недоброжелатели. Сумский полковник Герасим Кондратьев был один
из таких. Демьян Игнатович жаловался, что этот полковник хочет
быть сам гетманом и роет под Демьяном яму, переписываясь с
враждебными полковниками. Не слишком надежною крепостью
считали малороссияне для Демьяна Игнатовича и временное
благорасположение Москвы; Дорошенко, услыхавши, что Демьян
надеется на московские силы, говорил: ну, плоха надежда, москов-
1 Мест. Лохвицкого уезда, при р. Многе.
2 Деревня Лохвицк. уезда, при р. Удае.
3 Мест. Лохвицк. уезда, при pp. Многе и Удае.
176
ские люди обманчивы; сегодня Ромен возьмут, завтра Миргород, а там Полтаву, а потом Демьяна им не нужно будет и они его
с гетманства сгонят.
Дорошенко хоть и воевал с Многогрешным, но в то же время
вел с ним и переписку; Дорошенковы сношения с Турциею и
присяга на подданство турецкому султану были уже повсеместно
известны, а Дорошенко всетаки старался от малороссиян укрыть
их, до поры до времени, и в письме к Многогрешному делал ему
упреки за то, что он верит дурным слухам, которые распускают
о Дорошенке враги. <Не обрящется, - писал он, - того никогда, чтоб я любезную отчизну Украину турскому царю в подданство
имел запродавать, и в мысли моей того никогда не бывало>.
Соперник Дорошенка Ханенко всеми способами подделывался в
дружбе к Демьяну, лишь бы его побудить вместе с собою воевать
против Дорошенка. Но Демьян Игнатович в своих отписках, посылаемых в Приказ, сообщая об этом, присовокуплял от себя
такое мнение, что лучше оборонять свой собственный край, чем
вмешиваться в дела, происходящие в землях Речи Посполитой. В
Москве это понравилось, потому что сходилось с основными
взглядами тогдашней московской политики, и царь в своем письме к
Многогрешному (20 ноября) указывал не подавать помощи Ха-
ненку, а только охранять спокойствие левой стороны Днепра.
В декабре 1669 года гетмана Многогрешного встревожило
следующее обстоятельство. Из комиссии полномочных послов, собравшихся но поводу установления границы между Россиею и
Польшею по силе Андрусовского договора, ехал через Малороссию
прапорщик Фаддей с каким-то поляком; везли они письмо к До-
рошенку и на пути заезжали к архиепископу Лазарю и к гетману
Демьяну; они сказали им, что в Киеве будет комиссия и козаки
должны будут подать челобития королевскому величеству о своих
делах. Гетман Многогрешный, человек горячего права, принял
слова эти с гневом: <для чего, говорил он, едете вы через державу
его царского величества и везете письмо к Дорошенку, а мне
письма от полномочных послов с вами нет: Дорошенко в письме
к нему наименован гетманом обеих сторон Днепра, меня же
гетманом не именуют, а хотят, чтоб мы ехали с челобитьем к
королю>. Демьян Игнатович до того вспылил, что даже хватался за
саблю и кричал: <никогда этого не будет! Не зарекаемся класть
свои сабли на польские шеи, как и прежде бывало! Один раз с
Войском Запорожским я присягу учинил царскому величеству, и
за него, великого государя, мы все умирать готовы, а к польскому
королю ездить нам незачем!>
Посланцы были отпущены и, едучи по городам, оставляли
списки призвания малороссиян к участию в комиссии. Полномочные
послы - польский Ян Гнинский и царский Ордын-Нащокин с
177
товарищами - приглашали духовных и мирских людей Украины
послать к ним для совета депутатов, выбравши благоразумных
особ, чтобы Украина никуда к чужим не склонялась. К гетману
Дорошенку посылалась особая отписка в таком смысле: <хотя
ходят слухи, будто гетман Дорошенко, усомнившись в милости и
любви христианских государей, склоняется к иноверной обороне, однако этому слуху мы не верим и думаем, что не найдется такого
нечестивого христианина, чтоб мог душу свою, искупленную
кровью Христовою, добровольно продавать неприятелям креста
святого. Великий государь, его королевское величество и Речь По-
сполитая Короны польской и Великого Княжества Литовского всем
козакам, по обеим сторонам Днепра живущим, вины их прощает
с тем, чтоб козаки, за обвещением обоих великих государей, короля польского и царя московского, или которого-нибудь из них, принявши благодарно сию милость и благодеяние, отлучались от
неприятелей святого креста, не держали с ними никакого совета
и более с ними не смели соединяться, а прислали бы к его
королевскому величеству своих послов с изъявлением послушания>.
Это писание, действительно выраженное неясно и сбивчиво, привело в большое смущение гетмана Демьяна. Увидевшись с
архиепископом Лазарем, он говорил: <я учинен гетманом в царской
отчине, а ныне без моего ведома идут через царскую отчину
грамоты, да еще указуют путь всем козакам к королевскому
величеству! Да нам-то какой путь может быть к королю, наравне с
козаками той стороны? Мы ведь добровольно избрали себе
государя царя православного; если и согрещихом на небо и пред ним, так он же, свет-государь, простил нас. Что же, разве нас государь
отдает ляхам? Да ведь с ними у нас многолетняя брань была: выгнали мы из Украины от себя ляхов, доброхотно отдали
Украину православному монарху и хотим жить при вольностях наших
и умирать за достоинство его царского пресветлого величества.
Ты, святитель, обещал нам, что царь будет нас защищать от
неприятелей, а нас как защищают? Татарские орды отчину царскую
разорять начали, я целое лето не допросился у великого государя
помощи; теперь же царь нас отдает королю!
Архиепископ Лазарь, сообщая в Москву (30-го ноября) об
этой беседе с Многогрешным, указывал, что действительно
ехавшие люди, оставляя списки приглашения людей духовного и
мирского чина, подали тем повод народу бояться, что царь отдаст
левобережную Украину Польше>. Дело для Демьяна Игнатовича
объяснилось не ранее, как царскою грамотою, писанною’ 27-го
декабря. В ней было сказано, что если в листах польских, назначенных к Дорошенку, не упоминалось о гетмане Демьяне
Игнатовиче, то это потому, что гетман Демьян Игнатович, со всем
Войском Запорожским, великому государю служит верно и ни-
178
какого <случения> с бусурманами не имеет, отводить его не от
кого; что было писано о депутатах с челобитною к королю, то
относилось к правой стороне Днепра. Посланцу Лазаря Барано-
вича игумену Ширкевичу в присутствии царя было прочитано, что за милосердием Божием Украину левой стороны Днепра никто
из-под царской высокой руки исхитить не может и в том бы он, гетман, был надежен.
Царь потребовал от гетмана Демьяна Игнатовича составить
ведомость об убытках, причиненных от Дорошенка левобережной
Украине, и известить, какие города держатся еще его власти в
полках Лубенском, Миргородском и Полтавском. Демьян
Игнатович отвечал, что выше сил человеческих будет изложить в
точности все сожженное и перечислить людей, захваченных в бу-
сурманскую неволю во время Дорошенкова нашествия: выйдет
убытка на несколько десятков миллионов. Города же 1670 года, состоявшие во власти Дорошенка, были: 1) Лубенского полка -
Лубны, Пирятин, Сенча, Лохвица, Яблонов, Лукомля, Ярошин, а из того же полка отдались государю города: Городище, Курянка, Чернуха, Глинск, Ромен и Смелая: 2) в Полтавском полку во
власти его состояли: Полтава, Зеньков, Лютянка, Коваленка, Бурки, Барановка, Шишак, Яреска, Богачка, Белоцерковка, Балак-
лейка, Опошня, Решетиловка, Санжаровы Старый и Новый, Ки-
шенка, Переволочна, Кобыляки; 3) в Миргородском - Гадяч, Рашевка, Комышная, Сорочинцы, Уцтивица, Миргород и Хорол; сверх того - города, лежащие на левой стороне Днепра, но
приписанные к правобережным полкам, к Чигиринскому: Остапья, Голтва, Манжалейка, Омельник, Поток, Кереберда, Кременчуг, Чигирин-Дуброва, Веремеевка; к Черкасскому - Ирклеев, Кра-
пивна, Золотоноша, Домонтов, Песчаная, и к Каневскому - Бо-
гушева-Слободка и Бубнов.
По этим известиям видно, что гетманская власть
Многогрешного далеко не простиралась на всю левобережную Украину, да
и там, где ее признавали, она не была до того тверда, чтоб
удерживать народ в спокойствии. В январе 1670 года подьячий Ми-
хайло Савин, едучи из Новгород-Северского к Батурину, видел, как толпы людей из разных городов-бежали в страхе, покинувши
свои дома и имущества; одни стремились скрываться в
укрепленных городах <в осаду>, другие собирались переселяться в
великорусские города. <Мы пропали, - кричали они, - царь нас
хочет выдать польскому королю! Если так станется, - говорили
смелейшие, - мы станем с поляками биться, не щадя голов
своих. - Нет, - кричали другие, - чем подальше от беды, тем
лучше, хоть бы на край света забежать>. Везде только о том и
толковали, что не сегодня-завтра возьмут ляхи Киев и рассыпятся
по всему краю. <Все православные, - писал Лазарь Баранович
179
в Москву, - плачут горько и мятутся от этого слуха. Сжалься, государь, над кровью своею, над своим искони вечным отечеством!
Ведь правоверные великие князья киевские, начиная с
равноапостольного Владимира - твои предки, кровь твоего пресветлого
величества! Не отпускай же собственности своей, вещего града
Киева, в иноверные руки на вечное поношение и жалость всего
православного христианского народа>.
В области управления гетмана Демьяна господствовала неу-, рядица. Когда в Светлое Воскресение 1670 года, по обычаю, пол-, ковники съехались в Батурин, двое из полковников не явились к
гетману, а явившихся упрекал Демьян, что замечает в них мало
к себе расположения. Он им говорил тогда такую речь: <Вести
ко мне доходят, что во всех городах меня козаки мало любят; а
если вправду так, что не любят меня, так пусть бьют челом
великому государю об избрании нового гетмана. Я уступлю
войсковые клейноты тому, кого выберете; пока же я буду гетман, то
буду укрощать своевольников сколько мочи моей станет; на том
я великому государю присягал: не таков я, как изменник Брухо-
вецкий, что как Иуда Христа предал; так он великому государю
изменил. Я же обещался за государя помереть, и вперед пусть
слава такова будет на род мой!>
Дмитрашка Райча, ударив по столу, с жаром произнес: <Полно
уж нам таких гетманов обирать, чтоб из-за них кровь
христианская лилась. Будем себе единого государя иметь неотступно, а
своевольников станем укрощать>.
Все положили на общем совете не склоняться ни на какие
неприятельские прельщения, упорно стоять против каждого
неприятеля и во всем быть послушным гетману.
Все это, однако, не оказывалось вполне искренним. 19-го
апреля, на другой день после рады, на которой был дан гетману
обет в послушании, один гетманский челядник сказал
великороссийскому подьячему, бывшему тогда гонцом: <только
переяславский полковник, да староду.бский Петр Рославченко с гетманом
заодно служат государю, а прочие - так и сяк>.
Полтавского й~ Миргородского полков козаки, увлекаемые в
одну сторону универсалами Дорошенка, в другую - универсалами
Многогрешного, все еще сами не знали, к кому им пристать. Они
находились в беспрестанном сношении с козаками других полков
и повсюду распространяли дух непостоянства; не менее их
оказывали на народ влияние запорожцы, которые шатались повсюду
и учили всех никому не повиноваться.
Край малороссийский все больше и больше приходил в упадок
от нескончаемых междоусобий и татарских нашествий; селения
пустели, жители во множестве переселялись в слободские полки
и вообще в царские земли>; обнищало хозяйство остававшихся
180
на родине отцов и дедов. Недавно было еще то время, когда поляки
называли Украину плодородным Египтом, когда даже и после
тяжелых и кровавых войн Богдана Хмельницкого, проезжавший по
Украине араб Павел, архидиакон патриарха Макария, следовал
от подольских границ до Киева посреди потонувших в садах и
пасеках хуторов и хлебных гумен, а приехавши в лавру, был
угощаем вином, добываемым из собственных виноградников; теперь царь Алексей Михайлович пытался добыть из Малороссии
строителей виноградников и овощных садов и посылал затем в
Печерскую лавру, так как в ее волостях этого рода хозяйство
давно уже приобрело славу. Иннокентий Гизель отвечал ему: <таковых строителей не токмо во всей святой лавре ныне не стало, но и на иных местах в наших странах нет, за различными злыми
мятежами здешними и многими обидами и сполохами, для чего
и наши винограды запустевают>. Упало тогда и духовное
просвещение, так озарившее русскую церковь из Киева. Киево-Братский
монастырь с его коллегией, по свидетельству того же Иннокентия, пришел в крайний упадок: церкви его были’ сожжены, братия
бродила, нуждаясь в пище и в одежде; учители и проповедники
слова Божия, пребывая <алчными и хладными>, не могли вести
своего доброго дела. Иннокентий просил для них царской
милости, и царь Алексей Михайлович обещал подавать им пособие.
Из всех вотчин Братского монастыря оставалась одна деревня на
Днепре, дар Петра Могилы, но и та была разорена. И другие
киевские монастыри: Межигорский и Выдубицкий находились в
нужде и просили пособий от благочестивого царя.
VII
Многие городки левобережной Украины сдаются
Многогрешному. - Вопрос о резиденции гетмана в
левобережной Украине. - Полтавский полковник
присягает царю. - Подозрение Демьяна на
Ханенка. - Романовский выправляет у
константинопольского патриарха неблагословенную
грамоту против Демьяна. - Царь успокаивает
Демьяна и ходатайствует за него пред патриархом. -
Посольство Дорошенка в Польшу. - Проект
примирения с поляками. - Острожская комиссия. -
Ханенко принимает польские условия и признается
гетманом от Речи Посполитой.
Беспокойства, угрожавшие власти Дорошенка на правом
берегу Днепра, снова побудили его отложить намерение подчинить
себе левобережную Украину. Он вызвал чс левой стороны Днепра
и своих Козаков, и присланную ему от силистрийского паши
белгородскую орду. Но едва только вышли с левой стороны дорошен-
ковы козаки и татары, городки, прежде державшиеся Дорошенка, стали сдаваться Многогрешному и присягать на подданство мос-
181
ковскому государю. Так поступили гадячане, рашевцы, лохвичане, лубенцы, сорочанчане, бурченцы, лютенчане, сенчане, лукомляне, оржичане, боромцы, пирятинцы. Их посланцы перед святым
евангелием произнесли присягу и целовали крест на верное и
неотступное подданство законному государю в батуринской церкви
св. Николая, и об этом известил гетман царя через генерального
асаула Гвинтовку, в начале 1670 года.
Весною того же года городки левобережной Украины
продолжали один за другим сдаваться Демьяну, и в половине апреля
он извещал царя, что уже прчти вся левобережная страна
склонилась в подданство великому государю; он просил указать, где
ему иметь гетманскую резиденцию, в Гадяче ли, где она была
при Бруховецком, или в Батурине, где находился тогда Демьян
сам. Гетман также просил прислать московских стрельцов, которые бы находились при нем безотлучно для оберегания гетманской
особы, потому что иначе, при непостоянстве и шатости
малороссийского народа, он не может быть безопасен. 2-го мая на эту
челобитную последовал царский указ, что гетман может жить, где
пожелает, но лучше было бы, если бы он остался в Батурине. С
тех пор Батурин стал постоянною резиденциею гетмана, что и
продолжалось вплоть до измены Мазепы. На просьбу Демьяна
послали ему приказ московских стрельцов под начальством Ко-
лупанова, с тем, что Многогрешный обязан был давать им
содержание. С той поры вошло в обычай посылать гетману
великороссийских стрельцов для составления около него отряда
телохранителей: это было подручно московской политике, потому
что стрелецкие начальники вместе с тем могли и надсматривать
над поведением гетмана. В конце мая и полтавский полковник
Федор Жученко, недавно избранный, принес от имени полка
своего присягу царю на верность в батуринской церкви св. Николая.
Несмотря на успехи, гетман должен был постоянно опасаться
и явных, и тайных врагов. Беспокоил Многогрешного Ханенко
тем, что, живучи в Сече, именовался гетманом Войска
Запорожского и посылал своего посланца, запорожца Степана Обиду, в
Москву с уверением, что ему удалось вынудить у крымского
хана, как у союзника запорожцев, обещание быть готовым на
войну против царских недругов. В Москве приняли это
посольство милостиво. Ханенковы известия имели вид правды, потому
что царский гонец Порсуков, посланный в Турцию, сообщал, что крымский царь Адиль-Гирей объявил турецкому султану: готов он с своей стороны заключить с московским государем
мир и освободить Шереметева и других московских пленников, содержавшихся в Крыму, пусть только московский царь
обяжется платить хану каждогодную дань. Многогрешный опасался, чтоб Ханенко таким образом не оказал Москве важных услуг, 182
через то не подделался бы в милость и потом не свергнул бы
Демьяна с гетманства.
Но чувствительнее его поразила интрига, подведенная против
него в Константинополе. После избрания Многогрешного в
гетманы, Роман Ракушка, бывший при Бруховецком войсковым
дозорщиком в Нежине, ушел на правый берег Днепра, подделался к
митрополиту Иосифу и был поставлен от него в священнический
сан. Отправился он после того в Царьград с рекомендацией) митрополита, явился к цареградскому патриарху Мефодию в сане
брацлавского протопопа", под именем Романовского, жаловался на
гетмана Демьяна, что тот ограбил его - завладел его домом в
местечке Погаре. Какими-то путями Романовский вкрался в
доверие патриарха Мефодия до того, что выхлопотал от его имени
неблагословенную грамоту на Многогрешного. Он прислал один
список ее прямо гетману нарочно, чтоб раздразнить его; вместе
с тем послал он в Украину разным лицам еще несколько списков