признаны достоверными, и основываться на них нельзя, так как
неизвестно, от кого они присланы и кем писаны. Челобитчики, прибывшие в столицу, от лица всего народа доносили на Феофила
150
Бобровича, что он тайный-изменник и в доказательство
представили <прелестное> письмо, будто бы им писанное и распущенное
в народе, где охуждался Андрусовский договор и малороссияне
призывались к противодействию коварной политике соседних
государей, растерзавших их отечество. Просили челобитчики также
не принимать в Приказе писем от нежинского протопопа Симеона
Адамовича, так как от него затеваются междоусобия. О Феофиле
Бобровиче дан был им ответ, что великий государь уже приказал
воротить его к Москве, но прелестное письмо, обличавшее
Бобровича в измене, как видно, не внушило к себе веры, по крайней
мере неизвестно, чтобы Бобровичу было сделано какое-нибудь
стеснение или производился над ним розыск. О нежинском
протопопе челобитчикам отвечали, что протопоп прежде на ссору
ничего не писывал и впредь писать не учнет, а приезжал он в
Москву к великому государю с челобитьем за него же, гетмана, и за все Войско Запорожское. Такой ответ давался в то время, когда письмо протопопа Симеона с доносами находилось уже в
Приказе. Приехавшие с козацкими посланцами депутаты от
нежинских и киевских мещан привезли статьи, в которых, между
прочим, просили избавить мещанство от суда воевод и от козацких
стоянок, сопровождавшихся насилиями. На это отвечали, что все
статьи, касающиеся мещанства, будет указано рассмотреть на
предстоящей раде.
23-го января посланцы были приглашены снова в Приказ.
<Где, по-вашему, пристойнее быть раде?> - спросил их боярин
Хитрово.
- Мы промеж себя о том помыслим и скажем завтра, -
отвечали посланцы. - Мы назначим места два или три; лучше быть
раде в <тихом боку> (т. е. в безопасном нешумном месте), а
мнится нам, быть бы ей около Десны, - только чтоб черновой рады
не было, а чтоб на раде были только полковники и старшины; черновой раде нельзя быть потому, что места разоренные, и как
съедется много народа, так нечем будет корхмить лошадей. Мы
уже обрали себе гетманом Демьяна Игнатовича и бьем челом
великому государю: пусть бы его пожаловал, велел дать ему булаву
и знамя!
На другой день, 24-го января, их призвали снова и объявили, что великий государь назначает своими царскими послами на
раду боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского, стольника Артамона Сергеевича Матвеева и дьяка Григория
Карповича Богданова, раде быть в Батурине, на раду допускать
старшину козацкую и мещанскую, а черновой раде не быть.
25-го января было новое свидание. После дополнительных и
объяснительных бесед о подробностях того, на что в общих чертах
уже последовало-решение, спрошены были посланцы: <какие4 у
151
вас есть письменные улики против епископа Мефодия и против
протопопа Симеона?>
Посланцы отвечали: <улик с нами никаких не прислано, но
добудутся улики на раде. Мы подлинно ведаем, что вся дума у
гетмана Бруховецкого была с Мефодием, да с протопопом, да с
Ромодановским. Бруховецкий в то время посылал в Москву
бунчужного Ивана Поповича да арматного писаря Никифора; потом - разглашал, будто они ему сказывали, что <листов> его царю
не доносит боярин Нащокин, и будто бояре говорили, что
Малороссия царю не надобна>.
На это им сказали: <можно бы вам самим разуметь: то дело
несбыточное, чтоб ваших листов не докладывали его царскому
величеству! Такие непристойные речи говорил вам Ивашка
Бруховецкий и этим вмещал между вами смуту>.
В заключение посланцы просили об освобождении взятых в
плен малороссиян, томившихся в неволе во дворах бояр и дворян, о возвращении имуществ малороссийских торговцев, задержанных
по городам во время бывших смут. На все получили они в ответ
добрые обещания.
Феофил Бобрович, в то время как посланцы доносили на него
в измене, находился в Гадяче> Он туда приехал 10 января и
привез царские милостивые грамоты к гадячанам, к полтавскому
полковнику и к войтам с поспольством в Ромен, Зеньков, Лубны, Комышню1, Сорочинцы2, Драгайлов3, Опошню, Рашевку4 и Веп-
рик5. Всех малороссиян, задержанных по поводу смуты в
Белгороде, Сумах и в иных городах, велено было отпустить. 11-го
января в Гадяче на раде прочитаны были привезенные Бобровичем
царские грамоты; рассуждали на всякие лады и потребовали от
Бобровича, чтоб он ехал в Чигирин к гетману Дорошенку.
Бобрович отвечал, что ему нельзя будет ехать, если не дадут аманатов; некоторые малороссияне перед тем тайно шепнули ему: <если
поедешь к Петру Дорошенку, то попадешь в вечную неволю, а то -
станется и то, что быть тебе и без головы! Не доверяй Дорошенку.
Он сносится с турским султаном и по весне будет кровопролитие!>
Сам брат гетмана Дорошенка стал показывать какую-то
двусмысленность в обращении с Бобровичем. Пригласил он его на обед, и на этом обеде, против обычая, не было заздравной чаши в честь
великого государя, а 17-го января Бобрович был у обедни и за-
* Местечко Миргор. уезда, Полтавской губ.
2 Местечко Миргор. уезда, Полт. губ, при р. Пеле.
3 Под таким названием нет населенной местности. Может быть, На-
сдрагайлов - зашт. гор. Лебед. уезда Харьк. губ., при р. Суле.
4 Местечко Гадячск. уезда, Полт. губ. при р. Пслле.
5 Местечко того же уезда, при той же реке.
152
метил, что на ектениях не поминалось имени государя, но
поминали гетмана Петра, как главу малороссийского края. Бобровичу
объяснили, что так повелел митрополит Иосиф. Этот митрополит, сообщали Бобровичу, приказывал считать отлученными от церкви
всех попов, посвященных епископом Мефодием, и требовал, чтоб
они приезжали к нему для вторичного посвящения, если хотят
пребывать в священническом сане. Смекнул Бобрович, - начи-
нается-де что-то неладное и, не добившись аманатов, счел за
лучшее под каким-нибудь предлогом ускользнуть из Гадяча. Бобрович
просился на время в Каменное и в Лебедин; его не только не
пустили, а еще приставили к нему караульных. Караулили его
не очень строго. 23-го января вышел он как будто к одному га-
дячскому мещанину в гости и махнул в Каменное. Оттуда написал
он Андрею Дорошенку, что сделал это внезапно потому, что его
не пустили в Каменное и Лебедин, куда он просился для
государевых дел. Бобрович просил Андрея Дорошенка сберечь
оставленную в Гадяче свою рухлядь и обещал возвратиться в Гадяч, как только получит от гетмана Дорошенка подлинное
приглашение. Андрей Дорошенко отвечал, что удивляется, зачем Бобрович
уехал из Гадяча тайком, когда против него не было ни у кого
дурного умысла, когда все желают, чтоб старанием гетмана Петра
Дорошенка начатое дело пришло в совершенство; он бы, Феофан, теперь, ничего не опасаясь, ехал в Гадяч. В то же время, остерегаясь, чтобы царский гонец не написал чегонибудь своему
правительству, Андрей письменно пожаловался князю Ромоданозско-
му, что Бобрович убежал без всякой причины из Гадяча, где ему, кроме почестей, ничего дурного не оказывали.
Бобрович сидел в Каменном до февраля 3-го, когда пришло
к нему туда письмо от гетмана Дорошенка, который любезно
просил его приехать в Чигирин. Бобрович отправил гетманское
письмо в Приказ и докладывал, что ему нельзя ехать в Чигирин: узнал он, что к Дорошенку приехали посланцы цесарский, литовский и от белогородских татар; <Без государевой грамоты>, писал Бобрович, <.назовут меня шишом и словесно наедине
объясняться с Дорошенком нельзя будет. Кажется, лучше крепить одну
левую сторону, а о правобережной оставить попечение; народ все
прелестный, лукавый: как надокучивал им Суховеенко, так они
к нам кидались, и Андрей Дорошенко писал в городы и призывал
всех на верность царским именем, а теперь, как уже побили
Суховеенка, так не то заговорил Андрей Дорошенко, все только
на гетмана указывает и говорит: где гетман будет, там и мы с
ним будем^ Покамест Суховеенко с татарами воевал против
Дорошенка, - всем пленным царским ратным людям дал
Дорошенко льготу, отобравши от них присягу, что не убегут, а как
Суховеенка разбили, так Дорошенко приказал их посадить снова в
153
темницу и забить в колодки>. Сами пленные воеводы сообщили
об этом Бобровичу письмом.
Вслед затем гетман Дорошенко, узнавши, что города левой
стороны били челом царю, приказал своему брату Андрею ехать из
Гадяча к нему в Чигирин, распродавши всю свою рухлядь, и взять
с собою царского посланца Феофила Бобровича. Бобрович не
поехал по зову Андрея, отговаривался неимением царского указа, а в
случае если бы Андрей Дорошенко попытался насильно потащить
его, решался бежать в Москву, хотя бы и мог подвергнуться гневу
государя за самовольство. Но этого не случилось. Бобрович не
поехал к Дорошенку, не бежал в Москву, а был туда отозван по
царскому указу. Тем и окончилось неудачное его поручение устроить
сделку московского правительства с правобережным гетманом.
У Дорошенка в то время завелись иным путем сношения с
Москвою, через князя Ромодановского, стоявшего тогда с царским
войском в Судже. Ромодановский отправил к Дорошенку гонцом
ротмистра Карпа Бабкина ходатайствовать об освобождении пленных
воевод и царских ратных людей, и в том числе сына Скуратова, товарища князя Ромодановского. Дорошенко отвечал: <известен
благородию твоему наш нрав. В нашей земле не так, как у великого
государя его царского величества в Великой России, где все мило- , стивым повелением государя чинится; у нас без совета полковников
и товариства ничего учинить не можно. Даю .ведать благородию
твоему: пленные ваши у нас не в какой-нибудь неволе, а по воле живут, при нашей любви и милости. Скоро даст Бог неприятеля-бусурмана
.из нашей земли выгоним, тогда за прибытием всех полковников и
за общим советом и Григория Петровича Скуратова, и воевод, и
ратных людей отпустим и ни единого из них не задержим>.
Дорошенко отпустил, однако, тогда же полковника Гульца с
челядником и прапорщика Тараса Смирнова. Гетман сказал
Бабкину: <как великий государь укажет отпустить всех взятых
жителей малороссийских городов, тогда и мы .вам отпустим воевод
и всяких чинов полоненников>. Из малороссиян, которых отпуска
домогался гетман Дорошенко, были между прочим полковники: прилуцкий Чернавский, ирклеевский Попкевич, судья Незамай, писарь Шийкевич и знаменитый Тимофей Цыцура, живший в то
время в ссылке в Томске. Указаны были еще многие имена. Рус- ‘
ских пленников у Дорошенка было семьдесят, из них 34 в Брац-
лаве, другие в Чигирине. О содержании пленников в Чигирине
Бабкин сообщал так: <государевых людей гетман велел кормить
и поставить по дворам, и шубы и сапоги им подавал, и к себе
их обедать призывает почасту>. Но такое любезное обращение
было только тогда, когда еще Дорошенко побаивался Суховеенка, а как перестал его бояться совершенно, то и с пленными вели-
короссиянами стал обращаться иначе.
154
IV
Приготовления к раде. - Домогательства
Дорошенка. - Съезд в Глухове. - Толки о праве
козацких послов присутствовать при переговорах
России с Польшею. - Избрание в гетманы Демьяна
Игнатовича Многогрешного. - Статьи, прочитанные
на раде от царского посланника. - Толки о воеводах
и ратных людях и об удержании Киева. - Доводы со
стороны Ромодановского против желания не иметь в
Малороссии воевод. - Присяга нового гетмана. -
Отписки. - Уведомление Дорошенка о
совершившемся выборе. - Отъезд Ромодановского из
Глухова.
С 12-го февраля 1669 года в Москве начались приготовления
к предстоящей ^аде для избрания нового гетмана левобережной
Украины. По царскому указу, от лица верховной московской
власти назначен был на эту раду князь Григорий Григорьевич^ Ро-
модановский, а в товарищах ему стольник Артамон Сергеевич
Матвеев и дьяк Богданов; с ними, для оберегания, отправлялись
конные и пешие государевы ратные люди, стольники, стряпчие, дворяне и жильцы. Съезд всех определенных к посольству был в
Севске, куда Матвеев прибыл с своими из Москвы, и там
дождался Ромодановского из Суджи, где тот стоял с войском.
Весть о намерении Москвы избрать на раде нового гетмана для
левобережной Украины подействовала неприятно на Дорошенка.
Он видел в этом неудачу своих планов сделаться гетманом обеих
сторон Украины. <Удивительно мне, - писал он Ромодановско-
му, - что твоя милость, знаючи добре мене обеим сторонам
гетманом, листами ссылаешься с Демьяном Многогрешным, наказным
нашим гетманом. Надлежало бы твоей милости, по сердечной своей
христианской любви, желать, чтоб и высокая честь его царского
величества, и слава Войска Запорожского ненарушна была, а не
того, чтоб от веков во едином союзе пребывающая Украина, которая
через тыялета облиялася кровью, снова в разность приходила.
Прошу обо всем, что тебе поверено от его царского величества, ведомо
чинить ко мне, а не к наказному гетману северскому. А из того
поступка, что мимо нашего ведома чинится, что возрастет? Сам твоя
милость, как мудрый, домыслитися можешь>.
Но на это письмо не последовало ответа; по крайней мере, в
современных делах его нет.
В подобном смысле писал тогда Дорошенко и к Шереметеву.
Он извещал, что, собравши раду, хотел отправить к царю
челобитье, как вдруг узнал, что с бывшим полковником черниговским, его, Дорошенка, наказным гетманом, заводятся <потайные тракты>.
Демьян в глазах Дорошенка походил на тех <закутных
(заугольных) гетманишек>, которые после смерти Богдана Хмельницкого, 155
ради своих частныхNвидов, провозглашали себя гетманами и
производили междоусобия. Дорошенко просил Шереметева, чтобы все
сношения о важных делах производились с ним, настоящим
гетманом, а не с его наказными, и чтобы войсковые клейноты (знаки
гетманского достоинства) никому не отдавались до возвращения
послов, которые от него с рады будут посланы к государю. На
это письмо Шереметев отвечал, что с Демьяном никаких тайных
договоров нет, а, били челом люди малороссийских городов левой
стороны Днепра, чтобы государь позволил им по прежним правам
отправляться раде. <Ты>, выражался Шереметев в своем ответе, <удивляешься делам Демьяна Многогрешного, а мы так
удивляемся, что ты к нам пишешь и желание подданства объявляешь, а с турским царем списываешься, посылаешь к нему своих послов
и от турского царя у тебя частые послы бывают, а нам о том не
пишешь>. Писал Дорошенко и к самому Многогрешному, представлял ему, что отечество терпит от розни, целые края
обратились в пустыню, много малороссиян сослано в Сибирь и другие
края Московского царства. <Правда", писал он, <достойное хвалы
дело жить в согласии с Москвою и быть в подданстве у
православного монарха, но только не на таких условиях, как покойный
Бруховецкий>. Дорошенко приглашал Многогрешного отправить
послов своих на раду, которая должна собраться на первой неделе
великого поста в Корсуне, Многогрешный отправил это дорошен-
ково письмо 15-го февраля в Малороссийский Приказ и писал, что Дорошенку не следует ни в чем доверять, потому что он
сносится с турками и составляет с ними какие-то договорные статьи.
Расточая уверения в своей готовности проливать кровь за царские
выгоды, Демьян доносил, что по его старанию полко!ники: киевский Солонина и переяславский Дмитрашко Райча учиняются в
подданстве великому государю.
Посланцы, бывшие в Москве в январе, не привезли
окончательного решения: в каком именно городе будет рада. Демьян
Игнатович писал князю Ромодановскому, что лучше быть раде в
Новгороде-Северском, дабы на ней мог присутствовать
архиепископ Лазарь Баранович, который по своим летам и по здоровью
не такая особа, чтоб можно волочить его далеко. Но князь Ромо-
дановский отвечал, что по указу великого государя раде быть в
Глухове, потому что в этот город удобнее приехать из иных городов
малороссийских; князь приглашал Многогрешного ехать в Глухов
и звать туда полковников и иных начальных людей из Козаков и
мещан; он сообщал, что о том же написано уже и архиепископу.
Повинуясь царскому указу, Демьян прибыл в Глухов 27-го
февраля. <Жестокий путь устрашает меня немощного>, - писал
Лазарь Баранович, - <но Божие дело царственное и мирское
нудит -мя; во имя Господне пойду>. 1-го марта приехали в Глухов
156
и царские послы. Не доезжая до города в трех или четырех
верстах, встретил их Демьян Многогрешный со всею старшиною и
с козаками. Главный посланник, князь Ромодановский, посадил
Многогрешного с собою в карету; при въезде в город встречал их
на городских воротах глуховской соборной церкви протопоп с
духовенством и горожанами. Вышедши из экипажей, посольство
прикладывалось к Спасову чудотворному образу, с которым
приехало оно из Севска; велели нести этот образ в глуховской собор, отслужили там молебен, потом князь Ромодановский приказал
этот образ поставить у себя на дворе.
На другой день, 2-го марта, Демьян с асаулом Гвинтовкою
вдвоем приехали к Ромодановскому. Боярин приказал читать
вслух статьи, на которых должен будет постановиться договор на
раде. После чтения этих статей боярин говорил: <в вашей
челобитной вы написали, будто на польском сейме постановлено
обратить православные церкви в костелы; но в перемирной третьей
статье Андрусовского договора утверждено, чтоб русским всякого
чина людям вольно было во всех городах и местах, достающихся
в сторону его королевского величества, отправление греческой
веры: Буде в Короне и Княжестве делается утеснение церквам, то
великий государь прикажет своим полномочным послам, на съезде