великом остерегательстве живи, да и запорожцы всячески удовляй, а буде сколько запорожцев вышло, ими укрепляйся, а сверх того, и
те городы, порубежные, людьми своими досмотри (т. е. людей своих
137
там расположи), чтоб больши Москва (великороссияне) их не
засели. И’сей мой таков совет занеже утопающий за бритву емлется>.
Далее Мефодий в письме своем советует Бруховецкому послать
Дворецкого под предлогом какого-нибудь войскового дела
посланцем к царскому величеству, чтоб он там проведал о замыслах
Нащокина и московских бояр. <И то не добрый знак, - продолжает
Мефодий, - что Шереметев самых бездельных ляхов любовно
приемлет и их потчивает, бедных людей мучит, а ляхов удовольствова-
ет, из пушек стреляет, а Козаков, хоть бы какие честные люди, за-
лядских собак не почитает и, сверх того, еще похваляется на коза-
ков неслушно, как мне Дворецкий рассказывал, да и с Дорошенком
ссылается, а ты ни о чем не ведаешь. Также разумею, что о сем с
тобою не ссылаются, а слышу, Тяпкин с Дорошенком имеют
съезжаться негде: Бог весть, что все не нам ли на зло>. Далее Мефодий
советует Бруховецкому беречься Нащокина и не отваживаться
ехать к нему, хотя бы тот и приглашал к себе гетмана. Поручая
посланцу своему пану Романовскому словесно изъяснить гетману
подробнее важное дело, Мефодий в конце своего письма говорит: <я
свою мысль тебе объявляю, что мне моя отчизна мила. Храни Боже, чтоб ляхам, взявши нас за шею, имели отдавать, также и к Москве
водити. Лучше смерть, нежели зол живот. И ты буди остерегателен, чтобы, храни Боже, не похотели и тебя, как покойного Барабаша, в казенную телегу замкнув, вместо подарка, ляхам отослати>.
Препроводивши это письмо, Дорошенко писал Шереметеву: <Мефодий был главным заводчиком всякого зла. Он подустил и
умершего Брухов’ецкого на измену, хоть он теперь клянется Богом, будто не знал, не ведал; но так говорит он, не надеясь на себя
довода и свидетельства, а вот собственное рукописание обличает
его; пусть же правда неправедному посрамляет очеса>.
Мефодий был тогда в Киеве, а попал туда следующим путем.
Как мы видели, он проживал в Нежине. Когда началось
волнение и пришла весть в Нежин, что в Прилуках воевода сдался
восставшим козакам, Мефодий намеревался ускользнуть в Киев, чтобы перед московским правительством показаться
непричастным поднятому волнению, которого исхода он еще не мог знать.
Его туда не пустили. Тогда Мефодий собрался уехать в свою
маетность Ушню; козаки проводили его туда по его же воле, хотя
он тогда прикидывался, будто невольно едет и уступает силе.
Когда Мефодий выезжал из Нежина, в то время нежинский воевода
Ржевский стоял на городской стене, и епископ с ним простился
знаками. Не успел Мефодий отъехать от Нежина нескольких
верст, как до него стали долетать звуки начавшейся свалки между
малороссиянами и великорусскими ратными людьми. Не долго
довелось сидеть епископу в своей маетности. Демьян
Многогрешный взял его оттуда вместе с детьми и привез в Чернигов; там
138
епископ сидел четыре недели за караулом: в это время сын его
был послан к митрополиту Тукальскому и к Дорошенку с
отцовским письмом1. Едва сын епископа прибыл в Чигирин, как его
там посадили в тюрьму и содержали под строгим караулом: в
Чигирине епископа так же не любили, как и в городах
левобережной Украины.
Из Чернигова Многогрешный отправил епископа в Седнево, pi там пробыл епископ до того времени, как Дорошенко предпринял
свой поход на левый берег Днепра. Остановившись под Пирятином, Дорошенко вместе с Тукальским отправили за епископом игумена
Чигиринского и полковника Петрановского. Эти лица привезли
епископа в стан Дорошенка2. Епископа, по повелению Дорошенка, отвезли в Чигирин и поместили под караулом в монастыре, а детей
его чернецы и челядники отвезли к митрополиту Тукальскому в
город. На другой день после его невольного водворения Тукальский
прислал потребовать от него архиерейскую мантию. <Велел тебе
сказать митрополит>, сообщил ему присланный чернец, <ты быть
епископом недостоин, первое за то, что принял рукоположение от
московского патриарха, второе за то, что московскому царю
служишь и не хочешь добра гетману Дорошенку и митрополиту
Иосифу, а те, что хотят нам добра, пишут к нам и благословения от
митрополита просят давно уже; так поступают и архиепископ
Лазарь Баранович, и Печерского монастыря архимандрит, и все
игумены киевских монастырей. Ты же так не поступаешь и за то сана
своего недостоин!> Так рассказывает о своих похождениях сам Ме-
фодий; но его показаний нельзя принимать с совершенным
доверием, в особенности там, где он выставляет себя сторонником
московского’ государя, преследуемым за верность этому государю; после
неудачи замысла Бруховецкого, епископу оставалось притворяться
доброжелателем Москвы.
Из Чигиринского монастыря отослали Мефодия в Уманский
монастырь и положили содержать его там под стражею. Но черный
поп Митрофан и архидиакон Лаврентий, принадлежавшие к штату
епископа, взяли у епископова сына 20 червонных, прибавили своих
40 р., и на эти деньги купили лошадей и экипаж. Выпытавши, каким окольным путем безопаснее пробраться до Киева, и заранее
уговорившись с епископом, они подъехали ночью к монастырю, где
1 Если дать веру показанию самого епископа, то в этом письме было
увещание не помогать Бруховецкому против царских ратных людей.
2 Если верить собственным заявлениям Мефодия, Дорошенко начал
убеждать его отстать от московского царя и соединиться воедино с
Войском Запорожским. <Как же нам быть без хана?> - сказал, будто бы, Мефодий. - <У нас>, - сказал ему Дорошенко, - <есть паны: хан
крымский и султан турский, а под властью царя московского и короля
польского не хотим быть>.
139
содержался Мефодий: тот напоил допьяна чернецов, которые его
стерегли; ночью, как эти стражи уснули, тихонько вышел Мефодий
из монастырской ограды и сел в приготовленный для него экипаж.
Он благополучно добрался до Киева и явился к Шереметеву, как
бедный пленник, убежавший из неволи, которую потерпел за
верность царскому величеству. Чтобы оправдать свою верность, первым его делом было оговорить киевских духовных: архимандрита
печерского Иннокентия Гизеля, игуменов монастырей: Николаевского - Алексея Тура, Михайловского - Феодосия Сафоновича, Кирилловского - Мелетия Дзика, Братского - Варлаама
Ясинского, Выдубицкого - Феодосия Углицкого, Межигорского - Иоанна
Станиславского и, кроме них, киевского войта со многими
мещанами; на всех на них доносил Мефодий, будто бы у них велись
сношения с Дорошенком и с митрополитом Тукальским. Все
оговоренные отвергли взведенные против них обвинения; духовные лица
объяснили, что у них были сношения с Дорошенком единственно
по поводу монастырских маетностей, находившихся на правой
стороне Днепра, и притом велись с разрешения воеводы; все они
заявили тогда, что, напротив, беспорядки и смятения в Малороссии
возникли с той поры, как Мефодий воротился из Москвы и отдал
дочь свою за гетманского племянника. Мефодий из обвинителя и
доносителя поставлен был в положение человека, которому
приходилось защищать самого себя от обвинений. Шереметев сделал
допрос Мефодию. Епископ всеми увертками доказывал свою
непричастность к измене, а самое свое сближение с Бруховецким
объяснял тем, что он в этом случае исполнял волю государя, повелевшего ему помириться с гетманом. На Мефодия показывал еще
голова московских стрельцов Лопатин, что, будучи в Нежине, он, Лопатин, вместе с нежинским воеводою, слыхал от Мефодия
недобрые речи. Шереметев нашел, что ему, воеводе, как человеку
мирскому, неприлично устраивать лицу, носящему духовный сан, очную ставку с Лопатиным. В это время пришла к Шереметеву
отписка Дорошенка вместе с письмом Мефодия к Бруховецкому.
Шереметев раздражился против Мефодия тем более, когда в письме
епископа были оскорбительные отзывы о самом Шереметеве.
Киевский воевода приставил к епископу караул. Вскоре после того
сотники и стрельцы, стоявшие на карауле, доносили, что Мефодий
рассказывает, будто, по наущению Дорошенка, польский король не
велит пропускать по Днепру хлебных запасов для царских ратных
людей в Киев. Спросил о том воевода Мефодия; тот показал, что, напротив, стоявший тогда у него на карауле ротмистр Сонцев
говорил ему об этом еще в Чернигове. Тогда боярин Шереметев
сообразил, что если разойдется между людьми слух о таких речах
Мефодия, то произойдет <великое сумнительство>, и ратные люди не
станут надеяться прибытия себе продовольствия. Шереметев ре-
140
шился отправить Мефодия в Москву и доносил в Малороссийский
приказ, что в сказках своих киевских монастырей игумены, а также
киевские войт и бурмистры объявили, что бунты в Украине
начались с тех пор, как Мефодий сошелся с Бруховецким, и потому он, Шереметев, опасается, чтобы епископ в Киеве каких-нибудь бунтов
не завел, и отправляет его к великому государю.
Мефодия в Москву повез стрелецкий голова Иван Мещеринов
водою по Днепру. Когда он со своим узником прибыл в Старый
Быхов, быховский комендант польской службы сказал ему: <я
служу одинаково, как своему государю королевскому величеству, так
и твоему - царскому величеству, и должен остеречь тебя - не езди
на Могилев: в Могилеве мужики своевольные, епископа у тебя
отобьют. За день до приезда его двое чернецов из Киева пробежали на
двух лошадях в Могилев, чтобы взбунтовать народ и побудить от-, бить епископа>. Мещеринов повез своего узника через Чаусы, и сам
Мефодий сказал ему так: <Бог до вас добр, что вы на Могилев не
поехали, увидели бы сами, что бы с вами в Могилеве учинилось>.
Привезли Мефодия в Москву. Подвергли его допросу. Он ничего
не сказал на себя. Его отправили на заточение в Новоспасский
монастырь. Тем и покончилась историческая роль этого человека.
II
Беседа гетмана Дорошенка с посланцем Шереметева
Подымовым. - Ответ Шереметева. - Феофил
Бобрович в Гадяче. - Переговоры его с Андреем
Дорошенком. - Универсал Бобровича. - Отъезд его
в Москву. - Три претендента на гетманство. -
Нападение Суховеенка на Дорошенка. - Серко
поражает Суховеенка. - Усиление Дорошенка. -
Всеобщее нежелание малороссиян иметь у себя воевод
и царских ратных людей. - Протопоп Симеон
Адамович. - Козни его пред московским
правительством. - Доносы.
17-го ноября 1668 года прибыл к Дорошенку от Шереметева
подполковник Гаврило Подымов для разговоров. Он должен был
предложить Дорошенку, чтоб тот составил и прислал статьи, на
каких желал быть гетманом под рукою царя в левобережной
Украине.
<Я>, сказал Подымову Дорошенко, <сердечно желаю со всеми
городами обеих сторон Днепра быть под высокодержавною рукою
его царского величества, но только так, чтоб во всех городах и
левой и правой стороны воевод и царских ратных людей не было, чтобы в городах везде управляли полковники и старшины козац-
кие, и Белой-Церкви быть под моею гетманскою властью. Если
же в городах будут воеводы, то нам быть в подданстве у великого
государя никаким образом невозможно. Под королевскою же ру-
141
кою быть мы никак и ни за что не хотим: лучше нам быть под
бусурманами. Пусть будут воеводы и царские ратные люди только
в одном Киеве, оттого, что Киев нам самим удержать невозможно; а Киев бы великий государь по нашему челобитию изволил
непременно принять под свою высокую руку, а не отдавал бы его
королю и всем сенаторам, чтоб не было церквам поругания, а
христианам великой налоги; понеже всего малороссийского края
и духовные и мирские люди в одно говорят: за Киев стоять будем
и умирать, а полякам Киева не отдадим. Да в Польше теперь и
короля нет!>
Подымов заметил, что поступлению гетмана под царскую руку
мешает его дружба с татарами. На это гетман сказал: <была у
нас прежде с ними приязнь и присяга, но с их стороны увидали
мы неисправление: они брали -в полон жителей малороссийского
края; за это и мы станем их побивать>.
Гетман послал к Шереметеву с писарем войскового судьи Оли-
шевским временные условия союза: воеводы и ратные царские
люди могут оставаться, но только до времени, живя в мире и
любви с козаками и похмогать им против бусурман и
своевольников; в числе последних Дорошенко указал на Дмитрашку Райча, который с своим Переяславским полком передался на сторону
Суховеенка.
<Удивительно мне, - говорил Шереметев Олишевскому, -
чего это хочет гетман Петр Дорофеевич? Какое из того добро выйдет, когда воевод и ратных людей в городах его царского величества
не будет? В нынешнее шаткое время, При воровстве
переяславского полковника Дмитращки Райча, который сошелся с татарами, еслиб не было в Переяславе воеводы и ратных людей, давно бы
достался Переяслав татарам, и вам бы всем из Переяслава от
татар было великое утеснение: бусурмане по своему желанию всех
вас до ссущего младенца загнали бы в Крым! Воеводы и ратные
люди посланы от великого государя для обороны края, они бу-
сурманов не раз побивали>.
Олишевский сказал: <гетман Петр Дорошенко для того просит
вывести воевод и ратных людей, что в прошлых годах королевское
величество велел из Корсуни, Умани, Чигирина ратных людей
вывести и тем жителей малороссийского края увеселил>.
- Да, - заметил иронически Шереметев, - видели мы это
подлинно; в прошлом году, как только Чигиринский комендант
из города вышел в Польшу, так гетман собрал татар и пошел с
ними на Польшу, и многие города и села и деревни разорил.
Опасно, чтоб и у нас, на левой стороне Днепра, того же не
случилось, если воевод и ратных людей выведем.
Вслед затем Шереметев послал того же Подымова к Демьяну
Многогрешнохму уверить его от имени киевского воеводы, что ника-
1-42
ких нарушений козацких вольностей от царского величества не
было, как вымышляли изменник Бруховецкий с архиереем Мефодием
и Ваською Дворецким, что если были воеводы и ратные люди в
малороссийских городах для обороны малороссийских жителей от
бусурман, так это делалось по челобитию его ж, вора и
клятвопреступника Ивашки Бруховецкого, а коли из того что противное
сталось, то всетаки сталось то через него и по его челобитию.
Последовала Демьяну Многогрешному и царская грамота от 1-го декабря: государь убеждал наказного северского гетмана <не верить бого-
сварным прелестям Суховеенка и его союзника Калги-салтана, но
побивать где возможно богопротивных агарян и не слушать пусто-
душных слов плутов, когда они, ревнуя изменникам, учнут добрых
людей возмущать воровскими вымыслами.
Почти одновременно, как вел Дорошенко сношения с
Шереметевым, были у него другим путем посредствующие сношения
с московским правительством через русского шляхтича Феофила
Бобровича. Этот шляхтич по царскому указу вел их в Гадяче
чрез посредство гетманского-брата Андрея. Главное требование
гетмана Дорошенка, сообщенное через брата его Андрея, было
такое же, как и в сношениях гетмана с Шереметевым: чтоб в
малороссийских городах не было воевод и царских ратных людей, но на этот раз не исключался и Киев, тогда как в сношениях с
Шереметевым Дорошенко допускал в этом городе воевод. Андрей
Дорошенко от имени своего брата говорил Бобровичу: <по нашему
извечному обычаю, где живут козаки, там не должно быть воевод; в большом городе - полковник, в меньшем - сотник или атаман, а над всенародьем - войт. Если царь это примет, то гетман тотчас, пойдет в поход на соединение к Ромодановскому по царскому
указу. Мы не так, как прежние гетманы: не хотим от государя
вымогать денежной и соболиной казны; служить хотим вечно и
быть готовыми против всякого государева недруга, за одни только
за свои вольности, а из царской казны не хотим брать ни копейки.
С поспольства же сами будем отбирать подати и посылать
государю. Под властью Польши быть ни за что не хотим и просим, чтоб Киева не отдавали полякам>.
И все козаки в Гадяче особенно горячились за Киев: <Киев -
кричали они - наша матерь! Своими головами ляжем, а Киева
королю не отдадим! Будет великий государь велит из Киева своих
ратных вывесть, так мы и сами его отстоим, а Киевом ляхам не
владеть>.
- Мы этим перемирия меж государями не нарушим, если от
ляхов станем выбиваться, - говорил Андрей Дорошенко. - Пусть
великих монархов послы съезжаются и договариваются о вечном
покое, а гетман будет просить, чтоб великий государь не уступал
Киева в сторону королевскую; если ж упором ляхи придут к Киеву
143
и в Украину, станем обороняться саблею. В те поры ляхи станут
скорее с царским величеством мириться и сердце их Бог так
смягчит, что они и сами от нас отступятся.
После таких переговоров Феофил Бобрович разослал 23 ноября
в малороссийские города универсал духовного и мирских чинов
людям, убеждая народ оставаться в верности царю, не поддаваться
на прелесть врага Суховеенка, а держаться Дорошенка. Вслед
затем он уехал в Москву хлопотать о подкреплении вольностей
Войску Запорожскому.
Итак, после уничтожения Бруховецкого на левой стороне
Днепра явилось разом три искателя гетманского достоинства: Дорошенко, Многогрешный и Суховеенко. Первые два домогались
получить гетманскую власть от руки царя. Если бы Дорошенку, бывшему уже гетманом на правой стороне Днепра, удалось
получить гетманство на левой, то этим сама собою фактически па-‘
рализовалась бы сила Андрусовекого договора. Обе стороны
Украины, разделенные этим договором, соединились бы снова
воедино. Дорошенко был бы разом подданным двух государей: польского короля.по гетманству на правой стороне и московского
царя по гетманству на левой. Явление было бы странное, а между
тем оно было близко к осуществлению; но еслиб оно