бы они в свое время в казну великого государя. Между тем в Киеве
приехавшему царскому дьяку Евстрату Фролову говорили епископ
Мефодий и киевский полковник Дворецкий, а за ними вслед
повторял то же и Шереметев: надобно, чтоб переписчики доходных
статей по государеву указу поспешили в Малую Россию; мещане рады
будут и без отговорок станут вносить доходы в казну государеву, лишь бы козацким старшинам и козакам до них не было дела. А
если переписчики не прибудут до Семена-дня, чтоб переписать
людей и угодья, с чего доведется брать доходы в царскую казну, то
гетман, полковники и старшины все доходы отберут на себя, а
мещан и всех малороссийских жителей оставят на целый год нагими
и пограбленными. И в народной громаде стало высказываться уже
в это время враждебное настроение к Бруховецкому, на которого во
время избрания его в гетманы смотрели как на защитника бедных
против богатых, простых против знатных. В разных местах, по
городам и селам, собирались своевольные <купы>; такая купа
собралась недалеко от местопребывания гетмана, в гадячском повете, под
начальством прибывшего туда из слободских полков Ивана Донца, и гетман приказал ее разогнать, за что получил из Москвы похвалу.
Более всего не ладилось у гетмана с великороссийскими
воеводами. На Шереметева писал в Приказ Бруховецкий, будто тот
приказал вывести Козаков из города Димера и вместо них поставил там
залогу (гарнизон) из царских ратных людей, которые не могли
устоять, - пришли из Белой-Церкви поляки, побрали в плен ратных
людей и овладели Димером. Шереметев по этому поводу объяснял, что он вовсе не выводил Козаков из Димера, не ставил туда залоги
из своих людей, неизвестно ему, по чьему приказанию вышли ко-
заки из Димера, никого из ратных царских людей не брали в плен
3* 67
и не убивали поляки. Бруховецкий доносил, что лихие люди
прельщают Шереметева лукавыми словами и ссорят с гетманом, а
Шереметев возражал, что все это неправда, никто его с гетманом не
ссорит, а сам гетман <зело корыстен>, облагает поспольство
всякими поборахми. - Шереметев поверил собирать на государя
проезжую пошлину на перевозе у Переяслава гречанину Томаре, и тот
собрал этой пошлины 500 руб., а гетман требовал, чтоб Томара
привез ему в Гадяч тысячу руб., но у Томары не было столько денег, и он боялся, чтоб ему <не быть без головы>. Не в ладах был гетман
и с переяславским воеводою Вердеревским: доносил, что Вердерев-
ский был жаден, брал поборы и под предлогом, что в каком-нибудь
городе или деревне козак, по приказанию воеводы, не шел в войско, посылал туда ратных царских людей на становище и приказывал
собирать с жителей кормы. На Якова Тимофеевича Хитрова, бывшего прежде при гетмане в Каневе, а потом назначенного воеводою
в Полтаву, гетман доносил, что он полтавских Козаков отягощает
подводами, забирая лошадей у тех, которые сами были на службе, и оскорбляет заслуженных лиц, бывших прежде полковниками, да
и самого тогдашнего полковника ставит ни во что, говоря: он ваш
полковник, а я от государя послан и более всех вас, а вы все под-
чорты! <У него - писал c Москву гетман со слов полтавцев -
лучше обхождение с наложницами майоров, чем с козацкими женами.
Ни в сеножатях, ни в огороженных лугах и огородах козаки.не
вольны. Как к нему кто придет из товарищей, он очи им тростью
выбивает, в глаза плюет, а денщики, по его приказу, в шею
выталкивают>. Недружелюбно относился гетман и к находившемуся при нем
в Гадяче воеводе Федору Протасьеву и доносил, что тот с умысла, на зло гетману, допускает ратньш людям обижать малороссиян. В
Гадяче, Котедьве и иных городах не найдется ни одного двора, чтоб
не был обокраден, а коли поймают вора и приведут к воеводе на
расправу, так он не наказывает преступника и даже не отнимает у
него краденого имущества. Двух Козаков убили и убийц поймали, но никакого сыска и наказывания им не* было. Впрочем, Протасьев
в марте месяце был отозван.
Бруховецкий и епископ Мефодий, как мы видели, были прежде
большие друзья между собою. Мефодию не мало обязан был
Бруховецкий своим возведением в гетманское достоинство. Но по
возвращении из Москвы между ними, как говорится, пробежала
черная кошка. Оба способны и склонны были заводить козни, доносить, клеветать и рыть друг под другом яму. Гетман в Москве
увлекся оказанными ему почестями и ласками и надавал советов и
предложений, которые должны были повлечь за собою большие
перемены, не всем в Малороссии приятные. Введение воевод, отнимавшее суд и расправу от Козаков, еще не могло пока произвести
ропота, потому что воеводское управление еще не начинало дейст-
68
вовать, а Мефодий, менее чем кто другой, имел право упрекать за
такое нововведение Бруховецкого, потому что Мефодий, еще при
Выговском, будучи нежинским протопопом Максимом
Филимоновичем, указывал Москве на введение воеводского управления, как
на лучшее средство успокоить край. Но гетман, будучи в Москве, затронул и управление церкви своим советом прислать святителя
из Москвы. По возвращении гетмана Мефодию сообщил об этом
Дворецкий, и тут Мефодий увидел, так сказать, узелок, за который
мог зацепиться и начать козни против гетмана. Мефодий был
наречен блюстителем митрополитского престола до избрания нового
митрополита, и по его наущению киевское духовенство обратилось
к гетману с просьбою о том, что киевское духовенство желает по
своим стародавним правам и обычаям избрать в митрополиты
достойного человека. Гетман отвечал: <Радуюсь, что вы помышляете, чтоб митрополия киевская не пустела, не знаю только, такова ли
воля будет его царского величества, чтоб мысль ваша в
совершенство пришла. Мне в Москве припоминали постановленные Богданом
Хмельницким статьи, чтобы в малороссийские городы, и именно в
Киев, митрополит был прислан от святейшего патриарха
московского, и мы со всем товариством, как городовым, так и низовым, которое в Москве тогда было, на том руки приложили; он, свет наш
великий государь, отправил посланников своих просить
благословения святейших патриархов вселенских, и мы должны ожидать их
счастливого возвращения и присылки к нам царского указа>.
Получивши такой ответ, Мефодий, вместе с архимандритом
печерским и игуменами киевских монастырей, 22-го февраля 1666
года явился к киевскому воеводе Шереметеву за объяснениями.
- Мы просим, - говорил Мефодий, - чтоб великий государь
нас пожаловал, велел отпустить к себе выбранных наших
челобитчиков бить челом, чтоб великий государь не приказывал у нас
отнимать наших прав и вольностей.
- Ваших прав и вольностей, - отвечал Шереметев, -
великий государь отнимать не мыслит, да и от кого это ведомо вам
учинилось, будто великий государь изволит у вас отнимать нрава
и вольности?
Епископ сказал:
- Боярин и гетман написал нам, что указал государь быть
в Киеве митрополиту из Москвы, а не по стародавним правам и
вольностям нашим, не по нашему избранию. Мы состоим под
благословением святейшего патриарха цареградского, а не кого-
нибудь другого, и если быть у нас митрополиту московскому -
тем права и вольности наши будут нарушены.
Шереметев стал было им объяснять/ но духовные пришли в
раздражение и начали говорить, по выражению воеводской
отписки, <с большою яростию>:
69
. - Если у нас быть митрополиту московскому, а не по нашему
избранию, так пусть уж его величество велит нас всех казнить.
Мы на это добровольно не поступимся, и только приедет к нам
в Киев из Москвы митрополит, мы запремся в монастырях и не
выйдем: разве нас за шеи и за ноги выволокут! Видим мы, каковы
у них пастыри: вон в Смоленске архиепископ Филарет права и
вольности у духовного чина отнял и мещан и шляхту обзывает
иноверцами, а они не иноверцы, но православные христиане. И
в Киеве, как будет московский митрополит, так он станет всех
киевских жителей и всех малороссиян обзывать иноверцами, и
оттого станет в вере раскол и мятеж не малый. Нам лучше смерть
принять, чем допустить в Киеве московского митрополита.
- Вы боитесь напрасно, - сказал боярин, - такой воли у
великого государя нет.
Духовные сказали:
- Нам кажется, у тебя, боярин, есть о том тайный указ от
великого государя.
Шереметев отвечал:
- Такого указа мне не бывало, и гетман об этом ко мне
ничего не писывал. А вот ты, епископ, говорил, что нельзя вам
быть, когда пришлется московский митрополит: такие слова твои
непристойны. Благословлял разве патриарх цареградский вас
противиться воле Божией и государеву указу?.. Да ты сам, епископ, поставлен от патриарха московского!
- Мы бьем челом, - сказал епископ, - пусть великий
государь нас пожалует, изволит указать выбрать нам самим
митрополита, а если великому государю угодно, чтоб митрополит был под
благословением московского патриарха, то пусть о том изволит
написать к цареградскому вселенскому патриарху, нашу челобитную
изволь принять в Киеве о том, чтоб митрополиту киевскому быть по
нашему избранию и по нашим стародавним правам и вольностям, а челобитчиков наших отпусти в Москву к великому государю.
- Непристойно мне принять вашу челобитную, потому что
это дело духовное, а челобитчиков в Москву отправить можете, -
сказал Шереметев.
На другой или на третий день в Софийской церкви печерский
архимандрит повторял боярину о неуместности водворения
московского митрополита в Киеве. Шереметев сказал ему: <вам за то
на гетмана не на что гневаться, хоть он о том великому государю
и бил челом, сдумав себе на Москве, но ведь он чаял, что то вам
угодно будет, потому что, но милости Божией, за слезным
челобитьем всего малороссийского народа, вся Малая Россия
присовокупилась к Великой России. Притом же, в этом деле великий
государь спишется с цареградским патриархом, и что патриарх
государю напишет, о том будет дан царский указ!>
70
Архимандрит сказал: <был в Цареграде наперед сего патриарх
Парфений; не восхотели его пастырем себе духовные и миряне, и был он сведен с престола, а на его место возведен был
Дионисий, который никогда не желал славы мира сего. Ныне же
прослышали мы, что на патриарший престол возведен опять
Парфений, подкупивши визиря и иных мусульманских сильных
правителей. Дионисий, без всякого прения, престол оставил. Мы же
все Бога молим за Дионисия, а не за Парфения>.
Архимандрит дал понять боярину, что трудно будет предать
вопрос о киевской митрополии на разрешение цареградского
патриарха при том настроении, в каком находилась тогда
православная духовная власть в Константинополе.
Мефодий, оставшись с Шереметевым в Софийском соборе
наедине, просил у него прощения за резкие слова.
<Это я говорил поневоле>, объяснял Мефодий: <я поставлен в
Москве, но малороссийских городов духовные лица упрекают и
поносят меня за это и теперь и подозревают, что это все я в
совете с гетманом учинил, чтоб митрополиту киевскому быть под
благословением московского патриарха!>
Таким образом, перед своими духовными товарищами
рисовался Мефодий защитником старины и горячился против
московского произвола, но между тем оставлял себе лазейку
представиться, где и когда нужно будет, сторонником Москвы. Мефодий, очевидно, рассчитывал так: останется в митрополии все
по-прежнему - он будет прославлен охранителем старины, а свершится
перемена - он выставит себя заранее ее первым сторонником.
Всеми способами и при всяком случае выказывал епископ
свою вражду и к гетману.
3-го мая был в Печерском монастыре обед, где находился и
приезжавший из Москвы царский дьяк Евстрат Фролов. После
обеда гости отправились в архимандритскую келью и стали пить
здоровье бояр и окольничих. Евстрат Фролов заметил, что надобно
пить здоровье боярина и гетмана Ивана Мартыновича: <он
великому государю верен и с духовными пребывает в любви и совете, и Войску Запорожскому и всему малороссийскому народу своим
добронравием и равным рассуждением угоден>.
На это Мефодий сказал: <он злодей и недоброхот нам всем.
Будучи на Москве, он бил челом великому государю, чтоб у нас в Киеве
быть московскому митрополиту, знатно из того, что нас перед
государем удает как бы неверными. Мы за его здоровье пить не станем>.
И другие духовные повторили то же вслед за епископом; некоторые, однако, выпили с мирянами, как видно побаиваясь.
Мефодий продолжал:
<Такого гетмана боярина нам не надобно. Он принял на себя
одного всю власть, самовольно старшин в колодки сажает и к
71
Москве отсылает, а здешним людям смерть не так страшна, как
московская отсылка. С мест полковников смещает, а новых
насылает без войскового приговору. Я чаю, заднепровские городы
под высокую руку его царского величества обратились бы, да
Бруховецкого боятся!>
Печерский архимандрит присовокупил:
- Его гетманского войска козаки наши монастырские
маетности между Белою-Церковью и Киевом разоряют и крестьян
грабят пуще неприятеля, а гетман, по нашему письму, не сыскивает
и не чинит нам обороны.
Полковник Дворецкий, еще прежде в Москве замышлявший
подставить ногу Бруховецкому, теперь подделывался к московскому
дьяку Фролову и вел с ним в этот день наедине беседу. Он хвалил
перед ним епископа Мефодия и духовенство, а гетмана злословил.
<Мефодий епископ, - говорил он, - посылал в Чигирин
уговаривать людей, чтоб вины свои принесли и учинились под
высокодержавною рукою великого государя. Тамошние жители к тому
склонны, да и Дорошенко говорил, что сам тому рад, да боится боярина
и гетмана: сделает его без головы, либо в Москву отошлет.
На другой день, 4-го мая, приехал Мефодий к Шереметеву it сказал: <боярин! вели крепить осады в Киеве и в других
малороссийских городах. Быть беде великой. Мне о том сказал чернец, которого я посылал в Полтаву>.
- Какой беде быть? - возразил Шереметев: - боярин и
гетман Иван Мартынович и старшины, и полковники и все козаки
великому государю верны, неотчего быть беде!
Епископ сказал:
- В Запорожье и в Полтаве шатость великая, а запорожцы
с полтавцами живут советно, словно муж с женою. Боярина и
гетмана все не любят: и полковники, и старшины, и козаки, и
духовенство, - за то не любят его, что учал делать своенравием: в Переяслав, Полтаву и Миргород выбрал полковников без поспо-
литой рады, по своей воле, а не по стародавним их правам; многих
знатных Козаков, по наносу, кто на кого что нанесет, без сыску
в Москву засылает.
Шереметев отвечал:
- Боярин и гетман все делает по вашим козацким правам; он учинен гетманом и обран всем Войском Запорожским, а только
его переменить - вам такого гетмана не выбрать. Разве такого
выберут козаки, что всех их жен и детей в Крым задаст! А что
боярин и гетман кому за вину наказание чинит, так это добро.
А хоть и в Москву кого пошлет, что ж? ведь у нашего великого
государя все делается милостивым рассмотрением. За это на
гетмана хулы наносить не за что!
Епископ Мефодий сказал на это:
72
- Да ведь это я говорю не от себя; так полковники и
старшины говорят: пусть бы был бы он гетманом у них, только бы
нравы свои отставил; а то лучше, говорят они, им смерть принять, чем их в Москву будут засылать.
И гетман тогда в письмах своих к Шереметеву, старался
очернить епископа. Он указывал на то, что сын Мефодия, прижитый в
то время, когда архиерей был священником, женился на дочери
какого-то Дубяги, которого сыновья служили при польском короле: <как бы от них-всех чегонибудь худого не учинилось>, замечал
воеводе гетман. Шереметев отвечал, что’за епископом не заметил еще
ничегр дурного, а если бы что-нибудь заметил, то написал бы
великому государю.
Так Шереметев замечательно ловко уклонялся и отвертывался, когда пытались запутать его в местные козни. Личность киевского
воеводы высказалась в эти дни еще в следующем случае. Мефодий
ходатайствовал у него за киевских мещан, которые просили
освободить их от военного постоя и предлагали воеводе <в почесть> сто
рублей, указывая при этом, что для ратных людей можно построить
избы в верхнем городе (замке) на счет государевой казны.
Шереметев не взял, но предоставил мещанам на эти деньги построить
избы. Мещане, чрез того же епископа, снова просили принять сто
рублей <в почесть> и пожертвовали другие сто на постройку изб.
Шереметев и на этот раз не взял себе ничего, но на все двести
рублей, предлагаемые мещанами, приказывал строить избы для
царских ратных и тем избавить мещанство от постоя в домах. Редкий
случай, чтоб московский воевода того времени отказался от посула.
IX
Рада у Дорошенка под Лисянкою. - Запорожцы
требуют вывода царских ратных людей из Кодака. -
Ответ Шереметева. - Тревога в левобережной
Украине от Дорошенка. - Недовольство
Бруховецким. - Беседа Бруховецкаго с царским
дьяком. - Прибытие в Украину воевод. - Внезапный
указ о прекращении военных действий. - Переговоры
о мире России с Польшей. - Нащокин. -
Покушение Дорошенка. - Переписчики. - Бунт
переяславских Козаков в Богушевской слободе, -=
Убийство полковника Ермолаенка. -: Нападение
Дорошенка и татар на левую сторону. - Татары под
Прилуками. - Дорошенко уводит татар на
поляков. - Поражение Маховскаго. - Разрыв
Дорошенка с Польшею. - Мысль о подданстве
Турции. - Омерзение к Бруховецкому в народе.
На правой стороне Днепра Дорошенко сначала заявлял себя
благожелателем польского короля. Вскоре он увидел, что с таким
настроением не приобретет народного признания за собою власти, 73
неправильно захваченной. Чтобы расположить к себе народ, надобно было, по народному желанию, самого себя объявить врагом