Бригадная разведка, да и разведчики Панфилова и Доватора, заметила, что в гитлеровских частях, скапливающихся в этом районе, появились солдаты, воевавшие во Франции и Румынии, танкисты, переброшенные из Греции и Африки.
По всему было видно, что враг готовит здесь мощный удар.
Анализируя обстановку, Катуков записал:
"Скирманово и Козлово выдвинуты как опорные пункты немцев, вклиненные в расположение армии Рокоссовского "языком" на север, и служат плацдармом для выхода на шоссе Волоколамск - Истра и дальнейшего наступления на Москву.
Из района Скирманово - Козлово немцы обстреливают Волоколамское шоссе".
"Язык" этот надо было отсечь во что бы то ни стало. Иначе с образовавшегося выступа враг мог нанести удар в направлении Новопетровского, где тоже было замечено сосредоточение крупной группировки войск противника, и тогда окруженными могли оказаться сразу и 4‑я танковая бригада, и дивизия Панфилова, и корпус Доватора.
Скирманово оказалось крепким орешком. Несколько лобовых атак на село не дали результатов, и тогда решено было увеличить силы атакующих за счет соседних частей и ударить с флангов. Кроме того, Катуков решил применить одну хитрость.
В эти дни выпало много снега, все кругом сразу стало белым–бело, и комбриг приказал выкрасить танки в белый цвет. "Белый танк хоть в поле, хоть в лесу одинаково плохо виден, - думал он. - Вот и пусть фашисты посуетятся, понервничают, когда увидят наши танки у себя под носом".
Бригада начала готовиться к операции. Накануне штурма Катуков собрал на совещание всех командиров, а затем, после детального обсуждения плана будущего боя, провел рекогносцировку местности. Несколько часов танкисты, увязая в снегу, намечали трассы для более удобного и безопасного прохода танков. Дольше всех пробыли в лесу офицеры роты Александра Бурды, которой ставилась особо трудная задача - прорвать оборону противника в районе кладбища, где, по данным разведки, было оборудовано несколько дзотов и спрятаны противотанковые орудия.
Поздно вечером, возвращаясь с рекогносцировки, Лавриненко увидел около штаба полуторку, на которой обычно ездил редактор бригадного боевого листка Аркадий Ростков. Заметив около машины какое–то оживление, Дмитрий подошел узнать, в чем дело.
Возбужденные бойцы рассказали: только что приехал из штаба армии Катуков и привез приказ Сталина о присвоении бригаде звания гвардейской. Ростков готовит сейчас специальный выпуск боевого листка. От радости у Дмитрия перехватило дыхание. Он бросился было в дом, где временно расположилась редакция, чтобы хоть одним глазком взглянуть на этот приказ, но ему это не удалось. Попросили подождать, пока будет отпечатан весь тираж.
Дмитрий и еще несколько офицеров толпились у двери, нетерпеливо прислушиваясь к торопливому стуку пишущей машинки. Все были в возбуждении и не скрывали своей радости. Только и слышалось:
- Раз гвардейское звание присвоили, значит, среди танковых частей наша самая боевая…
- Наверное, и Верховный в курсе…
- Может, теперь новых машин побольше дадут. Все–таки гвардейское звание мы первые получили…
Из дверей выскочил наборщик боевого листка Виктор Шумилов. Дмитрий выскользнул вслед за ним на улицу.
- Вить, не в службу, а в дружбу. Номерков десять, первых, свеженьких, а?
- Сюрприз своим танкистам хотите преподнести?
- Порадовать хочу. Они ж пока не знают.
- Ох, товарищ лейтенант, везде–то вы вперед норовите. Ладно, для ваших ребят ничего не жалко. Только чур без шума. А то вон те с меня и так уже чуть гимнастерку не стащили. Договоримся так. Когда услышите, что заработал ротатор, подходите с той стороны дома к окну. Так и быть, для лучшего гвардейского взвода выдам десяток самых первых номеров, свеженьких…
…Во взвод Дмитрий вернулся, когда уже совсем стемнело. Бойцы, перепачканные белой краской, суетились у танков, закрашивая последние черные пятна на машинах.
- Всем срочно ко мне. Новость есть! - еще издали крикнул Дмитрий товарищам.
А пока танкисты подтягивались к тридцатьчетверке, один из боевых листков Лавриненко прилепил кусочком смолы на башню своего танка.
Подошедшие бойцы с любопытством смотрели на взводного и на боевой листок.
- Что стряслось, командир? - спросил Бедный. - Давай не томи.
- Как что? - хмыкнул Борзых. - Небось о подвигах нашего механика поэму тиснули. Танк наш теперь не боевая машина, а музейный экспонат, ему теперь не в засады ходить, а стоять тут как памятнику, на вечном приколе…
Танкисты засмеялись, а Дмитрий между тем, спустившись на землю, заметно волнуясь, приказал всем построиться:
- Это ты правильно, Иван, про музейный экспонат сказал. Придет время, и наши танки поднимут на постаменты во славу наших побед над врагом, во имя памяти о тяжелом ратном труде, во имя памяти о нас с вами, танкистах–первогвардейцах.
Выждав небольшую паузу, продолжил:
- Угадал ты, Иван, и то, что речь в нашей газете идет о подвигах, но не одного механика Бедного, а всей нашей бригады. Потому что с сегодняшнего дня мы не просто бойцы 4‑й танковой бригады, мы теперь - гвардия, танкисты 1‑й гвардейской танковой бригады, пока единственной в Красной Армии. Это нам награда за Орел и Мценск. Поздравляю!
Радостное, многоголосое "ура!" прокатилось по лесу, но Лавриненко поднял руку, требуя тишины:
- Комбрига нашего наградили орденом Ленина, и он теперь уже не полковник, а генерал–майор…
Еще одно "ура!" раздалось вслед за его словами, и тут же строй танкистов рассыпался. Они сначала бросились обниматься друг с другом, а потом подбежали к взводному, подхватили его на руки и стали качать, высоко подбрасывая вверх. Бедный между тем включил фары своей тридцатьчетверки, Борзых из пачки, принесенной Лавриненко, вручили еще один боевой листок и заставили громко читать приказ наркома обороны, в котором говорилось:
"Всем фронтам, армиям, танковым дивизиям и бригадам. 4‑я танковая бригада отважными и умелыми боевыми действиями с 4.10 по 11.10, несмотря на значительное численное превосходство противника, нанесла ему тяжелые потери и выполнила поставленные перед бригадой задачи прикрытия сосредоточения наших войск.
Две фашистские танковые дивизии и одна мотодивизия были остановлены и понесли огромные потери от славных бойцов и командиров 4‑й танковой бригады.
В результате ожесточенных боев бригады с 3‑й и 4‑й танковыми дивизиями и мотодивизией противника фашисты потеряли: 133 танка, 49 орудий, 8 самолетов, 15 тягачей с боеприпасами, до полка пехоты, 6 минометов и другие средства вооружения. Потери 4‑й бригады исчислялись единицами.
…Боевые действия 4‑й танковой бригады должны служить примером для частей Красной Армии в освободительной войне с фашистскими захватчиками.
Приказываю:
1. За отважные и умелые боевые действия 4‑ю танковую бригаду именовать: "1‑я гвардейская танковая бригада".
2. Командиру 1‑й гвардейской танковой бригады генерал-майору Катукову представить к правительственным наградам наиболее отличившихся бойцов и командиров…".
Несколько минут бойцы оживленно обсуждали эту новость. Дмитрий подождал, пока улеглось возбуждение бойцов, а потом, сразу как–то посерьезнев, сказал:
- Теперь о главном. Завтра у нас будет жаркий день. По всему видно, что на штурм Скирманово пойдем в первой десятке. Не вышла бы только осечка, сами видели, как они нас в прошлый раз…
Несколько секунд танкисты молчали. Они знали, что такое Скирманово и что значит идти в это пекло в первых рядах. Для каждого предстоящий бой мог оказаться последним.
- Это ты зря, командир, - первым прервал неловкое молчание Бедный, - я бы лично обиделся, если б нас в таком деле затолкали куда–нибудь в резерв. Да провалиться мне на этом месте, если я завтра труса спраздную.
За Бедным стали высказываться и другие:
- Скирманово, конечно, не прогулка под луной, но брать-то все равно придется…
- Ходят слухи, что фрицы притащили туда какие–то новые пушки, любой танк, говорят, насквозь прошивают…
- Да, для такого штурма броню бы лобовую потолще…
- Да ствол покривей. Чтобы, не вылезая из–за бугра, бить по Гансам прямой наводкой…
- Тогда уж кривой наводкой…
Бойцы засмеялись.
- А вообще–то, командир, ты напрасно переживаешь, - хитро улыбаясь, сказал Борзых. - Назад не попятимся. Даю тебе полную гарантию. Не хотел я об этом говорить, но раз уж у тебя сомнения, то скажу. Ты думаешь, почему мы отступать не умеем? Да потому, что у нашей машины задней передачи нет. Коробку ж собирать доверили Бедному, и что он там насобирал, никто не видел, а когда мы уже в эшелон погрузились, смотрю, он с собой какой–то ящик волокет. Спрашиваю его: "Что это такое?". Ну тогда он мне по секрету и шепнул, что это, мол, после сборки коробки запчасти остались…
И снова разговор принял веселый оборот: шутки, прибаутки, розыгрыши. Вроде бы и не было перед тем серьезной беседы, вроде и не идти им завтра на смертный бой с сильным и коварным противником.
Дмитрий понял, что больше тут никаких слов не требуется. Каждый из его подчиненных, понимая всю важность и опасность предстоящей операции, внутренне уже готов к бою и с нетерпением ждет его, нервно отсчитывая часы до рассвета. А эти словесные пикировки - лишь прикрытие, желание отвлечься от дум о завтрашнем дне, лишь средство не показывать друг другу своего волнения.
Несколько минут Лавриненко и сам стоял с бойцами, шутил, смеялся. А потом вспомнил вдруг, что начальник политотдела И. Г. Деревянкин приказал всем быть готовыми к митингу. Надо было заканчивать возиться с машинами и начинать приводить себя в порядок: похоже, скоро сыграют общий сбор.
Хоть и устали бойцы за день, но в тот вечер долго еще не могли успокоиться. Выступавшие перед танкистами комбриг М. Е. Катуков, комиссар М. Ф. Бойко, начальник политотдела И. Г. Деревянкин и другие командиры и политработники теперь уже 1‑й гвардейской танковой бригады рассказывали бойцам об истории гвардии, рожденной в огне боев, о прославленных полководцах, о подвигах героев революции и Великой Отечественной войны. Они называли и имена однополчан, погибших в последних боях, говорили о зверствах фашистов на оккупированной территории, призывая к отмщению, к беспощадному уничтожению ненавистного врага.
Слушая ораторов, бойцы невольно сжимали кулаки.
- Эх, командир, вот сейчас бы в бой, - горячился после митинга Бедный. - А то до утра перегорим, не тот коленкор будет.
- Ты что, Миша, без накачки не так воюешь? - съязвил Борзых. - Так мы тебя завтра пораньше поднимем для подзарядки. А то, чего доброго, за ночь злость из тебя выйдет, так ты нас и до Скирманово не довезешь.
- А вот за это не переживай, - отмахнулся Бедный. - Твое дело фрицев успевать с дороги сшибать. А то ведь опять скажешь, что я за орденом тороплюсь, а у тебя до сих пор дырка в телогрейке пустая…
- Как пустая? А гвардейское звание - это тебе что, не награда?
- Так то ж награда общая, а дырка на твоей телогрейке личная.
- Жадный ты человек, Бедный, общую награду для друга пожалел…
- Да ладно, чего уж там, пользуйся.
- Ну спасибо, уважил. Век буду помнить…
Бойцы вернулись к машинам, а Дмитрий пошел в землянку к мотострелкам - подсушить промокшее после рекогносцировки обмундирование, которое на вечернем морозе стало уже схватываться коркой льда.
Во взвод Дмитрий вернулся, когда там уже все успокоились. Он спустился в люк, сел поудобней на своем командирском сиденье, попытался задремать. Чувствовал, что и другие не спят, только молчат, у каждого ведь есть о чем подумать перед боем.
Вот и Дмитрию в который уже раз вспоминались первые дни войны, первые столкновения с врагом, первые потери. Все, что произошло в июне - июле, казалось теперь страшным, нелепым кошмаром.
Тогда, в первые месяцы войны, еще никому не приходила в голову идея организации танковых засад. И потому навстречу бронированным громадам фашистских танков, развернутой цепью открыто и дерзко шедших по степи, бросались маленькие, со слабой броней и вооружением "бэтушки". У танкистов, сидевших внутри них, задача была одна - остановить противника любой ценой. Ценой этой в большинстве случаев была жизнь. Они, конечно, выводили из строя вражеские машины и иногда на какое–то время задерживали врага, но сами, многие, очень многие, факелом сгорали на поле боя. Как пригодилась бы тогда эта гибкая катуковская тактика, сколько людей и машин было бы сохранено, да, может, и враг не подошел бы так близко к Москве за столь короткий отрезок времени.
Вспомнилось Дмитрию, как в одной такой безрассудной атаке подбили и его машину. Сейчас уж и думать–то об этом было неловко: так глупо и самонадеянно вел он себя в том бою, так был уверен, что враг не выдержит их лихого натиска и повернет назад. Но ничего этого не произошло, а были лишь разочарование и злость на себя, унизительное ощущение беспомощности побежденного; было до слез жалко машину и себя за то, что остался "безлошадным". И потому, когда ценой огромных потерь вражеская атака все же была отражена, попросил товарищей вытащить подбитый танк с поля боя, решив во что бы то ни стало доставить его на сборный пункт аварийных машин и отремонтировать.
Командир роты, увидев на буксире у трактора подбитую "бэтушку", накатился на Лавриненко:
- Куда ты тащишь этот дырявый котелок, только колонне ходу не даешь. Поставил бы его лучше где–нибудь в кустах, глядишь, немцы бы с перепугу и попортили на него снаряды. А ты радуйся, что хоть голова цела осталась.
- Нет, - упорствовал Лавриненко, - машина у меня отличная, и ремонту тут немного. Вот подлатаю ее, тогда посмотрим еще, кто кого.
А чтобы ротный поменьше на него косился, Дмитрий попросил тракториста перейти в конец колонны, чтобы не задерживать движение. Друзья все же продолжали посмеиваться над Дмитрием, но тут произошел один случай.
Налетел на колонну немецкий десант. Фашисты вооружены до зубов, а у наших солдат на всех несколько автоматов с полупустыми дисками, с десяток винтовок да пистолеты у офицеров. Единственно, чего у всех с избытком, - так это злости.
Бой закипел жестокий. Кое–где он перешел уже в рукопашную, как откуда ни возьмись на подмогу к немцам выскочил еще и бронетранспортер. Тогда–то и вспомнил Дмитрий, что в его дырявой "бэтушке" орудие цело, да и несколько снарядов осталось. Он тут же бросился к танку, навел пушку и с первого же выстрела подбил бронетранспортер. Бойцы быстро сняли с него пулемет, забрали у убитых гитлеровцев автоматы, гранаты. Эти случайные трофеи и помогли тогда справиться с десантом.
Ротный после этого боя на Лавриненко рукой махнул: "Ладно, тяни свою колымагу, может, и правда еще пригодится". Так до Винницы и дотащил он свой танк, отремонтировал, да еще и повоевать на нем пришлось, с немцами сквитаться. Только теперь, как раньше, очертя голову в бой не лез, выбирал где–нибудь такое место, чтобы фашисты не сразу танк обнаружили. Ждал, пока вражеские машины подходили поближе, и уж тогда бил наверняка.
В тех первых, часто неудачных, боях у каждого танкиста понемногу накапливался опыт, вырабатывался свой боевой почерк, своя тактика, а в пока еще редких и маленьких победах крепла уверенность в себе, в том, что можно побеждать и этого самоуверенного и сильного противника. Но для этого требовалось призвать себе в помощники не только храбрость и отвагу, но и ум, хитрость, а где–то, может, и разумную осторожность. И, конечно же, искусное владение техникой. Катуков же научил своих подчиненных еще и думать во время боя, анализировать все его моменты, чтобы уметь точно рассчитать каждый свой ход, а потом бить врага смело и дерзко, не оставляя ему надежды на удачу.
Размышляя обо всем этом, Дмитрий невольно возвращался и к событиям прошедшего дня, к мыслям о предстоящей операции, да так и заснул, настороженно и чутко, с застрявшим в мозгу единственным вопросом: "Удастся ли взять Скирманово?".
Глава 9
Танки, вперед!
Ночь пролетела быстро, незаметно, а утро выдалось как по заказу ясное, тихое. Синели на снегу прозрачные мазки теней. Снег звонко поскрипывал под ногами, морозный воздух острыми иголками приятно покалывал щеки.
С рассветом выкрашенные в белый цвет танки вышли на исходную позицию - небольшую полянку примерно в километре от Скирманово. Еще раньше сюда же был подтянут десант - батальон мотострелков в маскхалатах.
К девяти часам все было готово к штурму, и едва солнце лениво выползло к верхушкам деревьев, как тишину разорвал залп множества артиллерийских орудий. Это по Скирманово ударили четыре дивизиона артиллерии, специально выдвинутых сюда для поддержки атакующих. После получасовой канонады взревели моторы танковых двигателей, и над белой поляной поплыли черные клубы дыма - атака началась. Но вперед, выстроившись клином, пошли пока только тяжелые КВ взвода Заскалько. В задачу этой группы входило вызвать огонь противника на себя, с тем чтобы обнаружить наиболее укрепленные места его обороны. Следующим должен был двинуться на Скирманово взвод Лавриненко.
- Ну что, Миша, пора тебе и песню начинать? - обратился к Бедному Дмитрий. - Что–то давно мы тебя не слушали. Запевай, а то когда еще до Скирманово добежим.
- Не получится, командир. Я ж тогда от страха пел, а теперь уже и бояться–то надоело. Да и что толку: бойся не бойся, а бой покажет, чему быть, а чему миновать.
- Это точно, - пробасил Федотов.
- Кстати, как это я забыл, - вдруг спохватился Дмитрий. - Сегодня ведь у нас знаменательный день. Не чувствуете разве? Мы же впервые по–настоящему наступаем, а не сидим в обороне.
- И правда, - подтвердил Борзых. - Раньше только отбивались, а теперь сами пошли. Это ж нам подарок ко дню рождения танковой гвардии. Эх, мать честная, ну раз Мишка петь не хочет, тогда я попробую. Помирать, так с музыкой.
Борзых, как заправский певец, откашлялся, попробовал голос на высоких и низких тонах и вдруг громко, весело, озорно запел:
Эх, яблочко, да на тарелочке.
Надоела мне жена, пойду к девочке…
Но в это время Лавриненко, внимательно, по привычке чуть подавшись вперед, следивший за первой группой танков, скомандовал начать движение. Тридцатьчетверка, выбросив облако черного дыма, сорвалась с места и, быстро набирая скорость, устремилась за танками Заскалько, увлекая за собой и остальные машины.
Фашисты, похоже, плохо видели слившиеся с бурунами снега белые танки, поэтому их орудия били бегло, неточно, и тридцатьчетверки, выбирая места наименьшей плотности огня, все ближе и ближе подходили к селу.
И все же немцы пристрелялись. В танк Лавриненко попали один за другим два снаряда. Однако тридцатьчетверки прошли уже более половины пути и теперь сами открыли огонь по окраинам Скирманово. А там, впереди, появлялось все больше и больше вспышек - это в бой вступали все новые и новые огневые точки врага.
Чем ближе подходили наши машины к селу, тем сильней становился артогонь с обеих сторон. Вот уже хорошо видно, где стоят противотанковые орудия противника, где спрятаны танки. Один из них Дмитрий обнаружил метрах в пятидесяти от тридцатьчетверки, за стогом сена.
- Миша, видишь стог у дерева?
- Вижу.
- За ним нас панцирник ждет. Обойди его так, чтобы фрицам сено мешало нас видеть. Федотов, давай бронебойный. Так! Теперь, Миша, держи прямо на стог. Прибавь скорость. Ближе, еще, еще… Огонь! Еще бронебойный! Огонь!