных немецкими оккупантами в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. по Отрадненскому району
1. Лапидос Бронислава
2. Падалкин Николай Иванович, 1924 г. р.
3. Заславский Зиновий Абрамович, 1921 г. р.
4. Сухов Н. Т., 1893 г. р.
5. Рывлин Г. И.
6. Рывлина Евгения
7. Вязьменская София Юлиановна, 1889 г. р.
8. Вязьменская Валентина Мироновна, 1926 г. р.
9. Бегельман Анна Иосифовна, 1911 г. р.
10. Бегельман Пелагея Иосифовна, 1917 г. р.
11. Бегельман Клара Иосифовна, 1903 г. р.
12. Френкель Яков Моисеевич, 1930 г. р.
13. Торнопольский
14. Бухтиярова Яния
15. Рамзин Моисей
16. Венгерова Фина
17. Горелик Броха
18. Проценко Николай Ермолаевич
19. Буцкий Константин Алексеевич, 1910 г. р.
20. Брагинский Хайм Абрамович, 69 лет
21. Брагинский Этин, 62 года
22. Мостовой Михаил Давыдович, 58 лет
23. Миллер Сара Давыдовна, 32 года
24. Миллер Григорий, 12 лет
25. Миллер…. , 8 лет
26. Миллер…. , 6 лет
27. Вилявская София Исааковна, 34 года
28. Вилявская Миля, 13 лет
29. Ливит Григорий Михайлович, 55 лет
30. Ливит Рива, 42 года
31. Ливит Ася Григорьевна, 18 лет
32. Ливит Яков Григорьевич, 16 лет
33. Симонович Ревекка, 46 лет
34. Симонович Элла Яковлевна, 17 лет
35. Симонович Леонтий Яковлевич, 12 лет
36. Симонович…. , 67 лет
37. Мельц Бэлла, 45 лет
38. Штельман Абрам Моисеевич, 65 лет
39. Шустеров Илья Самойлович, 63 года
40. Бычков Георгий Васильевич, 1888 г. р.
41. Чернов Андрей Афанасьевич, 1920 г. р.
42. Савишко Иван Ефимович, 1902 г. р.
43. Гершман Яков Соломонович, 1920 г. р.
44. Гунин Яков Дмитриевич, 1921 г. р.
45. Данилов Петр, 1922 г. р.
46. Сушков Николай Николаевич, 1924 г. р.
47. Зильберман Вера, 1923 г. р.
48. Зильберман Татьяна, 1918 г. р.
49. Андрющенко Иван Антонович, 1911 г. р.
50. Цинтринбаум Проня, 1890 г. р.
51. Цинтринбаум Феня, 1924 г. р.
52. Цинтринбаум Борис, 1930 г. р.
53. Комиссарук Прасковья, 1907 г. р.
54. Комиссарук Галина, 1929 г. р.
55. Комиссарук Елена, 1935 г. р.
56. Яцунов Николай Арсеньевич, 1905 г. р.
57. Ламушев Василий Лукич, 1895 г. р.
58. Заживихин Сергей Фролович, 1918 г. р.
59. Петряков Виктор Андреевич, 1922 г. р.
Отрадненский госархив: фонд № 55, опись № 1, дело № 9а
***
…В июне 1976 года в отрадненский универмаг зашла женщина. Прошла вдоль прилавка в поисках покупки и вдруг у одного из них остановилась, внимательно всматриваясь в лицо продавца.
- Вы что–то хотите спросить? - осведомилась продавец.
- Ты не узнаешь меня, Лена?
Работница универмага Елена Даниловна Молчанова (Галченко), внимательно присмотревшись к покупательнице, узнала в женщине самую маленькую, худенькую девочку - Элю Бертину из Попутненского детского дома, где она работала пионервожатой в 1943–1945 годах.
Летом 1943 года Отрадненский детдом расформировали, а детей перевезли в Попутную, Удобную, Передовую. Вот так Эля попала в Попутную, куда по путевке комсомола пришла тогда работать пионервожатой и шестнадцатилетняя Лена Молчанова.
После войны Эльга Эрнестовна Бертина уехала в Сибирь. Оказалось, что у нее жив отец. Сейчас она сама уже бабушка, у нее есть славные внуки. Более чем через 30 лет, оказавшись в Отрадной, Эльга Эрнестовна нашла и свою первую отрадненскую учительницу Марию Кирилловну Тарасенко. Это была еще одна трогательная встреча.
Не знаю, можно ли сказать, что судьба Эли Бертиной сложилась счастливей судеб других детдомовцев лишь потому, что воспитывалась она в своей семье. Разве менее счастливыми оказались те, кто называет отцом и матерью людей, отдавших им всю доброту своего сердца, действительно по–родительски любивших их.
Девочку Галю взяла на воспитание Надежда Алексеевна Бочкарева, в то время работник Отрадненского районного комитета компартии. Вот что рассказала об этом она сама: "Когда к нам в Отрадную привезли ленинградских детей, первый секретарь Отрадненского РК ВКП(б) Тимофей Иванович Евтушенко собрал весь персонал и сказал: "Товарищи! К нам привезли детей, которые пережили страшные лишения, потеряли здоровье, стали сиротами. На нас же с вами легла огромная ответственность не только, чтобы спасти им жизнь, но и вернуть радость детства. Поэтому каждый из вас должен взять в семью хотя бы по одному малышу…" - Евтушенко сказал это строгим, требовательным тоном, но тут же смутился: понял, видно, что нельзя в этой ситуации нажимать, приказывать, и тогда уже мягче добавил: "Прошу вас… Дети не должны быть сиротами, по крайней мере пусть их будет меньше…"
Мы к тому времени знали, что сам Евтушенко уже взял на воспитание ребенка из какого–то другого детдома.
У меня детей не было, но я, признаться, и сама еще раньше решила взять себе какого–нибудь малыша, а тут как раз и случай представился. Приглянулась мне в детдоме маленькая тихая девчушка Галя.
В первые месяцы, помню, разговоры у нас с ней все время были про еду: она панически боялась, что ее вдруг не станет. А по ночам девочка часто просыпалась от собственного крика: вскакивала, металась и потом долго плакала навзрыд, в страхе прижимаясь ко мне. Иной раз до самого рассвета я не могла ее успокоить, а утром она рассказывала, что ей приснился сон: вой сирены, страшный грохот бомбежки, горящие, рушащиеся дома и падающая в полынью машина с детьми. Все это пережила Галя в Ленинграде и на Ладоге.
Нам посчастливилось эвакуироваться из Отрадной до прихода немцев. Если бы тогда не удалось сделать этого, не было бы, наверное, сейчас и этого разговора".
Однако порой непросто складывались отношения между детьми и их новыми родителями. Вот еще одно трогательное письмо бывшей воспитанницы Отрадненского детдома, ныне театрального работника из города Фурманова Валентины Крыловой:
"О детдоме у меня очень скудные воспоминания. Помню, что очень болела, всего боялась, врезалось в память: длинный, грубо сделанный стол, а на нем много хлеба. И еще запомнила, как пришла за мной мама Ефимия Викторовна Постникова. Позже уж узнала от матери, что директор никак не хотел отдавать меня, не надеялся, что я останусь жива. Но мама стояла на своем и добилась, чтобы меня отдали ей. Долго, упорно боролась она за мое здоровье, и я наконец пошла на поправку, выздоровела и окрепла. Хорошо было с моей мамочкой, но потом вдруг какая–то сердобольная женщина "по секрету" сказала мне, что Ефимия Викторовна не родная мать, а у меня родителей нет. Надломилось что–то в моем детском сердце. Стала я злой, ни с кем не разговаривала, всем завидовала. Совсем извела себя мыслью, что нет у меня родных, что чужая всем, что самый несчастный человек. Никогда не прощу себе, что в тот момент я грубила моей маме, убегала из дому, дошла до отчаяния. А Ефимия Викторовна продолжала по–прежнему нежно любить меня, только стала еще мягче, еще добрей ко мне.
Придет, бывало, с работы уставшая до изнеможения и, если меня нет дома, идет искать. Найдет, ни слова не скажет, возьмет за руку, прижмет к себе и осторожно ведет домой. Накормит, уложит спать, а сама так и сидит рядом с моей кроватью, пока не уснет.
Простая, скромная труженица, жизнь которой сложилась так, что она не смогла получить даже начального образования, но сумела вырастить и воспитать меня настоящим, полезным стране человеком.
Теперь я и сама мать, могу представить, какое же надо было иметь терпение, сколько сердечной доброты, чтобы вот так, час за часом, день за днем бороться за меня! Бороться, верить и победить. С годами острее понимаешь величие подвига людей, которые, не щадя себя, дарили детям жизнь, боролись за их здоровье, возвращали им радость счастливого детства.
Нельзя в словах выразить им свою благодарность за мужество в святой битве за человека, за их безграничную щедрость, за то, что не было для них "чужих" детей".
Многие воспитанники эвакуированных из города на Неве детдомов и до сей поры приезжают в станицы отрадненского предгорья как к себе домой. Ну что ж, здесь их вторая родина, здесь живут их самые родные и близкие люди, заменившие им родителей. Они горды и счастливы этим родством. А ведь осенью 1942 года, с приходом на Кубань оккупантов, ленинградским детям вновь грозила смерть.
Дети войны… Не помню уж, где я слышал или прочитал такую фразу: "Самая большая бесчеловечность войн в том, что в них страдают дети". Но, познакомившись с воспоминаниями бывших воспитанников Надежненского детского дома № 26, я подумал, что слово "страдать" лишь в малой степени отражает то душевное и физическое состояние, которое некоторым из них пришлось пережить.
Так сложились обстоятельства, что в станицу Надежную попали ленинградские дети, которые к началу оккупации оказались беспризорными. Читаешь письма этих "ленинградцев из Надежной", назову их так, - и ком подкатывает к горлу.
"По пути на юг я сильно заболела, - рассказывает ленинградка Людмила Николаевна Бойцова (Люда Кузьмина). - Больных обычно с эшелона снимали на первой же остановке и отправляли в больницу, меня же почему–то довезли до конечной станции нашего маршрута - Армавира. Прямо с вокзала больных детей отправляли в изолятор, туда же попала и я, а после выздоровления была переведена в детдом станицы Новокубанской. Но прожили мы в нем недолго. Вскоре поползли слухи, что фашистами уже занята вся западная часть Кубани, Краснодар и что вражеские части движутся в нашу сторону. Однажды, августовской ночью нас разбудила встревоженная директор детдома Мария Ивановна и сказала, что надо немедленно уходить - немцы близко. Мы тут же в спешке, как попало оделись, быстро нагрузили продуктами подводу и пошли по направлению к Армавиру". "Несколько дней с нами шли директор детдома Мария Ивановна и завхоз, которого, как мне помнится, звали Николаем Ивановичем, хотя по внешнему виду он был мало похож на русского. В моей памяти он так и остался этаким черным, пучеглазым, вечно раздраженным, злым, трусливым и очень неприятным человеком, - вспоминает еще одна жительница города Ленина Лилия Матвеевна Лиметти. - Мария Ивановна, видимо, была давно и серьезно больна. А тут из–за нервного потрясения в дороге ей стало совсем плохо, и вскоре она умерла. Не помню, где мы ее похоронили. Завхоз после этого совсем озверел, разговаривал с нами только криком, порывался бить, а однажды отозвал в сторону детей, что были постарше, и сказал:
- Вот что. Не хочу из–за вас рисковать головой. Идите куда хотите, я больше вас не поведу, малышей довезу до станицы, там кто–нибудь подберет их, не сдохнут.
Сказал так, сел на телегу и уехал. А мы, нас было человек 15 девчонок лет по 10–12, остались одни. Начались наши скитания. Куда мы шли, никто не знал. Помню только, однажды мы оказались у реки Зеленчук, но местные жители предупредили, что немцы взорвали мост, и нам лучше возвращаться назад. Но назад идти было некуда, и мы снова ходили по каким–то хуторам и станицам, просили еду, ночевали где придется. Чаще всего к концу дня, выбившись из сил, валились где–нибудь у дороги под кусты прямо на землю и засыпали. Ночью же, когда становилось холоднее, просыпались и, сбившись в кучку, прижавшись друг к дружке, до самого утра дрожали от холода и страха. Недели через две мы покрылись какой–то кровоточащей коростой, и теперь, когда просили у людей еду, некоторые, боясь заразиться от нас, не разрешали подходить близко. Они оставляли еду за двором где–нибудь на траве, отходили и издалека наблюдали, как мы с жадностью ели. Женщины плакали. И все же некоторых девочек из нашей группы люди взяли в свои семьи. Не знаю, как потом сложились их судьбы".