рубили, не было спуска ни женщинам, ни детям. Серко с другою
половиною бросился к Кафе и напал на улус Ширинбея; то был
могучий владетель в Крыму, вассал хана; козаки все сожгли, всех
истребили, стада и табуны уводили и взяли в плен живьем Ши-
ринбеева семилетнего сына с его мамкою.
По всему Крыму поднялся страшный переполох; татары
покидали свои жилища и спешили в горы. Сам хан, находившийся
тогда в своей столице в Бахчисарае, убежал на берег моря, сел
на судно и укрылся на азиатском берегу с своим двором, женами
104
и наложницами, а весь свой юрт оставил на произвол судьбы.
Козаки, однако, не достигли тогда до Бахчисарая; они боялись, чтоб Калга, находившийся при Дорошенке, услыхавши, что
делается в Крыму, не воротился, не ударил бы на Козаков и не
загородил бы им обратного пути через Перекопский перешеек.
Отягченные добычею, козаки повернули назад и благополучно
возвратились в свою Сечу. Самыми важными трофеями их похода
было множество освобожденных христианских невольников, а
такими подвигами козаки всегда особенно славились и считали их
главным своим призванием в войнах с неверными.
Набег Серка и Рога на Крым принес полякам большую пользу, хотя никто не мог сказать, чтоб запорожцы свершили его с
намерением помогать полякам.
Когда весть о посещении Крыма Серком дошла до Калги и
мурз, бывших с Дорошенком, большое негодование поднялось
тогда против козачества. Мурзы стали подозревать искренность
самого Дорошенка: не в coy мышлении ли с ним и его старшиною
ходили в Крым запорожцы; но Калга перед мурзами стал
защищать своего союзника: <брат за преступление брата не должен
отвечать>, говорил он. Дорошенко, тем не менее, не мог уже
слишком полагаться в данное время на прочность побратимства с
татарами, раздраженными за козацкий набег. Много татар тогда же
ушло в Крым; Дорошенко с часу на час опасался, чтоб орда не
взволновалась и не принудила своих салтанов помириться с
ляхами, даже и ценою выдачи ляхам козацкого гетмана. Дорошенко, предупреждая беду, сам первый послал коронному гетману
предложение помириться и обещал склонить к примирению Калгу с
салтанами и мурзами. Собеский согласился, соображая, что не
безопасно раздражать до крайности обоих врагов. Дорошенко
легко убедил Калгу мириться с Собеским после того, как татары, узнавши, что делается в их отечестве, разбегались из стана.
Собеский отправил к татарам узнать расположение их вождей
ротмистра Рощица, у которого был брат, принявший магометанскую
веру. Рощиц привез известие, что татары между собою так
говорили тогда: <видно, Бог нас покарал за то, что мы пошли воевать
на своих прежних побратимов-поляков; за то Бог и наслал на
наш край Козаков>.
Прежде поляки вступили в переговоры с татарами. Калга от
имени хана присягнул считать друзьями союзников польского
короля, врагами его неприятелей. Гетман Собеский обещал
приложить старание, чтоб выплачено было следуемое хану жалованье, и
извинялся, что исправный платеж его был в последнее время
задержан по причине смут, господствовавших в Польше. Салтан именем
ханским обязывался не пускать в пределы Речи-Посполитой
татарских загонов из всяких орд, подвластных хану, и освободить всех
105
польских пленников, находившихся в Крыму, между ними и Ма-
ховского; коронный гетман именем короля обещал так же поступить
и с татарскими пленниками. Наконец, Калга обязался на
возвратном пути с ордою не распускать по сторонам загонов.
По окончании договора с татарами составлен был договор с До-
рошенком, состоявший из взаимных обещаний. Он гласил так: Дорошенко обещал покориться власти польского короля и просить его
принять все Войско Запорожское в милость Речи-Посполитой, а
Собеский обещал выпросить у короля всеобщую амнистию козакам, но с условием, чтоб они вперед не искали протекции у иных
монархов, а повиновались бы единому законному своему королю, и
воротили захваченные имения как королевские, так и панские. По
просьбе Дорошенка коронный-гетман обещал приказать белоцер-
ковскому коменданту Стахурскому не делать обид русским людям, возвратить захваченные церковные вещи и вывести часть своего
отряда из Белой-Церкви для облегчения местных жителей. Наконец, Собеский обещал именем короля и Речи-Посполитой не нарушать
привилегий русского духовенства. Окончательное установление по
всем вопросам, касавшимся недоразумений между козаками и
Польшею, могло быть делом сейма, и для этой цели Дорошенко
пошлет своих послов на сейм в Варшаву.
Со стороны Дорошенка не было тут ни малейшей искренности.
Он тогда примирялся с коронным гетманом только потому, что
видел раздражение своих союзников татар, взволнованных
внезапным известием о набеге Серка и Рога. Не думал Дорошенко
входить в продолжительную дружбу с поляками, а тем менее
подчинять польскому королю Украину. Народ украинский был
слишком озлоблен против поляков и расположен был скорее
подчиниться бусурманской державе, чем католической Польше. У
Дорошенка, как и у многих тогдашних малороссиян, была одна
задушевная мысль - сделать Украину самобытной державой. Но
после Андрусовского договора с такою задушевною мыслью
невозможно уже было опираться ни на Москву, враждуя с Польшею, ни на Польшу, отступая от Москвы; обе заявили себя враждебно
национальным стремлениям Козаков; приходилось
противодействовать разом двум державам - и московской, и польской, а между
тем внутри Украины отнюдь не было ни согласия, ни ясности
стремления. Искателям самобытности представлялось тогда
единственным средством ухватиться за что-нибудь третье, за такое
сильное, чтобы оно хотя временно могло равно действовать и
против Московского Государства, и против Польши за Украину: таким третьим для Дорошенка тогда являлась Турция. Это была
единственная могучая соседняя держава, не имевшая повода
дружить ни с Польшею, .ни с Москвою - и притом держава с
большими военными силами; она, казалось, одна могла пособить Ук-
106
раине. Не ужасала Дорошенка отдача христианской Украины в
подданство мусульманскому государю. Пример молдавских и ва-
лахских господарей, данников Турции, ласкал его надеждами, что
Украине сжиться с Турцией было возможнее, чем с Московским
Государством и с Польшею. Надеялись, что Турция оставит
Украину под ее собственным местным управлением, не нарушая ни
веры, ни обычаев, и довольствуясь только некоторого рода вас-
сальною зависимостью. Разумеется, такой план имел только
кажущуюся верность в будущем. Не все козаки, как мы уже
замечали, разделяли с Дорошенком его склонность к Турции, и народ
малороссийский вообще ни за что не согласился бы очутиться
под властью турецкого падишаха, по давнему преданию считая
такую власть тяжелым бусурманским ярмом.
Народ в правобережной Украине, как и в левобережной, в
большинстве своем расположен был к соединению с Москвою. И
Дорошенко, следуя за влечениями своего народа, не прочь был
сойтись с Москвою и подчиниться <восточному царю>. Его лично
в данное время располагало и то, что брат его Григорий, взятый
в плен в Москву, по ходатайству вселенских патриархов был
обласкан царем Алексеем Михайловичем и хвалился этим в своих
письмах к брату гетману. В сентябре (15-го числа) киевопечер-
ский архимандрит Иннокентий Гизель, человек глубоко
уважаемый в Малороссии за свое благочестие и ученость, услышавши, что Дорошенко имеет намерение отдаваться в протекцию Турции, пытался отклонить его и указывал на то, что <бусурмане, по
закону своему, должны искоренять христиан, и оттого-то под их
обороною христианские народы греческие, словенские и многие
выгублены, и самый народ русский во все концы земли в неволю
запроважен и без милости мучим>. От имени православной церкви
и всего духовенства архимандрит обращался к гетману с таким
молением: <извольте, ваша милость, склониться лучше
по-прежнему под державу и оборону его царского пресветлого величества, и ваша милость себе вся желаемая у его величества подлинно
получишь; умилитеся над христианами, не. отдавайте их и самого
себя в работу бусурманам>. Брат гетмана Григорий был отпущен, и Петр Дорошенко, благодаря царя за эту милость, просил
отпустить еще и жену Григория и других пленников, находившихся
в Московском Государстве. В декабре Шереметев отправил к До-
рошенку посланцем Василия Дубенского известить гетмана об
освобождении пленных малороссиян и вместе с тем поручил своему
посланцу побеседовать с гетманом и узнать его настроение.
У Дубенского с гетманом велся такой разговор. Дубенский, от имени пославшего его, увещевал гетмана, чтоб-он отстал <от
погибельной агарянской прелести> и, как христианин, служил бы
обоим христианским государям - московскому и польскому.
107
- Я, - отвечал Дорошенко, - желаю быть с православными
христианами вкупе, и, будучи под высокою государевою рукою, голову покладать против неприятеля, только отстать от татар нам
нельзя. Вот это почему: сталось у нас постановление с польским
коронным гетманом Собеским - будет с королевским величеством
на сейме договор. Надобно подождать, что постановится на сейме.
Коронный гетман обещал* что мне-отдана будет Белая-Церковь, но до сих пор она мне не отдана, и если после сейма ляхи мне
Белой-Церкви не отдадут, так я доступать ее буду сам с татарами.-
Дубенский сказал: Боярину Петру Васильевичу известно
стало, что татары собираются приходить войною на малороссийские
города его царского величества; великий государь желает, чтоб
ты, гетман, помня Бога и святую христианскую веру, не посылал
татар христианских церквей разорять и крови проливать, и сам
бы отлучился от совета с ними. За это ты примешь милость от
Всемогущего Бога и освободишь душу свою от вечные погибели.
‘- Слышу, - сказал Дорошенко, - боярину Шереметеву
известно, что хотят приходить татары войною в малороссийские
государевы города, а мне такой ведомости нет, и без моего ведома
татары в государевы города не пойдут войною. У них и у меня
есть неприятели и поближе. Неприятели эти ляхи. Служили мы, козаки, польскому королю многие годы, а выслужили то, что ляхи
церкви Божий обратили в унию. Дает король мне, гетману, и
старшинам на всякие вольности привилегии, потом пришлет своих
поляков и немцев, а те отнимают у нас всякие вольности и
православных христиан мучат, бьют; с нас, гетмана и старшин, ос-
мачки хлебные и всякие поборы собирают; во многих городах
церкви Божий обругали и пожгли, а иные обратили в костелы.
Православному христианину этого терпеть невозможно. Мы, гетман, и все козаки.будем стоять за православную христианскую
веру, а войною татар в государевы города не пошлю; если говорю
неправду, то пусть в то время разольется моя гетманская кровь.
Только не в мире с татарами нам никак быть нельзя. Мы с ними
живем близко. Станут татары разорять нас - и в царские города
учнут войною ходить; коли ж мы будем с татарами жить в мире, так и государевы малороссийские города с нами будут в целости.
И теперь я татар удерживаю. Желаю, чтоб вера православная
ширилась по всему свету, а мне хочется быть под рукою его
царского величества. Я не хочу ни боярства, ни чего другого, кроме государевой милости, да чтоб вольности наши и права ко-
зацкие были вольны.
Стали обедать. Подали заздравную чашу в честь государя.
Дорошенко поднял ее и сказал: <дай мне, Господи, за великого
государя кровь свою пролить и голову положить>.
В это мгновение раздался залп из ружей и пальба из пушек.
108
Тут же Дорошенко прибавил: <у великого государя с
королевским величеством учинился мир и по договору хотят Киев отдать
полякам, но этого не будет: мы за Киев головы свои положим, а
ляхам Киева не отдадим!>
Дубенский, по приказу своего боярина, вел беседу с
митрополитом Тукальским и с архимандритом Хмельницким, уговаривал их, чтоб они, с своей стороны, склоняли Дорошенка иметь
расположение к московскому государю и отступить от союза с
бусурманами. Оба обещали. Оба недавно, в 1667 году, были
освобождены из заточения в Мариенбурге и поспешили на родину
с враждебными чувствами к полякам1. У них обоих был тот же
заветный идеал, как и у Дорошенка - самобытность Украины.
И они, как гетман, склонялись к мысли о турецкой протекции, видели в этом средство выбиться из-под польской власти, а к
Московскому Государству относились с осторожностью и
недоверчивостью.
<Ты, - писал к Шереметеву Дорошенко через Дубенского, -
советуешь мне отступить от дружбы с агарянами. Не сам собою, а по воле его королевского величества, нашего милостивого
государя, это дело началось. Король с ханом побратался и присягнул
держать совершенную дружбу с татарами: так и нам, слугам
королевским, невозможно разорять этого братства. Несть раб более
господина своего>. Дорошенко сослался на Гадячский договор с
поляками, а в этом договоре указано было сохранять братство, заключенное с крымским ханом. Таким образом, гетман в
сношениях с московскими чиновными людьми то грозил громить
вместе с татарами польского короля, то союз свой с татарами
оправдывал волею того же короля.
Митрополит Иосиф писал боярину Шереметеву сдержаннее: он не дозволил себе ни малейшего намека, что будет советовать
гетману подчиниться царю, не ндписал ни слова о разлучении с
татарами, а говорил только о великом радении гетмана в службах
обоим государям - и московскому царю, и польскому королю.
Несколькими днями позже Дубенского приехал в Чигирин
новый посланец Шереметева, Чекаловский, собственно для прове-
дывания вестей. Этому посланцу наговорил Дорошенко еще более
приятных для Москвы слов. <Я почти надеюсь, - говорил он, -
что, при Божией помощи, за моим старанием не токмо что сей
бок Украины, где мы теперь живем, будет отдан под высокую
руку его царского величества, но Перемышль, Ярославль, Галич, 1 Современники уверяют, что после их освобождения поляки, по
проискам Тетери, снова хотели их посадить в заточение, и это побудило их
почти бегством убраться в Украину: прежде убежал Хмельницкий, за ним
уехал и Тукальский, и принял управление митрополиею (Л. Сам.. 50).
109
Львов, Володимир, все эти головные города княжества русского
и весь край в пределах княжества русского будут присоединены
к давней столице к богоспасаемому Киеву, и отданы под высокую
и крепкую руку его царского величества. Только я бы советовал
его царскому величеству с ханом крымским оставаться в братер-
стве, хоть он и поганин: тогда бы не только Украина вся спокойно
прожила, но из царских сопостатов никто и помыслить ничего
противного его царскому величеству не посмел бы>. И митрополит
Тукальский, с которым виделся Чекаловский, говорил ему в таком
смысле, как и гетман. Видно было, что Дорошенко с Тукальским
всегда советовались о том, в каком тоне им говорить с
прибывавшими в Чигирин московскими посланцами.
Вслед затем приехал в Переяслав из Москвы стряпчий
Василий Тяпкин. Ему поручено было склонять Дорошенка отступиться
-от союза с бусурманами и подчиниться воле московского государя.
Тяпкин отправил в Чигирин царскую грамоту, которая была
написана так, что козаки могли понять ее в смысле приглашения
поступить в подданство московскому государю. Дорошенко собрал
раду из полковников и знатных Козаков и велел писарю прочитать
письмо.. <Мы рады, - сказал гетман, - быть под
высокодержавною рукою великого государя, только бы нам гнева от
польского короля не было, а больше того боимся крымского хана: как
он узнает, что царские послы к нам ездят для умирительных дел, так пришлет орду и велит пустошить и сожигать наши городы и
места>.
<Ни за что, ни за что нельзя нам отлучиться от бусурмана>, -
кричали бывшие на раде.
Дорошенко отправил для переговоров с Тяпкиным в Переяслав
своего брата Григория и писаря Лукаша Бускевича; тогда гетман
написал к Тяпкину письмо, замечательное по упрекам, которые
делались в нем от всего козачества московскому правительству за
его поведение с самого присоединения Малороссии.
<Припомню тебе кое-что (выражался в этом письме
Дорошенко) насчет того, к чему ты хочешь склонить меня и сущих со
мною. Уже прежде другие так поступали, но не принесли никакой
пользы ни себе, ни своим подручным. Кто показал больше
усердного служения, как гетман Богдан Хмельницкий: он разумом
своим и подручными себе силами и Белую Русь и всю Литву со
стольным городом Вильною под власть великого государя отдал, и во Львов, и в Люблин царских ратных людей ввел; он и до
самого отхода своего от жизни сей верно работал царскому
величеству. Кто с тем же гетманом посоветовал города и села, паче
же стольный святый Киев со всеми мощами святых поддать не
в турецкое государство, а в христианское его царского величества, кто как не бывший при Хмельницком писарь Иван Выговский?
ПО
А какая была им благодать за то? Первому такая, что в коммиссии
под Вильною посланным от него коммиссарам московские послы
не дали с собою мест, но в поругание их привели при цесарском
после и при польских коммиссарах, и тем до смерти
Хмельницкого обидели! Второго - утвердили в Переяславле гетманом, а
потом тайными писаниями подвинули против него других
названых гетманов - Пушкаря, Безпалаго, Барабаша, Силку, и
возбудили междоусобную брань в православном войске! А в недавнем
прошлом договор с поляками постановили прямо на погибель
нашу, на части нас разодрали, и уговорились, что оба монарха
будут нас смирять, значит искоренять! Хвалитесь, что война
перестала, а какая польза из того для церкви православной? В
Витебске ни одного храма православные иметь не вольны; в Полоцке