- Ну вот и хорошо. Надеюсь на тебя, лейтенант. А сейчас найди помпотеха Дынера и передай ему мой приказ, чтобы о вашей машине позаботился особо. Да, чуть не забыл, вы последний номер нашего боевого листка видели?
- Нет еще.
- О нас Совинформбюро сообщило. Подожди–ка, кажется, у меня один лишний есть. Возьми почитай бойцам, пусть порадуются. Поздравь их от моего имени. Ну, до встречи, лейтенант. Удачи вам.
- Спасибо, товарищ полковник.
Катуков ушел, а Дмитрий, развернув небольшую бригадную газету, прочитал:
"Совинформбюро. Вечернее сообщение. 9 октября.
Вклинившись в нашу линию обороны на одном из участков Западного направления фронта, немцы бросили в бой крупную механизированную группу войск. Отражая натиск противника, часть полковника Катукова нанесла фашистам значительный урон. Во время танкового сражения немцы потеряли свыше 30 танков, 19 противотанковых орудий с расчетами, 9 грузовиков с пехотой, одну зенитную батарею, одно тяжелое орудие и свыше 400 солдат убитыми…"
Прошло несколько дней. Бригада, успешно перейдя на новый рубеж обороны, заняла участок фронта справа от Волоколамского шоссе. Здесь пока было сравнительно спокойно, и хотя стычки с врагом не прекращались ни на один день, но в них не было уже прежней остроты и силы. Фашисты, встретив яростное сопротивление и понеся огромные потери в живой силе и технике, стали побаиваться советских танков, надломлен был, видно, и моральный дух вражеских солдат.
4‑я танковая бригада после длительного, трудного марша из–под Орла была временно оставлена в резерве Западного фронта и стояла во втором эшелоне. Зная положение дел на этом участке, танкисты с первого же дня принялись тщательно готовиться к предстоящим боям. На счету была каждая машина, каждый боец.
И вдруг 20 октября к Катукову подошел начальник политотдела бригады И. Г. Деревянкин и с тревогой в голосе сообщил, что куда–то исчез один танк. Особенно беспокоило то, что это был один из лучших экипажей бригады, да и командовал им дисциплинированный, проверенный в боях офицер Дмитрий Лавриненко.
На это Катуков сообщил Деревянкину, что он оставил этот экипаж на сутки для охраны штаба армии.
Но начальник политотдела прав, прошли уже все сроки, а машина в расположении части так и не появилась. На Лавриненко это было не похоже.
Катуков приказал тут же обзвонить всех, кого только можно, и выяснить, куда делся экипаж. Однако телефонные поиски ничего не дали. Узнали только, что штаб армии отпустил Лавриненко на следующий же день.
Что случилось, куда делась машина? В бригаде стали не на шутку волноваться, всяк по–своему истолковывая таинственное исчезновение тридцатьчетверки.
Разные мысли одолевали комбрига: "Заблудиться бойцы не могли. Может, какая–то поломка в дороге, все–таки путь неблизкий?". Но Катуков помнил слова Лавриненко о том, что все бойцы экипажа отлично знают машину, сами помогали в Сталинграде собирать танки, чтобы ускорить их отправку на фронт. Больше всего мучила Катукова мысль: живы ли? Комбриг знал экипаж Лавриненко и поэтому был уверен, что если танкисты случайно встретятся с противником, пусть даже в несколько раз превосходящим их по силе, то все равно примут бой. Но вдруг на этот раз отвернулась от них боевая удача?
Скоро, однако, выяснилось, что все тревоги об исчезнувшем экипаже оказались напрасными. В тот же день, к полудню, в расположении бригады появилась наконец долгожданная тридцатьчетверка, за которой словно на привязи тащился потрепанный немецкий автобус.
Лихо развернувшись у бревенчатого домика с высоким крыльцом, где разместился командный пункт Катукова, танк остановился. А через несколько секунд перед комбригом уже стоял улыбающийся Лавриненко.
Катуков собрался было устроить разнос провинившемуся экипажу, но командир взвода, доложив о прибытии, протянул ему бумагу, развернув которую комбриг прочел:
"Полковнику Катукову. Командир Лавриненко Дмитрий Федорович со своим танком был мною задержан. Ему была поставлена задача остановить прорвавшегося противника и помочь восстановить положение на фронте в районе Серпухова. Он эту задачу не только с честью выполнил, но и героически проявил себя. За образцовое выполнение задания Военный Совет армии объявил личному составу экипажа благодарность и представил к правительственным наградам.
Начальник Серпуховского гарнизона комбриг П. А. Фирсов".
Настроившийся было на серьезный разговор с экипажем, Катуков сразу подобрел, протянул руку командиру взвода, а потом не удержался и расцеловал Дмитрия.
- Молодец, лейтенант, узнаю наших!
Катуков по очереди пожал руки всем членам экипажа, а потом опять с напускной строгостью сказал:
- И все же являться надо вовремя, а то ишь, всю бригаду взбудоражили. Смотрите у меня в другой раз… - Потом опять по–отечески заботливо: - А сейчас, отдыхайте. Поспите, пока тихо. Вижу, на ногах едва держитесь. О путешествии своем потом доложите.
Танкисты круть - и во двор, в танк, быстрей разыскивать, где их рота разместилась. А там, как только узнали, что пропавший экипаж объявился, чуть не все встречать сбежались. Не успели ребята из танка вылезти, как их в круг - рассказывайте. И на Дмитрия, как на командира, смотрят. Тот шлем на брови сдвинул:
- А что, собственно, рассказывать. В дороге не укачало, так от "бати" сейчас выволочка была. Да, чуть не забыл, в пункте В., правда, произошел небольшой казус. Но мы тут ни при чем. Бедный там шуму наделал, пусть он и рассказывает. - Дмитрий кивнул на своего механика–водителя.
Тот удивленно вытаращил глаза.
- Я?! Я‑то тут при чем?
- Как это при чем? А кто ж целую роту фашистов угробил?
Бедный и вовсе опешил:
- Немцев–то? Я, что ли? Мое дело газу до отказу…
Тут уж и толпа загудела нетерпеливо:
- Ну, хватит резину тянуть.
- Давай, Миша, выкладывай, хорош скромничать.
- Врите быстрей, пока начальства нет.
Лавриненко, видя, что никуда не денешься, начал:
- Ладно, Бедный, конечно, из скромности о подвигах своих хвастать не будет. А я расскажу. Тут ничего секретного. Проезжали мы, значит, по пункту В. Смотрим, в самом центре этого пункта цирюльня работает. Только тут мы и вспомнили, что щетина у нас с палец вымахала. Подкатили, вылезли и гуськом в зал. А там молодая жгучая блондинка работает, фигурка - скрипка, голос - флейта, движения ласковые, не бреет, а гладит. Я, естественно, по старшинству первый сел.
Но она на меня ноль внимания. Растительность с моего лица небрежно соскоблила и просит следующего заходить. А следующим–то был как раз Бедный. Я, когда еще намыленный сидел, гляжу, механик мой, как майская роза, цветет и пахнет, из глаз голубые искры сыплет. Замечаю, что и блондинка та от этих искр воспламеняться стала. Ну, думаю, пропал Миша, придется его там по сердечному ранению на недельку оставлять. Но тут, надо же случиться несчастью, вбегает в цирюльню какой–то перепуганный солдат да как гаркнет, аж пузырьки со стола посыпались. "Караул! - кричит. - Немцы!" Ну, мы, понятно, пулей в дверь, в танк попрыгали, сидим ждем, когда же Бедный газу даст. А Бедному на все эти страсти–мордасти, и на немцев в том числе, в этот момент, видно, наплевать было. Он блондинке той тонкой трелью про свои подвиги заливает. Пришлось мне его побеспокоить, напомнить, что так, мол, и так, Миша, раз уж тебе чихать на тех немцев, что к городу прорвались, так ты прими меры хоть к тем, что строевым шагом уже к цирюльне подходят.
Тут нашего механика словно сквозняк с кресла сдул. Как был в мыле, так и в танк нырнул. Не успел я за собой люк закрыть, как он уже за рычаги и на всю железку вперед. А куда, и сам не знает. Пока мы его в курс дела вводили, он успел уже пару кругов вокруг этого самого пункта В. мотануть.
Танкисты хохочут, в Бедного пальцами тычут, а тот сам больше всех смеется и только головой мотает: "Во дает, во загибает…"
Дмитрий же как ни в чем не бывало продолжает:
- Выбрались мы кое–как из пункта В. На мост вылетаем, а они вот уже, перед нами. И пехота, и артиллерия, и автобус с ихним начальством, тот, что мы сюда приволокли, и кухня, конечно. Я Федотову кричу: "Осколочный давай!". Ну, Федотов осколочный, понятно, в ствол. А вот стрельнуть им я так и не смог. Бедный тут такие кренделя танком стал выделывать, что я не то что стрелять - боялся, как бы башню с машины не сорвало. У нас от этой свистопляски в глазах потемнело. Пока мы в себя приходили, Бедный успел уже гектара три земли перепахать. Вместе с фашистами, конечно. Я как только от тряски этой очухался, кричу ему: "Стой, окаянный, ты что, дороги не видишь?!".
На эту мою команду он, правда, быстро среагировал, остановился и как ни в чем не бывало спокойно так отвечает: "Не вижу. Мыло в глаза попало".
Вот, собственно, и все. Тех фашистов, что он не успел танком в землю запахать, мы быстренько разоружили, в колонну построили, да так строем и потопали они, горемыки, в город…
Над лесом стоял хохот, танкисты хватались за животы, толпа стонала от смеха. Бедного затолкали, затискали, и он сбежал куда–то подальше в ельник. А Лавриненко, закончив рассказ, с минуту смотрел на хохочущих танкистов, а потом серьезно, с удивлением произнес:
- А что тут смешного? Человек, можно сказать, подвиг совершил. Ему за это орден полагается…
Эта история ходила потом среди танкистов как анекдот. Все так и решили, что взводный на ходу сочинил эту байку, а своих бойцов заранее предупредил, чтобы поддакивали.
Об этом случае уже стали забывать, как вдруг утром 29 октября Совинформбюро сообщило:
"Отвагу и мужество проявил в боях с фашистами танковый экипаж лейтенанта Лавриненко. На днях танк товарища Лавриненко неожиданно обрушился на немцев. Орудийным и пулеметным огнем уничтожено до батальона вражеской пехоты, штабная машина, 10 мотоциклов, противотанковое орудие и большое количество минометов и пулеметов".
В тот же день Катуков приказал выстроить танковый полк и зачитал сообщение Совинформбюро, а потом и специально изданный приказ по бригаде, в котором говорилось: "За отличное выполнение боевого приказа, проявленную находчивость и разумную инициативу экипажу лейтенанта Лавриненко объявляю благодарность и его действия ставлю в пример всему личному составу бригады".
На следующий день бригадный боевой листок рассказал бойцам подробности того, как экипаж Лавриненко гостил в пункте В.
А история там на самом деле произошла вот какая.
Выполнив приказ по охране штаба, тридцатьчетверка уже на следующий день двинулась догонять бригаду. Шоссе было забито беженцами. Приходилось то и дело сворачивать и идти целиной или обходить эти живые заторы по лесным грунтовым дорогам. С горем пополам, однако, добрались до Серпухова, считавшегося к тому времени еще тыловым городом.
Проезжая по улицам, танкисты действительно увидели работающую парикмахерскую и остановились, решив побриться.
В засаленных, грязных ватниках они вошли в парикмахерскую, разделись. Миловидная девушка усадила Дмитрия на стул, повязала на шею белоснежную салфетку, очень странно выглядевшую на видавшем виды черном, лоснящемся от потертостей комбинезоне, и, ловко намылив лицо, принялась за работу. Но добрить она его не успела - в зал вбежал Бедный:
- Командир, срочно к комбригу! Немцы прорвались!..
Лавриненко встал, быстро вытер салфеткой мыло с лица, виновато улыбнулся опешившей парикмахерше и, уже на бегу сказав: "Спасибо, милая!", - выскочил на улицу.
Около тридцатьчетверки стоял сильно взволнованный пожилой военный с ромбом в петлице, как выяснилось позже, начальник Серпуховского гарнизона, комбриг Фирсов.
- Вы командир танка? - спросил он.
- Так точно, товарищ комбриг.
- Выручай, сынок. С Малоярославца прорвалась немецкая колонна. Оборону организовали, а вот танков ни одного. Помоги, дело срочное.
Дмитрий посмотрел в ту сторону, куда показал комбриг, по привычке прислушался. Как будто все было спокойно. "Но комбриг волнуется, значит, дело дрянь", - отметил про себя Лавриненко.
- Поторопитесь, сынки, - снова попросил комбриг.
В следующий миг Лавриненко был уже на броне танка, крикнул в открытый люк: "Заводи!", - и тридцатьчетверка, стрельнув облаком дыма, помчалась по улицам Серпухова.
Засаду устроили у моста через реку Протву, в небольшом лесочке, у села Высокиничи. Едва успели заглушить двигатель, как из леса показалась немецкая колонна. Впереди мотоциклы с пулеметами на колясках, в середине - с противотанковой пушкой на прицепе штабной автобус, битком набитый офицерами, а дальше машины с пехотой, кухня.
Когда вся колонна вышла из лесу, мотоциклисты приостановились, пошарили в бинокли по окрестностям, о чем–то посовещались, указывая в сторону города, и, не найдя ничего подозрительного, двинулись дальше.
- Ты гляди, как нахально прут, - присвистнул Борзых, - будто к теще на блины. Но, как правильно говорили наши предки, незваный гость хуже татарина.
- Экипаж, к бою! - прервал его Лавриненко. - По колонне, осколочным - огонь! Еще осколочным - огонь! А теперь вперед, покажем фашистам, как по нашей земле ходить!
Не успели немцы понять, что произошло, как уже горели несколько мотоциклов и машина в конце колонны. Среди немцев началась паника.
Тридцатьчетверка выскочила на дорогу и помчалась по середине шоссе, посылая в гущу фашистской техники снаряд за снарядом, тараня и сбрасывая в кюветы все, что попадалось на пути. Словно тараканы разбегались в стороны вражеские солдаты.
- Смотрите, братцы, как фрицы тикают! - виртуозно работая рычагами, кричал Бедный. - На танке не догнать!
Пока экипаж тридцатьчетверки "наводил порядок" в колонне врага, подошел заградительный отряд из Серпухова. Пехотинцы довершили то, что начали танкисты. Ни одному захватчику в этом бою не удалось уйти от возмездия. Группа фашистов была захвачена в плен.
Как только отгремел бой, те, кто оставался в городе, увидели быстро приближающуюся к Серпухову странную колонну: впереди танк, затем наши солдаты на немецких мотоциклах, за ними - фашистский штабной автобус. Так и въехала в Серпухов эта кавалькада трофейной техники.
Военный комендант города, тот самый комбриг, крепко обнял Дмитрия:
- Видел–видел, лихо вы их, немцев–то. Отцовское вам спасибо, сынки, от всех нас, от города. Буду просить командование, чтобы всех к награде представили. Вы, надеюсь, не станете возражать?
- Спасибо, товарищ комбриг. Начальству мы не возражаем, - подмигнув экипажу, в тон комбригу, улыбаясь, ответил Лавриненко.
Кругом засмеялись. А Дмитрий, чуть помедлив, уже серьезно добавил:
- Только ведь мы не для наград. Мы за Родину…
Фирсов пристально посмотрел в глаза Дмитрию.
- Вот именно, за Родину. И потому вот им, - он указал на пленных, - никогда не победить нас. Никогда, как бы трудно нам ни было. - Комбриг еще раз крепко пожал руки всему экипажу.
- Разрешите следовать в свою часть? - спросил Дмитрий.
Фирсов улыбнулся:
- Разрешаю, только добрейтесь сначала…
Комбриг отдал танкистам их трофей - немецкий штабной автобус. Когда экипаж добрался до бригады и бойцы стали тщательно осматривать салон автобуса, в одном из металлических ящиков под сиденьем нашли объемистый саквояж. В нем оказались важные документы. В срочном порядке они были переправлены в Москву.
Глава 8
Впредь именовать гвардейской
В последних числах октября Катуков получил приказ штаба фронта влиться в 16‑ю армию К. К. Рокоссовского, выйти в район станции Чисмена и приступить к организации обороны. Вместе с катуковцами врага здесь сдерживали 316‑я дивизия генерала И. В. Панфилова и кавалерийская группа генерала Л. М. Доватора.
Снова, как и под Орлом, пехота начала оборудовать ложный передний край, в полный профиль рыла окопы, танкисты искали или специально сооружали места для засад на наиболее опасных танковых направлениях. И все это делалось под постоянным холодным проливным дождем, которому, казалось, не будет конца. Все время велась активная боевая разведка сил противника. Разведчики постоянно следили за передвижением вражеской техники, находили удобные тропы для прохода танков, и тогда тридцатьчетверки с десантом пехоты в сопровождении конников совершали глубокие многокилометровые рейды в глубь обороны немцев, громили фашистские гарнизоны, захватывали пленных, штабные документы, выявляли места скопления неприятельских войск, помогали местным партизанским отрядам в проведении диверсионных операций, а заодно доставляли на оккупированную территорию газеты, сводки Совинформбюро.
И хотя гитлеровская пропаганда на всех перекрестках трубила о готовящемся скором параде войск вермахта на главной площади "русской столицы", армия фюрера топталась здесь, на второй сотне километров от Москвы. Обещание Гитлера до зимних холодов расправиться с Россией осталось пустым звуком.
Седьмого ноября в бригаду пришла ошеломляющая новость - в Москве, на станции метро Маяковская, вчера вечером проведено торжественное заседание, посвященное 24‑й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, а сегодня на Красной площади состоялся традиционный военный парад, который принимал прославленный полководец С. М. Буденный. Войска, участвовавшие в параде, прямо от Мавзолея уходили на фронт.
Все подробности этих важных московских событий привез в Чисмену редактор боевого листка Аркадий Ростков. Он был в этот день в столице, ездил туда на политотдельской полуторке в редакцию газеты "Правда" за свежими, праздничными номерами газеты. "Правду" тут же развезли по подразделениям. Бойцы ликовали, узнав, что Москва отмечала юбилей Октября, по нескольку раз вслух перечитывали многие места, подолгу рассматривали фотографии торжественного заседания, оживленно обсуждали радостную весть.
Восьмого ноября о торжествах в Москве узнали и в ближайших к Чисмене населенных пунктах, оккупированных немцами. Свежие газеты доставили туда танкисты, совершившие накануне глубокие разведывательные рейды в тыл врага. Танки внезапно врывались в населенные пункты, уничтожали фашистские гарнизоны, расквартированные в них, и бойцы, собрав на площади или центральной улице жителей, читали им "Правду". Люди плакали, слушая танкистов, просили дать им посмотреть, потрогать газеты, отпечатанные в Москве.
В последующие несколько дней бригада жила своей обычной фронтовой жизнью.
Вражеские танки частенько появлялись вблизи территорий, контролируемых советскими войсками, однако в большие бои не ввязывались, предпочитая короткие перестрелки. На первый взгляд казалось, что на этом участке фронта установилось некое равновесие сил, заставляющее обе стороны проявлять сдержанность.
Но на самом деле положение с каждым днем становилось все более взрывоопасным. Наши разведчики, которые ежечасно прощупывали не только ближние вражеские подступы, но и ходили по тылам противника, приносили вести одна другой тревожнее.
На оперативной карте у Катукова в районе села Скирманова запестрели отметки о дислокации там все новых и новых вражеских боевых групп: Скирманово - 35 танков и батальон пехоты, кладбище - система блиндажей и дзотов, высота 264,3 - несколько танков и взвод автоматчиков, Козлово - 10 танков и рота пехоты, западная окраина Скирманово - замаскированные пушки и минометные гнезда, врытые в землю танки.