одна была церковь и та сожжена, а другой строить не велят. То
же и в других городах, отлученных от державы его царского
величества! Вы привыкли считать нас за безумный скот, сами без
нас усоветовали какие городы оставить себе, какие уступить, тогда
как эти городы достались в?м не вашею силою, а Божиею
помощью и нашим кровным мужеством. Мы хоть и овцы, только
Христовы овцы, кровью его искупленные, а не бессловесные.
Часто слышится от ваших московских людей такое суждение: во-
лен-де король какую хочет веру иметь в своем государстве, волен
благочестивые церкви переделывать в униатские и в костелы. Да
не будет так! не даст еще Господь Бог нас в рабство! Его
королевское величество знает, что предки наши, как равные с равными
и вольные с вольными с поляками во едино тело сложились, под
единым государем, волею себе выбранным и присягою
утвержденным. А того ига, что честность твоя советуешь нам, ни отцы
наши, ни мы не обыкли носить. Честность твоя советуешь нам
отступить в подданство царского величества от державы
королевской: не являйся разорителем закона коммиссаров обоих народов.
Писано 2 генваря 1663 г.>.
В таком же смысле были и объяснения Григория Дорошенка
с Тяпкиным. Григорий Дорошенко упрекал московское
правительство, зачем не допустило козацким депутатам находиться при
совещаниях, происходивших между польскими и московскими
послами о перемирии, - зачем дозволило выбирать в
начальственные уряды неприродных Козаков; говорил, что союз с татарами
козакам нужен, чтоб их оборонять от ляхов, изъявлял страх, что
если московский государь пойдет в Киев под предлогом Богу
молиться, то станет своими войсками помогать ляхам против коза-
ков; наконец, после всего посланцы Дорошенка сказали: <Мы, все заднепровской стороны козаки, хотим быть по
первому подданству и по присяге под высокодержавною рукою его
царского величества, только чтоб у нас в городах и местечках
III
воевод и залог (гарнизоны) и всяких чинов начальников
московских не было; оставили бы за нами не нарушенными вольности
и права козацкие: гетману над всею Малою Россиею обеих сторон
Днепра быть бы одному Петру Дорошенку, поборов и всяких
податей с мещан и со всяких тяглых людей никаких не имать.
Гетману же Бруховецкому можно прожить о себе: он пожалован
превысокою совершенною честью и многими маетностями, поэтому ему уступить свое гетманство Дорошенку можно>.
Произнося такое желание, Григорий Дорошенко и Бускевич
просили не писать этих слов в официальных пунктах, .чтобы о
том преждевременно не разошлось в народе.
Тяпкин в Переяславе присмотрелся к состоянию умов в народе
и привез в Москву неутешительные сведения. На левой стороне
Днепра все более и более начинал народ любить Дорошенка. То
было время самой высшей популярности Петра Дорошенка.
Надеялись от него желанных перемен. Вообще потолкавшись между
малороссиянами, Тяпкин понял, что народ не
благожелательствовал безусловно московской власти. Больше всех городов
малороссийских узнал Тяпкин Переяслав, и о переяславцах изрек такой
приговор: <в Переяславе нет ни одного доброго человека ни из
каких чинов, все бунтовщики и лазутчики великие, ни в одном
слове верить никому нельзя>. По его мнению, обратить на
истинный путь малороссиян в то время возможно было только
присылкою многочисленного великороссийского войска. <Если бы, -
замечал Тяпкин, - в Переяславе было ратных тысячи три, а мало
что две, так малороссияне стали бы тогда страшны (т. е.
осторожны) и верны, а то царских ратных людей очень мало, да и
те босы и голодны и бегут врознь, а переяславский воевода Алек-
сеей Чириков, - человек больной и беспечный. Буде ратных
людей в Переяслав не прибавят, а прежних не накормят и не оденут, то некому будет содержать такого многолюдного города, а между
тем во всей Малой России поднимается великий мятеж>.
Положение Переяслава, как близкого к заднепровской Украине
города, давало ему именно в те дни большое значение: переяславские жители, козаки и мещане, вели частые сношения с
правобережными, а с правого берега приходили в Переяслав гости, старавшиеся внушить жителям неудовольствие к своему
положению и надежды на Дорошенка. Недавно еще в Переяславе был
бунт, и многие, спасшись в то время от казни, теперь снова
составляли горючий материал для народного волнения. Небольшое
число царских ратных, не превышавшее трехсот, не могло скоро
забыть угрожавшей им беды от мятежников и со дня на день
ожидало новой тревоги; царские ратные сидели в замке, запершись от многих тысяч Козаков и черни, наполнявших Переяслав.
Что говорил Тяпкин о малороссиянах, поживши в Переяславе, 112
почти то же, вероятно, сказал бы он и после посещения другого
города. Сильно тревожил повсюду малороссиян слух, будто
Москва отдает ляхам Киев, а этот город имел для всех священное,, значение не только церковное, но и национальное, так что в то
время говорили: куда Киев, туда и весь малороссийский край! В
Переяславе Тяпкина беспрестанно осаждали вопросами: <отдадут
ли Киев ляхам?> Тяпкин знал хорошо, что по Андрусовскому
договору Киев оставлен под властью московского государя только
на короткое время, а по прошествии этого времени Россия
обязывалась возвратить его снова полякам; но Тяпкин тем не менее
уверял малороссиян, что Киев <вечными часы> будет
принадлежать великому государю. Мало чем менее отдачи Киева ляхам
тревожил малороссиян в эти дни другой слух: будто у царя с
королем состоялся уговор отбирать у Козаков принадлежавшие
костелам вещи, захваченные во время предшествовавших войн в
качестве военной добычи. Если б так случилось на самом деле, то пришлось бы отыскивать эти вещи в третьих и четвертых
руках; пошла бы ужасная путаница. Во всех отношениях
примирение в Андрусове было противно малороссиянам; они
чувствовали и видели, что их заветные надежды разбиваются в прах; Украина делается добычею двух государств, которые по своим
соображениям раздирают ее, делят между собою пополам, не
спрашивая, желает или не желает того украинский народ: ему, этому народу, не только не дают повода лелеять мысль о
державной самобытности своего отечества, но даже не дозволяют
считать себя отличным народом. Против такого отношения соседних
государств к Малороссии словом и делом вопил Дорошенко, и
через то любили его тогда малороссияне, и сохранил бы он такое
обаяние до конца, если б его связи с мусульманами не привели
к печальным последствиям, вооружившим против него народ. Но
тогда еще его сношения с Турциею и татарами не оказывались
явно губительными, и успех его казался несомненен в покушении
овладеть левою стороною Днепра.
Бруховецкий, напротив, со дня на день ощущал фальшивое
положение, в котором очутился, думая прислужиться Москве и
утвердить свою власть над малороссийским краем при московском
покровительстве. Малороссияне стали испытывать чуждое им
великороссийское управление. Мещане и посполитые должны были
вносить подымововные деньги с домов, подати с волов и лошадей, медовый доход с пчеловодства, с мельниц, оранды с виноторговли; эти поборы собирали новые люди и новыми способами; вся тягость
этих способов, давно беспокоившая народ великороссийский, теперь падала и на малороссиян. Обдирательства, взятки, грубое
обращение, чем отличались великороссийские-приказные люди, -
все это появлялось в Малороссии, конечно, с крайнею наглостью, 113
как в покоренной стране, а положение края было не таково, чтобы
сборы эти могли производиться, удобно, правильно и безобидно.
Не было в-Малороссии ни безопасности, ни спокойствия; беспрестанные татарские набеги опустошали страну; села и деревни
лишались внезапно цвета своих жителей, уводимых в плен: хозяева не успевали отстраиваться и поправляться, как подвергались
опять прежним набегам и разорениям: земледелец трудился и не
знал, кому достанутся плоды трудов его: при совершенном урожае, его поля вытаптывались татарскими конями, сожигался его двор, и он шатался, не зная, где преклонить голову, и если не успевал
убегать куда-нибудь, то умирал с голоду; край благодатнейший, который в прежние времена удивлял своим изобилием, приходил
в обнищание и запустение. Когда совершилась перепись - везде
требовали льгот, и, по соображениям, некоторые места тогда же
были изъяты от налогов. Так, в Нежине не брали податей с волов
и лошадей, ограничиваясь подымовным налогом. Со всех сторон
подавались челобитные о таких изъятиях, и вообще оказывалось, что царской казне мало приходилось пользы с малороссийского
края.
Но не одни воеводы и сборщики составляли тягость для по-
спольства: и козацкое начальство давало себя ему знать. У гетмана
были тогда полки, не имевшие определенного места; то были, например, <купы>, собравшиеся на правом берегу Днепра и
перешедшие на левый; между ними были не только малороссияне, но и чужеземцы-волохи, сербы, поляки, приходившие на службу
в гетманщину. Их располагали <на леже>, т. е. назначали такие
места, где поселяне обязаны были давать им помещение, конский
корм, шубы, рукавицы. В Батуринском уезде расположены были
тогда козаки Дмитрашки Райча (которого потом Бруховецкий
сделал переяславским полковником) с сотником Симашкою. Около
Полтавы стояло <на леже> до пяти тысяч Козаков, дожидавшихся
весны, чтоб идти в поход. Около Мена и Сосницы стоял полк
Могилевского; около Остра и Нежина козаки Полесского полка, приведенные Дециком. Такие козачьи <купы> переводились из
одного угла в другой и везде дозволяли себе разного рода произвол
и насилия над поспольством; в те времена всякий поступок
казался дозволителен, если не было вблизи силы, которая внушала
страх наказания. Народный ропот возрастал; все ненавидели, проклинали Бруховецкого со всем тем, что от него исходило. Мещане
и крестьяне тяготились воеводским управлением, от которого
прежде они, недовольные управлением козацким, ждали себе
облегчения; козаки не могли примириться с боярским саном гетмана
и дворянским достоинством старшин и видели в этом замысел
уничтожить козацкое равенство. Недовольно было и
малороссийское духовенство ожиданием московских перемен, склонялось к
114
митрополиту Иосифу Тукальскому, приятелю Дорошенки, и не
терпело Мефодия, московского подлипалу. Большую силу между
духовными имел тогда Иннокентий Гизель: игумены и братия всех
малороссийских монастырей уважали его и готовы были
поступать, как он скажет, а он был издавна в дружбе с Тукальским.
Тяпкин, указывая на него, как на сильного человека между
духовными, советовал московскому правительству <обвеселять> пе-
черского архимандрита царскою милостивою грамотою.
XII
Бруховецкий ищет средств самосохранения от
народной ненависти. - Его сношения с Дорошенком
и Тукальским. - Рада у Бруховецкого в Гадяче. -
Мысль о подданстве Турции. - Рада в Чигирине у
Дорошенка. - Посланцы Бруховецкого на этой
раде. - Епископ Мефодий недоволен Москвою. -
Иннокентий Гизель у Мефодия. - Примирение
Мефодия с Бруховецким. - Разрешение посполитым
вступать в козаки. - Народные восстания в
городах. - Дело под Остром. - Бруховецкий
изгоняет из Гадяча воеводу и царских ратных -
людей. - Коварство Бруховецкого с ними> -
Расправа с великороссиянами в разных городах. -
Царские грамоты. - Возмутительные воззвания
Бруховецкого. - Посольство в Турцию. - Дорошенко
вступает на левую сторону Днепра. - Ромодановский
в Котельве. - Дорошенко и Бруховецкий в
Опашне. - Убийство Бруховецкого. - Погребение
его тела в Гадяче.
Бруховецкий был один из тех мелких эгоистов, которые, увлекаясь представляющимися выгодами, хватаются за все, что
кажется им ближе и потому легче, мало думают о далеких
последствиях, а потом, когда увидят, что обманулись, так же легко и
круто поворачивают в противную сторону. Бруховецкий сознал, что введение московских порядков возбуждает к нему ненависть, и он думал, что народ перестанет его ненавидеть, лишь только
он, своими поступками, покажет, что не угождает московскому
правительству в ущерб своей нации. Москвы он никогда не любил; он только подличал и пресмыкался перед нею, надеясь, что она
всегда может охранить его. Но его надежды не совсем
оправдывались. Москва не слишком скоро и не слишком сочувственно
готова была угождать ему в такой мере, как он угождал ей; враги
могли его извести, прежде чем Москва решилась бы спасать его.
Для Москвы в сущности было все равно: того ли, другого ли
захотят козаки себе гетманом, лишь бы этот гетман был верен и
покорен московскому правительству. Дозволяя на вольной раде
избирать гетмана, Москва всякого утвердила бы, кого на раде
выберут, и всякого оставила бы и отдала на казнь, когда бы не
115
взлюбила его вольная рада. Что дозволено было излюбленному
выбором Бруховецкому сделать с Самкбм и Васютою Золотарен-
ком, то дозволили бы сделать и с самим Бруховецким в угоду
другому излюбленному новым выбором. Это знал и понимал Бру-
ховецкий. Дорошенко был опасен для Бруховецкого. Воевать с
ним было трудно, потому что левобережные козаки могли
передаться Дорошенку. Бруховецкий решился войти в союз и дружбу
с Дорошенком: гетман-боярин завел тайные сношения с
правобережным гетманом! Когда они возникли - не знаем, но в то время
как Дорошенко вел переговоры с Дубенским и Тяпкиным, велись
у него сношения и с Бруховецким через посредство иеромонаха, по прозвищу Якубенко. Дорошенко письменно и словесно через
своего посланца передавал Бруховецкому, что охотно уступит ему
гетманское достоинство, лишь бы Украина обеих сторон Днепра
была в соединении под одною властью и козачество не было бы
разорвано. Писал к Бруховецкому и митрополит Иосиф Тукаль-
ский, что Дорошенко отнюдь не стоит за гетманский сан и готов
уступить его Бруховецкому, ради целости и независимости
отечества. Таких присылок от митрополита к левобережному гетману
было несколько: Иосиф писал, что у московского царя с польским
королем составлен договор - всю Украину мечом и огнем
разорить. Бруховецкий поверил этому вымыслу и стал повторять его
другим.
У Бруховецкого в Гадяче происходила рада января 1-го числа.
Съехались к гетману для поздравления с новым годом полковники: нежинский -
Артем Мартынович, черниговский - Иван Самой-
лович, переяславский - Дмитрашко Райча, прилуцкий - Лазарь
Горленко, полтавский - Костя Кублицкий, миргородский -
Григорий Апостоленко, и киевский - Василий Дворецкий; были
здесь и войсковые судьи Петр Забела и Павел Животовский и
войсковой писарь Федько Михаленко. <Меня Москва подвела> -
говорил гетман, - <подговорили приехать в столицу, а там взяли
и держали в неволе и заставили нас согласиться на то, чего мы
и не хотели>. Полковники и старшины вторили гетману: они хотя
и не любили его, но все были недовольны вмешательством воевод
в управление краем. На этой раде порешили: предложить воеводам
царским, чтоб они с своими ратными людьми убирались из края
подобру-поздорову, а если не пойдут .добровольно, то прогонять
их и бить. Бруховецкий уверял, что его посланцам в Приказе
говорили: царю Малая Россия не надобна и он отдаст ее полякам
вместе с Киевом. <Вот>, - говорил Бруховецкий, - <и Василий
Тяпкин, что сюда недавно приезжал, сказывал * тоже, что у царя
с королем положено отдать Польше Киев и с ним Малую Россию, только не теперь это сделают, а сгодя немного, чтоб народ не
потревожить. Говорят, царь собирается в Киев приехать, будто
116
Богу молиться, но это слух только такой пускают, а царь Совсем
не за тем к нам едет, чтоб молиться. Еще прежде царя придет
сюда Нащокин с московским войском. У москалей с ляхами в
договоре постановлено с обеих сторон смирять нас, непослушных: затем-то царь сюда с войском идет, чтоб жителей Малой России
выгубить и козачество искоренить! Сам Нащокин проговорился
моим посланцам, сказал: <его царскому величеству ваша
Малороссия не надобна; мы и Киев ляхам уступим!>
Кто-то из старшин сказал: <ты бы, гетман, послал к царскому
величеству спросить, чем таким проступились и провиноватились
мы перед ним, и за что нас хотят искоренять?>
<Что к ним посылать!> сказал Бруховецкий: <они правды не
скажут, а нам уже и так видно, что у них на уме недоброе, когда
договорились с ляхами на том, чтоб с обеих сторон ослушников
усмирять>.
Полковники не совсем доверяли и опасались, не испытывает
ли гетман их расположение к Москве? Бруховецкий заметил это
недоверие, снял с шеи крест, поцеловал era и уверял всех, что
говорит искренно.
Из полковников один переяславский Дмитрашка Райча был
вполне подготовлен к новому предприятию и сделался
сторонником Дорошенка: к этому он приведен был своею женою, вдовою
Васюты Золотаренка, которой брат-чернец жил при Дорошенке.
Прочие полковники и старшины увлеклись страхом, так как о
дурных замыслах московского правительства давно уже ходили
слухи в народе. Решили не признавать власти ни царя
московского, ни короля польского, а обратиться к государю турецкому
и отдаться под высокую его руку, как подстрекал их всех
Дорошенко.
После этой рады Бруховецкий отправил лубенского
полковника Гамалею, генерального обозного Безпалого и канцеляриста
Кашперовича в Турцию предлагать султану в подданство
малороссиян с тем, чтоб султан обязался защищать новых подданных
от притязаний России и Польши. Бруховецкий выговаривал себе
право быть вассальным-князем Украины под главенством Турции, наподобие Семиградского князя, и сидеть на княжеском престоле