выпроводить их и из других малороссийских городов. Гетман разослал к
воеводам увещательные письма, чтоб они добровольно сдавали
города и уходили: гетман обещал, что задерживать насильно их не
станут. Прежде всех сдался прилуцкий воевода Загряжский, -
за ним вслед сосницкий - Лихачев, батуринский - Клокачев, глуховский - Кологривов. Всех их отвезли к Бруховецкому в Га-
дяч; они сидели там несколько времени в оковах, а потом
отправлены в лубенский Мгарский монастырь. Стародубского
воеводу Волконского козаки убили. Воеводы миргородский и
полтавский сначала думали было держаться, но скоро увидели
невозможность устоять против восставшего народа и сдались. Их
впоследствии отвезли в Чигирин к Дорошенку. Черниговскому
воеводе Андрею Толстому предлагал черниговский полковник Са-
мойлович последовать примеру других воевод: <гетман уже
отступил от Москвы и вошел в союз с Дорошенком, так
великороссийским воеводам и ратным царским людям нечего
делать в Малороссии>, писал Самойлович. Толстой не послушался’
его, приказал выжечь в Чернигове большой город, или <мисто>, заперся в малом городе, или замке и решился защищаться до
последней крайности. И Бруховецкий писал к нему, советуя по-
1 Харьковск. губ. Лебед. уезда, при р. Пеле.
124
кинуть замок с пушками, и всяким оружием и уходить в свою
сторону, в противном случае грозил сам лично двинуться к
Чернигову. Толстой ни на что не склонялся и удерживался до конца: в период возмущения в одном Чернигове воевода не был изгнан, как то сделалось в других городах.
В Москве чрез отписки Шереметева знали о беспорядках в
Малороссии еще прежде, чем гетман расправился в Гадяче с
Огаревым и его ратными людьми.
В Москве думали сначала, что причиною волнения - страх, чтобы, в силу мирного договора с Польшею, не отдали Киева
Польше и не воротили ей чегонибудь еще другого в Малороссии.
Незнание, на чем подлинно состоялся договор Москвы с
Польшею, давало народному воображению возможность создавать себе
страшные призраки, и, соображая это,, московское правительство
хотело отправить особого посланца, чтоб он прочитал договорные
статьи на большом съезде. Но скоро затем в Москве стало
ведомо, что народ волнуется но поводу воевод и сбора налогов
в царскую казну. Теперь составлена была к гетману грамота, в
которой правительство предоставляло полковникам, бурмистрам
и войтам собирать о народа все, что следовать будет на
содержание ратных людей, а воеводам сборщиков от себя уже не
рассылать. В грамоте делалось замечание, что если бы от всего
малороссийского народа было подано челобитье об освобождении
от воеводских властей, то оно было бы милостиво принято. 18-го
февраля, когда в Москве узнали о том, что за десять дней перед
тем произошло в Гадяче, последовала царская грамота к
епископу Мефодию, и в этой грамоте уже писалось, что Бруховец-
кий не только отступил от подданства царю, но и от
христианской веры и пролил кровь тех ратных людей, которые его
оберегали, что эта кровь <ему, как второму Иуде, рассадит
утробу>. В Москве писали тогда к Мефодию, еще не зная, что
Мефодий с Бруховецким одного поля ягода: этому Мефодию
поверялось всякими способами отклонять народ от козней <ша-
тостных людей, замышлявших запровядить народ
малороссийский в бусурманскую неволю>.
В то самое время прибыл в Москву польский посол рассуждать
о союзе двух христианских держав, Польши и России, против
неверных. Этот посол был Бениовский, столь известный своим
коварством в прежних сношениях Польши с Малороссией при
Выговском. Доверчивость к прочности такого союза Польши с Рос-
сиею была тогда в Москве так велика, что в царской грамоте
Мефодию говорилось как бы о несомненном деле, что, в силу
заступления московского царя, с польской стороны уже не будет
более насилия в вере украинцам, лишь бы они отстали от <бу-
сурманской прелести>.
125
Бруховецкий, разорвавши с Москвою, рассылал не только по
малороссийким городам гетманского управления, но и в
слободские полки воззвания, возбуждавшие вражду к москалям.
<Польские и московские послы, - говорил в своих воззваниях
гетман, - заключили между двумя державами мир на том, чтобы
с обеих сторон, как с московской, так и с польской, разорить
нашу милую Украину и опустошить ее в конец, истребивши в
ней всех жителей, и старых, и малых. Узнавши о таком замысле, мы всетаки не захотели выгонять от себя москалей саблею, но
думали без кровопролития проводить их в целости до московского
рубежа; однако, они, москали, сей час выявили скрытую в себе
злобу к нашему народу, не пошли по указанной им дороге, а
бросились с оружием на христиан-, народ, защищая себя, стал
бить их - и так постигла их та участь, какой они желали нам: мало их живых от нас ушло>. Всех увещевал Бруховецкий
выгонять от себя москалей, где только они есть, и, вместе с тем, укорял жителей некоторых городов и сел за то, что они завели у
себя междоусобия: кто на кого прежде злобствовал, тот увидал
теперь удобное время вылить свою злобу; гетман уговаривал всех
забыть всякую недружбу к своей братии и обратиться против
зломыслящих москалей.
Гетман не ограничился даже одним народом малороссийского
происхождения, а затевал привлечь к своим замыслам и донских
Козаков, вероятно, уже слыша о возникавших на Дону волнениях, из которых вскоре сложился разинский бунт. Донцы хотя в
большинстве были по происхождению великоруссы, но их связывало
с Малороссией то, что они были козаки и потому не терпели над
собою тяготения царских властей. На этом-то основании
обратился и к ним Бруховецкий, расточая самую бесстыдную ложь. Так, в своем воззвании к донцам он извещал, будто москали заслали
своего верховного пастыря патриарха Никона в заточение за то, что удерживал их от латинской ереси, что москали сами приняли
унию и позволили в церквах своих служить ксендзам, что Москва
стала уже писать не русским, а латинским письмом.
Между тем Бруховецкий работал для своих замыслов и в
другой стороне. 2 апреля Гамалея прибыл в Адрианополь и
представился султану с своими товарищами. Турецкие власти приняли
новых подданных радушно и милостиво. Послам Бруховецкого
сказали: <по своему неизреченному милосердию, султан
принимает всех прибегающих к его императорскому порогу и охраняет
под крылами своей обороны от всяких оскорблений. Все прежде
добровольно поступавшие в подданство оттоманской державе не
видели от нее никакой несправедливости. Наша великолепная
держава как изначала была могущественнейшею в свете и
непобедимою, такою остается поныне и, при помощи высочайшего Бога, 126
пребудет такою до страшного судного дня>. Каймакан великого
визиря тотчас же известил польского канцлера, что народ козац-
кий поступил под защиту цесарского могущества, но цесарь
принял его не иначе, как воспретивши козакам делать нападения на
Польшу, с которою недавно Турция заключила вечный мир. Так
как левобережная Украина поступала в подданство Турции из-под
московской, а не из-под польской власти, то ее принятие не
должно было ни в каком случае казаться полякам нарушением
мирного договора.
В мае султан снарядил -в Украину двух чау шов: один
назначался собственно к Дорошенку, другой к левобережному гетману.
Посылаемый к Бруховецкому имел от султана полномочие
заключить с гетманом договор, по которому гетман со всем Войском
Запорожским и со всею левобережною Украиною отдавался
турецкому падишаху в подданство.
Вскоре затем хан крымский присылал к Бруховецкому своего
агу с уверением, что явится на помощь гетману татарская орда.
Но Бруховецкий не мог уже никакою ложью потушить в
народе разгоревшуюся к себе ненависть. Малороссияне, недовольные
введением воевод и сборами с народа, производимыми через лиц
великорусского происхождения, не могли забыть, что эту новизну
ввел в их отечестве не кто другой, как Бруховецкий. Притом сам
гетман был зверски жесток. Летописцы в пример его жестокости
указывают, между прочим, что незадолго до своей измены
приказал он всенародно сжечь живьем полковницу Гострую, по
выражению летописца, <за малую вину>. Ненавидели Бруховецкого
‘старшины и полковники, хотя и были соучастниками его
отступления от Москвы. Они (неизвестно - кто именно и через кого) послали тайно к Дорошенку, просили его прибыть на левую
сторону Днепра и принять гетманскую власть вместо Бруховецкого.
Дорошенко прежде письменно уверял Шереметева, что хотя у него
много войска козацкого и татарского, но он никуда не двинет его
без причины и отнюдь не затеет кровопролития на левой стороне
Днепра. Но то писалось с целью отвесть глаза и обмануть
бдительность киевского воеводы. Получивши тайное приглашение от
старшин левобережных, он отправил отряд Козаков к Демьяну
Многогрешному, который недавно из черниговского полковника
сделался генеральным есаулом и, конечно, был одним из тех, а
может быть - и главным из тех, что приглашали Дорошенка.
Вслед затем сам Дорошенко с войском перешел Днепр и
направлялся на Гадяч.
Прошел великий пост, настала Пасха, в тот год очень ранняя: день Благовещения приходился на святой неделе. Этот год был
тем необыкновенен, что спустя месяц после Пасхи-еще не росла
трава, не растаял снег и стояли зимние холода. Это замедлило
127
вступление в Украину великороссийского войска, которое, под
начальством Ромодановского, шло усмирять смуту, поднятую Бру-
ховецким. Не ранее как в мае прибыл Ромодановский к Котельве, пограничному городку Гадячского полка, но нашел там уже
порядочную козацкую <залогу>. Бруховецкий заранее распорядился
укрепить городки, пограничные к великороссийскому краю.
В мае же явились к Бруховецкому татары под начальством
мурзы Челибея. Гетман подарил Челибею 7.000 червонных, рыдван с лошадьми и двух русских девок; нотом разделил прибывшую
орду - одну часть ея взял с собою в поход, другую оставил в
Гадяче.
Но вот, вслед затем, явились полсанцы от Дорошенка и от
, митрополита Тукальского. Прежде эти господа подущали
Бруховецкого отступить от Москвы и лелеяли обещаниями, что
Дорошенко готов уступить Бруховецкому гетманство однохму, лишь бы
обе части Украины были соединены; теперь и гетман, и
митрополит приглашали Бруховецкого снять с себя гетманское
достоинство, уступить одному Дорошенку, а Дорошенко, по своей
милости, обещал Бруховецкому оставить в пожизненное владение
Гадяч с пригородками.
Трудно было более поругаться над честолюбцем, как отправить
к нему такое неожиданное предложение. Бруховецкий пришел в
бешенство и излил свою ярость на Дорошенковых Козаков, приказавши их заковать в кандалы, а сам двинулся с войском как
бы для того, чтобы защищать Малороссию от Ромодановского и
требовал, чтоб к нему поспешали козацкие полки, им он уже
прежде приказал идти к себе на соединение. Бруховецкий не знал, что уже почти все полки передались Дорошенку.
Дорошенко двигался на восток по левобережной Украине и
остановился под Голтвою; там простоял он несколько дней и, наконец, 29-го мая принял присланных к нему воевод и начальных
царских ратных людей, взятых в малороссийских городах и
посаженных до его прихода в лубенском Мгарском монастыре.
Сперва Дорошенко потребовал, чтоб они присягнули ему в верности.
Царские слуги отказали наотрез. Тогда Дорошенко приказал
отправить их в Чигирин под караулом. Узнавши, что Бруховецкий
идет против Ромодановского, Дорошенко двинулся наперерез пути
Бруховецкого и достиг Опошни в то время, как Бруховецкий
остановился у Зенькова. Тут Дорошенко прислал к Бруховецкому
десять сотников и через них требовал, чтоб Бруховецкий отдал
добровольно Дорошенку свою булаву, бунчук, знамя и всю <гар-
мату> (артиллерию) ). Взбешенный Бруховецкий приказал взять
этих сотников под караул и отослать в Гадяч, а сам двинулся к
Опошне (30 с небольшим верст от Зенькова). Дошел он до
Опошни. Тут заволновалось все козачество и закричало: <мы за гет-
128
манство Бруховецкого биться не станем>. Приступили к Брухо-
вецкому старшины и стали укорять его: <мы тебя в гетманы
выбрали, ждали от тебя всего доброго, а ты ничего хорошего не
учинил, только одно кровопролитие от тебя сталось. Сдавай
гетманство!>
Чернь бросилась грабить возы его, точно так, как бросалась
когда-то под Нежином й на возы Сомка и Золотаренка, когда
провозглашала гетманом Ивана Мартыновича. Бруховецкий
убежал в свой шатер ^ думая улизнуть от неминуемой гибели, но
перед ним явился посланец от Дорошенка. По одному известию, то был брацлавский сотник Дрозденко, по другому -
Чигиринский сотник по имени Савва.
Бруховецкий сел на кресло в своем гетманском шатре.
Посланец Дорошенка сказал:<иди, зовет тебя к себе гетман!> и
схватил рукою за кресло, на котором сидел Бруховецкий.
Подле Бруховецкого стоял запорожский полковник Чугай: он
был давний приятель Ивана Мартыновича и теперь прибыл к
нему служить с несколькими стами человек сечевого товариства.
Не утерпел он такого обращения с своим старым другом гетманом: он ударил посланца Дорошенкова мушкетным дулом в бок и
повалил на землю. Но на гетманский намет ринулась толпа; раздались крики и ругательства; двое сотников схватили
Бруховецкого за руки и потащили к Дорошенку.
Правобережный гетман стоял на кургане, носившем название
Сербинской могилы: там были схоронены сербы, служившие Вы-
говскому и погибшие тогда в битве против Пушкаренка.
Увидя Бруховецкого, Дорошенко сказал ему: <зачем ты отвечал
мне грубо и не хотел добровольно отдать своей булавы, когда тебя
не хочет иметь гетманом козацкое товариство?>
Бруховецкий не отвечал ему ни слова. Тогда Дорошенко
приказал увести его и приковать к пушке: то был обычный прием
наказания у Козаков.
Ко Дорошенко, отдавши такой приказ, произвел движение
рукой, которое поняла по-своему свирепая толпа: бросились на
Бруховецкого, изорвали и истерзали на нем платье до того, что он
остался нагишом, били его ружейными дулами, рогатинами, дубинами и забили до смерти, <как бешеную собаку>. Запорожцы, пришедшие с атаманом Чугаем, выбивались из сил, чтоб
сколько-нибудь остановить народную злобу и направить ее на
Дорошенка. Ничто не могло спасти Бруховецкого, он лежал уже
мертвым, весь синий от побоев. <Я не виновен в его смерти, говорил
Дорошенко, я никому не велел убивать его!>
После того, как волнение стало несколько утихать, брат
Дорошенка, Андрей, приказал поднять тело убитого гетмана, положить на воз, подостлавши сена; так Андрей Дорошенко повез его
5 Заказ 785 129
в Зеньков; там положили тело в гроб и отвезли в Гадяч. Тела
бывшего боярина и гетмана было до того изуродовано, что близкие
люди и сама жена гетмана едва могли узнать, чей труп привезли
тогда в Гадяч. Его похоронили по христианскому обряду с
подобающими его сану почестями в церкви Богоявлении,. в Гадяче, им же самим построенной.
Бруховецкий был достойнейшим явлением своей эпохи, так
удачно прозванной <руиною>, разумея здесь руину не только
материального, но и нравственного быта в крае-: Жадный, свирепый, коварный, лживый, не имевший в жизни никакого
идеала, кроме грубого личного эгоизма, он не отличался ни
проницательностью, ни уменьем управлять обстоятельствами, которыми пользовался только хватаясь задних, когда они
представлялись в данное время ему подходящими. Взнесенный на
верх величия междоусобиями, он наткнулся на московскую
политику, растерялся и кончил свое поприще постыднейшим
образом. Тогдашняя московская политика, по отношению к
Малороссии, приняла за правило содействовать тому, что, казалось, вело
к теснейшему соединению малороссийского народа с
великороссийским, и потому стала ласкать малороссиян, заявлявших перед
Москвою такое стремление. В Малороссии нашлись лица, уразумевшие, как можно угодить Москве и через то самим
возвыситься. Филимонович был первый, который поднялся таким
путем. За ним последовал Бруховецкий. Сам ли он задумал предать
малороссийский край великорусскому управлению, или мысль
эта дана была ему в Москве - не знаем, но мы видели, что и
он сам, и старшины, с ним бывшие, награждены были
почестями и выгодами за то, что допустили введение великорусского
порядка в управлении Малороссией) с нарушением старины.
Оказалось, однако, что тогда такие нововведения были
скороспелы и неприложимы к жнзни. И через эти нововведения, и через
свое тиранство Бруховецкий озлобил до того малороссийский
народ, что мог держаться на гетманстве разве только при
всегдашней помощи от великорусской военной силы. Но на Москву
представлялось мало надежды, когда Московская политика
произвела роковой поворот в судьбе малороссийского народа, предавая половину малороссийского края, по Андрусовскому
договору, ненавистному для малороссиян польскому господству, и
возникло в народе опасение, что и другую половину
малороссийского края отдадут туда же. Потерял Бруховецкий голову, ударился в противное - в измену тому, что облагодетельствовало
и возвысило его! И он погиб ужасным, но^ достойным своей
безнравственности способом. В народной памяти он не оставил
по себе ничего, кроме ненависти и презрения, а потом -вечного
забвения.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Гетманство Многогрешного
i
Народное волнение после убиения Бруховецкого. -
Дорошенко ведет войско разорять маетности
Бруховецкого. - Дорошенко уезжает в Чигирин. -
Демьян Многогрешный. - Запорожцы избирают в
гетманы Суховеенка, покровительствуемого ханом. -
Василий Многогрешный. - Гвинтовка. -
Архиепископ Лазарь Баранович. - Демьяна
Многогрешного избирают наказным гетманом