А Лавриненко, как и было приказано, дождавшись полуночи, покинул Шейно. Возвращаясь в бригаду, Дмитрий слышал сильную артстрельбу левее деревни. Но он знал, что в том месте держат оборону "бэтушки" Константина Самохина и Анатолия Рафтопулло, и потому был уверен, что и там врагу не пройти.
Не знал только Дмитрий, что в этом бою будет тяжело ранен его боевой друг и однокашник по Ульяновскому танковому училищу капитан Анатолий Рафтопулло. Это будет его последний бой в составе 4‑й танковой бригады здесь, под Мценском.
Как–то по делам службы мне довелось побывать в Ульяновске, и, конечно, в первый же день я пошел в танковое училище, которое перед войной окончил Дмитрий Лавриненко.
Пока ждал на КПП замполита училища, разговорился с дежурным, курсантом–третьекурсником. И надо же - он оказался моим земляком, жил в детстве в станице Попутной, что в двадцати километрах от райцентра. Естественно, как это всегда бывает после знакомства с уроженцем твоих родных мест, быстренько, перекрестным опросом, выяснили, нет ли общих знакомых, а может, чем черт не шутит, и родственников. Оказалось, нет… Тогда я опять за свое. Не слышал ли курсант о Дмитрии Лавриненко. Тот, видно, принял мой вопрос за насмешку и поначалу обиделся. Но потом, когда я объяснил ему, почему, собственно, меня интересует этот человек, он сказал, что танкиста, о котором я спрашиваю, знает каждый курсант училища. А недавно на его курсе вся лекция была посвящена методам ведения боя старшим лейтенантом Лавриненко. Это было интересно, по крайней мере, у меня появилась надежда, что здесь я найду для себя что–то новое. Вскоре пришел молодой капитан и сказал, что ему поручено познакомить меня со всем, что есть в училище о Лавриненко.
Здесь действительно хорошо знали о прославленном кубанце, знали как о мастере танковых боев и редком снайпере. На его боевом опыте и сейчас учат курсантов.
Есть в училище отличный музей, в котором Дмитрию Федоровичу Лавриненко посвящен большой стенд с фотографиями, но вот других документов или материалов о нем, как мне сказали, ни в музее, ни в архивах училища нет. Правда, нашел я в экспозиции музея конспекты его боевого товарища и однокашника по училищу Анатолия Анатольевича Рафтопулло, того самого комбата Рафтопулло, который в ночь на 10 октября 1941 года со своими танками держал оборону левее деревни Шейно. Анатолий тогда был, пожалуй, одним из самых опытных, самых удалых бойцов бригады. Он уже успел повоевать с белофиннами, был награжден орденом боевого Красного Знамени.
В последние годы Герой Советского Союза А. А. Рафтопулло жил в Киеве, вел большую военно–патриотическую работу. Он автор нескольких книг, в которых рассказывает о пережитом, о своих фронтовых товарищах - танкистах прославленной бригады М. Е. Катукова.
Я написал ему и вскоре получил небольшое, но очень интересное письмо. Привожу его здесь полностью.
"Вспоминаешь сейчас суровые годы войны и затрудняешься сказать, кто был выносливее - бронированная машина или люди, управляющие ею. И те и другие сражались и умирали на равных, как солдаты. И те и другие сгорали, как факел, прокладывая путь идущим за ними.
И все же человек был выносливее. Если вспыхивал танк, он мог выскочить из него, сесть в другую машину и опять идти в бой, хотя знал, что во вражеской противотанковой пушке, направленной на него, уже заложен термитный либо бронебойный снаряд. А если враги окружали боевую машину, ее экипаж дрался до последнего…
Наша дружба с Лавриненко началась еще в тридцать шестом году в Ульяновском танковом училище. Я тогда был на последнем курсе, а Дмитрий - на первом. Кубанец был лихим парнем! И как будто создан для танка: невысок ростом, широкоплеч.
Каждый узел, каждый агрегат машины знал он как свои пять пальцев. Да и ухаживал Лавриненко за своим стальным конем, будто за живым. И от бойцов того же требовал. Сказывалась, видно, кавалерийская выучка. Он и шпоры с малиновым звоном снял, лишь когда убедился, что зачислен курсантом в танковое училище. Наука ему давалась легко. Дмитрий отличался трудолюбием, выдержкой, скромностью и очень любил технику, старался как можно скорее овладеть ею. А за то, что он стрелял изо всех видов оружия на "отлично", называли его в училище "снайперский глаз". Он и училище закончил с этим прозвищем.
Расстались мы с Лавриненко на железнодорожной платформе ульяновского вокзала. У меня в кармане лежало назначение - на Дальний Восток командиром танкового взвода. Помню, на прощание он с грустью спросил меня:
- Неужели больше не встретимся, Анатолий?
- Не знаю, Митя, - ответил я, - армейская жизнь такова, что сегодня мы здесь, а завтра… Обстановка сейчас, сам знаешь, неспокойная. Наш курс выпустили досрочно, а как с вами получится, неизвестно.
Этот разговор с Дмитрием состоялся 12 мая 1937 года. Обнялись мы, расцеловались, и я в путь–дорогу, на восток…
Переписка наша поначалу не прекращалась, а потом надолго заглохла. Мы потерялись. После ранения в финскую войну я в июне 1940 года получил назначение в город Станислав (ныне Ивано–Франковск) в 15‑ю танковую дивизию, 30‑й танковый полк, на должность командира батальона. Там я вновь и встретился с Дмитрием Лавриненко. Он тоже был уже офицером, служил командиром взвода 29‑го танкового полка. Так что мы были теперь в одной дивизии.
Дмитрий поздравил меня с боевой наградой - орденом Красного Знамени, позавидовал, что я уже бывал в боях.
Мы вновь стали часто встречаться, но долго вместе послужить в мирное время нам не пришлось.
22 июня 1941 года наша танковая дивизия по тревоге вышла на рубеж развертывания в пограничный район - началась война с фашистской Германией.
С тяжелыми боями покидали мы Украину. Но уже в первых сражениях с фашистами лейтенант Лавриненко показал высокое боевое мастерство.
Еще когда наша дивизия дралась в пограничной полосе, он сумел подбить два фашистских танка и три бронетранспортера с десятком автоматчиков. Однако в августовских боях под Бердичевом ему не повезло. При отходе нашей части на тыловой оборонительный рубеж фашисты нанесли бомбовый удар. Несколько танков вышло из строя. Особенно сильно пострадала машина Лавриненко. Командир батальона приказал подорвать ее, чтобы не досталась врагу. Но лейтенант решительно воспротивился этому: "Не отдам танк. Он еще фрицев бить пригодится". Каким–то чудом сумел дотащить поврежденный танк на сборный пункт аварийных машин, вместе с мастерами отремонтировал его. И еще в нескольких сражениях участвовала его боевая машина, пока окончательно не вышла из строя.
Было в этом человеке что–то от того крепкого, смекалистого русского мужика, о котором наш народ складывает сказки. Он никогда не терял присутствия духа, не суетился, не тратил лишних слов, а спокойно, деловито, обдуманно брался за дело и, как говорят, бил в одну точку до тех пор, пока не добивался своего.
Отходили мы с тяжелейшими боями, и можно представить себе наше состояние в те первые месяцы войны. А Лавриненко удавалось и тогда сохранить хладнокровие. Наверное, именно поэтому и в бою он вел себя расчетливо, умно, дрался отважно и яростно. Уже там, в боях за Украину, на его счету было несколько подбитых фашистских танков".
…Успешно выполнив свою боевую задачу, экипаж Лавриненко возвращался в бригаду. Было уже далеко за полночь, когда тридцатьчетверка появилась в расположении части Катукова.
Лавриненко остановил машину у штабной землянки и, открыв люк, хотел было выбраться наружу, но снова опустился в танк и сказал товарищам:
- Ну что ж, хлопцы, разрешаю вздремнуть одним глазом. Пока доложу, пока то да се, глядишь, и выспитесь.
Дмитрий вылез из танка, спрыгнул на землю, но не успел отойти от машины и нескольких метров, как откуда ни возьмись из темноты вынырнул комроты Бурда:
- Ты смотри, только что о тебе разговор шел. Ну, живые, что ли, лейтенант?
- Как видишь, помирать пока не собираемся.
- Вас там, говорят, потрепали малость?
- Было дело.
- Везет тебе, Дима. Ты будто заговоренный.
- Это точно. Бабка в детстве от сглазу наговорной водой поила.
- Ну, тогда все в порядке, тогда живой будешь.
- Да ладно уж, говори сразу, чего крутишь?
- Так я и говорю, - Бурда вытащил из планшета карту и показал на небольшой овал, очерченный простым карандашом, - видишь высотку? Так вот Катуков приказал, чтобы целые сутки она была твоей. Что хочешь делай, а Гансам не отдай, иначе они вот отсюда, - комроты провел ладонью по карте, - пехоте в тыл заскочат, и тогда, сам понимаешь, дело швах.
- Понятно. Только на высотке той целый полк разместить можно.
- А где же я тебе полк возьму? Твой взвод только и остался. Спасибо, подоспел вовремя, а то б мне самому пришлось. Там, правда, пехоты есть немного, но надежда вся на тебя. Я Катукову пообещал, что тут у меня железно…
- Железобетонно.
- Вопросы будут?
- Будут, завтра.
- Ну, значит, все, пока. Будь жив.
- Буду.
Ночью Дмитрий собрал командиров машин на совет. Так как долго совещаться времени не было, то по предложению комвзвода решили сделать несколько ложных огневых точек на вершине холма, накатав на бруствер бревна, которые издали были бы похожи на орудийные стволы. А чтобы все выглядело вполне правдоподобно, несколько первых залпов танки должны были дать с этих ложных позиций. Потом, когда немцы пойдут на штурм высоты, танки по обратному склону холма быстро перейдут в подготовленные укрытия и с флангов, с близкого расстояния, будут бить по противнику.
Чтобы успеть вырыть укрытия до рассвета, Дмитрий попросил помощи у пехотинцев. Всю ночь бойцы оборудовали линию обороны. Все делали на совесть. Над бревнами насыпали даже небольшие холмики земли, издали похожие на башни закопанных танков. К утру все бойцы страшно устали, а тут еще пришел капитан, командир пехотной роты, и накатился на солдат - почему, мол, не своим делом занимаются.
Дмитрий заступился:
- Это я попросил помочь сделать ложные огневые точки, иначе мы с ребятами до утра не управились бы…
- Какие еще ложные точки? Да ты что, лейтенант, с ума спятил? Немцы же тогда бросят сюда больше танков. А я чем их бить буду? Этими вашими бревнами? У меня в роте половина личного состава осталась, да и те через одного раненые.
- Не волнуйся, капитан. Если танков сюда подойдет больше, значит, и целей нам больше, а ваша задача пехоту отсекать.
Сердитый капитан хотел было возразить, но Дмитрий осторожно потянул его за рукав, отвел в сторону и что–то с минуту шептал ему на ухо. Капитан слушал, мотал головой, но потом наконец сказал:
- Давай, валяй. Один раз помирать.
К рассвету все было закончено. Пехота заняла свои места в окопах, а танкисты завели танки в ямы, отрытые среди ложных позиций.
Незаметно подкралось слякотное ветреное утро 10 октября. Разведка донесла о большом скоплении танков и мотопехоты противника в районе железнодорожного разъезда и деревни Воля, что находилась в нескольких километрах юго–западнее Мценска по Московскому шоссе.
Несколько часов все было тихо.
Вдруг где–то в середине дня на наши позиции обрушилась лавина артиллерийского огня, после чего немцы несколько раз атаковали оборонительные рубежи бригады несколькими группами танков и пехоты, но были отбиты. Наконец, уже в предвечерних сумерках, со стороны железнодорожного разъезда на катуковцев двинулась большая колонна танков и мотопехоты, поддерживаемая сильным артогнем. Пришедший на помощь бригаде дивизион "катюш" дал залп по скоплению вражеской техники. В рядах наступающих началась паника. Однако в это время со стороны Мценска донеслись звуки сильной артиллерийской канонады, треск автоматных и пулеметных очередей. Разведка, немедленно посланная в город, доложила, что фашисты ворвались в его юго–восточную часть.
Как выяснилось, пока катуковцы отбивали танки и пехоту врага на юго–западе, крупные силы немцев полевыми дорогами обошли бригаду с флангов и ворвались в Мценск. Теперь стало ясно, что колонна, по которой только что били "катюши", имела целью отвлечь на себя все наши силы и тем самым дать возможность Гудериану взять город и отрезать единственный путь отступления бригады по мостам через реку Зуша. Услышав о случившемся, Катуков в сердцах треснул кулаком по грубо тесанным доскам штабного стола:
- Обдурил–таки Гудериан. За Первого Воина расквитаться хочет.
И действительно, положение в Мценске сложилось критическое. Автомобильный мост через реку немцы блокировали, воспользоваться теперь можно было только железнодорожным мостом, который ценой больших усилий все же удалось удержать.
Эта исключительно тяжелая переправа, начавшаяся поздним вечером, продолжалась почти всю ночь. Машины, особенно те, у которых на прицепе были орудия, приходилось буквально на руках переносить через рельсы. Сами они преодолеть эту преграду не могли. Другая трудность заключалась в том, что справа, у самой железнодорожной насыпи, горел элеватор с зерном и густой черный дым выедал бойцам глаза, не давал дышать, но главное - на фоне этого зарева немцам было отлично видно передвижение наших частей, и они могли вести прицельный огонь. Кроме того, над переправой постоянно кружил вражеский самолет–разведчик, сбрасывая на парашютах осветительные ракеты, которые подолгу висели в воздухе, освещая все, что делалось на мосту и вокруг него. Бригада была у противника как на ладони, и он не жалел боеприпасов. А тут еще скрытно, под покровом темноты со стороны деревни Толмачевки подошли несколько немецких танков с десантом автоматчиков и, засев за домиками, что стояли недалеко от моста, открыли по переправлявшимся огонь.
Потери в бригаде резко возросли, зажженные и поврежденные фашистскими снарядами машины создали на мосту пробку. Заботясь о бойцах, Катуков приказал всем укрыться за насыпью. Движение на мосту прекратилось. Лишь несколько отчаянных смельчаков продолжали расчищать переправу от застрявшей на мосту техники.
Надо было что–то предпринимать, пока к немцам не подошло подкрепление.
Вот тут–то и подбежал к Бурде запыхавшийся, злой Лавриненко:
- Саша, разреши подавить стервецов.
- Как ты это себе представляешь?
- Тем же манером, что и они, - в обход. Им же свет в глаза бьет, а мы, используя тени от домов, как раз вплотную к ним и подойдем.
- Ну что ж, попробуй. Возьми с собой еще одну машину.
Танки Лавриненко и сержанта Капотова скрылись в ночной тьме. Прошло несколько минут. И вот наши бойцы увидели, как загорелся сначала один, а потом и второй вражеский танк. Немцы были отброшены. На насыпи перед мостом вновь был установлен порядок. Переправу быстро расчистили, и к утру 11 октября все наши войска вышли из Мценска и заняли высоты северо–восточнее города, где, преграждая врагу путь на города Чернь и Тулу, уже заняла оборону 13‑я армия.
На этом рубеже наши войска простоят до 23 октября, но бригада М. Е. Катукова к тому времени будет уже отведена во второй эшелон 50‑й армии и вскоре после короткой передышки получит другую, очень важную задачу.
Глава 7
"Потерянная" тридцатьчетверка
Пока шли бои в районе Мценска, немецкие танковые части прорвали оборону на участке Ржев - Вязьма и стали быстро продвигаться к Можайской линии укреплений, которая проходила примерно в ста километрах западнее Москвы. Врагу удалось обойти можайский рубеж с юга и севера, и, завладев городами Калинин и Калуга, несмотря на упорнейшее сопротивление наших частей, он стал с трех сторон приближаться к Москве.
14 октября ожесточенные бои шли уже и в окрестностях Волоколамска.
Создалась реальная угроза прорыва немцев к столице, и одним из вероятных направлений этого прорыва могло быть Волоколамское шоссе.
16 октября напряжение под Москвой достигло наивысшего накала.
В этот день, утром, Катукова срочно вызвали в штаб 50‑й армии. Должен был звонить Сталин.
Разговор состоялся короткий. Узнав о состоянии бригады после боев за Мценск, Верховный Главнокомандующий приказал немедленно перебросить танки на Волоколамское направление.
Катукову удалось убедить Сталина, что наиболее удобный и безопасный способ перехода бригады на новый рубеж - движение своим ходом.
В тот же день танковый полк начал готовиться к маршу. Предстояло пройти более четырехсот километров, поэтому бойцы очень тщательно проверяли все узлы машин. Тем более что Катуков на совещании командиров приказал готовить танки так, чтобы в любой момент они могли вступить в бой.
Танкисты подогнали свои тридцатьчетверки к сборному пункту аварийных машин и вместе с механиками и слесарями принялись приводить их в порядок.
Экипаж Лавриненко менял поврежденные катки на одной из гусениц, когда подошел посыльный.
- Кто тут Лавриненко? К комбригу, срочно.
Дмитрий поднял голову:
- А в чем дело?
- Не знаю, он сейчас во второй батальон пошел. Просил, чтобы вы нашли его.
Лавриненко тщательно вытер руки, сбросил засаленный ватник и побежал искать комбрига.
Катукова он нашел в роте Рафтопулло. Сам ротный в это время находился в госпитале, и полковник зашел узнать, как идут дела у нового командира.
Комбриг стоял в окружении бойцов, и речь у них шла, судя по всему, о маршруте колонны, о тех трудностях, которые могут встретиться во время марша.
Катуков, видимо, уже закончил разговор и поэтому, увидев приближающегося Лавриненко, попрощался с бойцами и направился ему навстречу.
- Прибыл по вашему приказанию! - отрапортовал Лавриненко.
- Вижу, вижу, лейтенант. Небось думаешь, посылать куда-то собираюсь? На сей раз наоборот.
Лавриненко удивленно поднял брови. Но Катуков продолжал спрашивать:
- Как у тебя дела с машиной?
- Ремонтируем, товарищ полковник.
- Надо, чтобы работала как часы. Дело в том, что полк завтра уйдет, а ты на одни сутки останешься здесь, будешь охранять штаб армии, пока к ним не прибудет своя техника. А к Москве придется тебе одному идти. Хочу думать, что у тебя все будет в порядке.
- Машина отличная, товарищ полковник. Дойдем, не впервой.
- Что не впервой, за четыре сотни километров на танке ездить?
- Да нет. Не впервой в одиночку ходить. К тому же мы эту тридцатьчетверку в Сталинграде, считай, что всю своими руками собрали. Так что в машине я уверен, да и ребята у меня в экипаже что надо. Справимся.
- С машиной–то вы справитесь, а вот если фашисты где-нибудь наскочат? Вас и прикрыть некому.
- Ничего, товарищ полковник, в обиду себя не дадим. Как бить их, мы уже немного обучены. Неужели ж нам врага на своей земле бояться?..
- Ты, как мне помнится, лейтенант, из южных краев?
- С Кубани, товарищ полковник.
- То–то, смотрю, замашки у тебя казачьи: чуть что - в драку норовишь. А я‑то хотел посоветовать, чтоб без надобности в огонь не лез. Нам всем, а вам молодым особенно, надо еще до Победы дожить. Война дело такое, что без жертв не обходится, но я хочу, чтобы у нас их было как можно меньше. Фашистов мы все равно одолеем, но людей надо по возможности сохранить. По науке это значит - воевать малой кровью. Эта наша самая наипервейшая задача. Так что просьба у меня к тебе будет такая: не рискуйте напрасно.
- Вас понял, товарищ полковник.