прадедов и дедов привыкли считать своими прирожденными врагами и
разорителями, вдруг превращались в их сторонников и защитников, и страх очутиться под властью бусурман уже многих погнал за
Днепр искать нового отечества. Самые приверженцы Дорошенка
колебались, и если под его влиянием мирились с мыслью быть под
турецким господством, ради сохранения самобытности Украины, то
легко и отвращались от такой мысли по другим противным
наущениям. Осенью 1671 года у Дорошенка оставалось верным ему охочее
войско - серденята, да выборные козаки из разных полков. Татр
с ним было мало. Нового крымского хана Селим-Гирея он не мог
дождаться. Прибыл к нему Нураддин-салтан, но только с шестью
тысячами, и стал у Городища, недалеко от Корсуна; с ним одним
Дорошенко не решался возобновить борьбы, не дождавшись
белгородской орды, которую обещал ему прислать падишах, и которая
явилась не ранее 13-го ноября, в количестве двадцати тысяч; с нею
прибыли и турки, по одним известиям, в числе десяти, по другим -
только двух тысяч.
Между тем король Михаил приказал в начале зимы
приостановить военные действия, и коронный гетман ушел из-под Кальника, которого не добыл, во Львов, оставивши на Подоли своего товарища, польного гетмана Вишневецкого. Сам польный гетман стоял в Баре.
В городках Рашкове, Чечельнике. Могилеве, Брацлаве, Стене, Кар-
сановке, Тымановке расставлены были польские хоругви. Козаки
Ханенка занимали Бершад и Лодыжин. В Илинцах1 Серко и Ха-
ненко собрали поспольство с Подоли и Козаков на раду; прислали
туда своих делегатов и польские гетманы - уверить малороссиян
под присягою, что вперед будут их содержать сообразно старинным
правам. Конечно, в этом не было ничего искреннего и прочного и
никакие старинные права не могли удовольствовать народа, искавшего новой жизни, а не старых прав. Сам Собеский понимал это и
писал: <мы стараемся их увещаниями удержать в повиновении и
они обещают, а как явится здесь турецкий паша или крымские
орды, так уж не наша воля здесь будет.
1 Мест. Линов. уезда, Киев, губ., при р. Соби.
196
_ По прибытии белгородских татар Дорошенко одну часть их
разместил в Украине, а другую взял с собою и двинулся к Подоли.
Лодыжинцы тайно прислали известить его, что сдадутся, как
только он явится, и по их подущению Дорошенко 24-го ноября напал
на Лодыжин, но Ханенко заперся в замке. Городки и селения
стали приставать к Дорошеику. Отстали от поляков Ямполь, Туль-
чин, Черниховцы, Винница, Камяница и другие; польские
жолнеры, составлявшие в них залоги, ушли в более крепкие - Раш-
ков, Могилев, Шаргород, и запрятались в них, уклоняясь от
вступления в бой с неприятелем: они знали, что ни козаки, ни
татары не решаются охотно тратить продолжительное время на
добывание укрепленных местностей. На первый день Рождества
Дорошенко сделал нападение на городок Тростянец; посад (или
<мисто>) был взят, жители частью захвачены в яссыр татарами, но замка, где засели поляки, Дорошенко не взял и отступил от
него 30-го декабря. Белгородские татары, бывшие на войне с До-
рошенком, не только составляли его главную силу, но расходились
по сторонам загонами, хватали жителей-и угоняли в свои степи.
Дорошенко не только этому не препятствовал, но сам осуждал на
яссыр татарам тех из местных жителей, которые окажут
сопротивление или же изменят Дорошенку и перейдут к Ханенку-r Набравши яссыру, белгородские татары спешили уходить домой, и
сам Дорошенко после нового года уехал в Чигирин. Есть польское
известие, что паволоцкий полковник замышлял овладеть булавою
Войска Запорожского, и это побудило Дорошенка преждевременно
прервать войну.
Тем белгородским татарам, которых, выступая на Подоль, Дорошенко разместил в Украине, дано было от гетмана строгое
приказание - не предпринимать набегов на левый берег Днепра; но
одно появление их на правой стороне, и притом недалеко от
Киева, произвело чрезвычайную тревогу в поспольстве.
Правобережные прочане, которых от прихода татар стало более, разнесли
переполох между обывателями левобережной Малороссии.
Посещавшие в ту зиму московские гонцы писали: <в городах и
местечках всполохи бьют, из вестовых пушек стреляют беспрестанно, чтоб люди с своими пожитками убегали в осаду в города; твердят, что не сегодня-завтра появятся татары и станут забирать в полон
жителей>. Страх этот оказался напрасен. Все белгородские татары, расставленные по Украине, пошли за своими товарищами домой.
Осталось их только полтораста с мурзой, да Нураддин-салтан с
своей ордою, расположившийся в Корсуне.
По соседству с Киевом поляки наводили страх не хуже татар.
30-го декабря польский полковник Пиво-Запольский взял
Васильков и расположил там своих полчан; малороссийские жители хо-‘
тели было не пускать к себе поляков и многие за то лишились
197
жизни. В январе 1672 года Пиво-Запольский занял Макаров, Брусилов и Межигорский монастырь и очутился под Киевом.
Служилые царские люди, ездившие из города за дровами в лес, за
Лыбедью наткнулись на поляков, и те отняли у них лошадей, оружие, поснимали с них платье и самих покололи оружием.
Киевский воевода кн. Козловский доносил, что в Киеве мало
царских ратных людей, - всего 2.489 человек, - и опасно, чтобы
поляки, проведавши про это, не попытались внезапно захватить
Киев в свои руки. Побывшие на правой стороне Днепра
малороссияне, возвратясь домой, рассказывали, что поляки говорили
им: <мы вот когда-нибудь нежданно-негаданно перейдем Днепр и
наделаем разорений, а вы не будете в силах ничего: - пока-то
вы от вашего царя указ получите!>. Еще в октябре 1671 года один
киевский мещанин рассказывал, что видел двенадцать торговых
малороссиян, ехавших из Волощины и порубленных поляками, а
в селах, принадлежавших Печерскому монастырю, жолнеры
полковника Пиво-Запольского нагло забирали у жителей скот, хлеб, даже выбирали их пожитки из скрынь; гетман Многогрешный, донося об этом в Приказ, прибавлял, что коли поляки начинают
с малороссиянами задор, то и малороссияне станут им
отплачивать тем же, потому что народ малороссийский этого терпеть не
обык. Тогда’Демьян Игнатович разрешил всем свободно
переходить на правую сторону Днепра и под знаменами гетмана Доро-
шенка воевать ляхов.
И в Москве стало было не ладиться с поляками. Когда приехал
в царскую столицу польский посол Гнинский вести с боярами
переговоры о мире, ‘на основании Андрусовского договора, московские бояре домогались допустить к совещаниям посланцев ко-
зацких, приехавших от гетмана Демьяна Многогрешного. Поляки
ни за что не хотели этого. Когда польские послы стали просить
содействия со стороны царя к усмирению Дорошенка, бояре, не
оправдывая Дорошенка, и Гнинскому, как Комару, заметили, что
обращение его к оттоманской державе вызвано гонениями со
стороны поляков на православную веру. Бояре сообщали, что
Дорошенко не раз по этому поводу просил московского великого
государя принять его под свою высокую руку; великий государь
отказывал, не желая ссориться с королевским величеством; теперь
же, когда Дорошенко, отдавшись Турции, перестал быть польским
подданным, царь мог бы так поступить, но не хочет без
королевского согласия. На это поляки заметили: принявши Дорошенка
под свою высокую руку, царь через то никакого права на Украину
не получит. Угодно было польскому королю поставить гетманом
в Украине Дорошенка, может король и переменить его, и вместо
Дорошенка дать гетманское достоинство иному лицу, а Украина
всетаки останется, как была, достоянием Речи Посполитой. И в
198
этом вопросе, как в вопросе о превращении Андрусовского
перемирия в вечный мир, не договорились тогда ни до чего важного
польские и русские дипломаты. Между тем бояре и на этот раз
повторяли перед польскими послами жалобы на пропуски в
написании царского титула и на разные укоризны против
московского царя и его державы, допускаемые в книгах, выходивших в
Польше. Поляки могли быть уверены, что бояре держат у себя
кое-что про запас на будущее время, чтобы, пользуясь случаем, завести старую песню, которая, как хорошо поляки помнили, во
времена Богдана Хмельницкого довела до войны между Москвою
и Польшею. К разрыву, однако, на этот раз не дошло; обе стороны
уверяли друг друга во взаимном союзе и доброжелательстве и
отложили толки об окончательном мире на будущее время.
IX
Свидание Многогрешного с подьячим Михаилом
Савиным, - Резкие отзывы гетмана. - Прием
Танеева. - Вопрос о Гомеле. - Первый разговор
Танеева с Нееловым. - Многогрешный опасается
соперничества киевского полковника Солонины. -
Разговор Многогрешного с нежинским протопопом. -
Известия о буйном поведении гетмана. - Царская
грамота гетману Многогрешному. - Вторичный
приезд Танеева. - Недоверие гетмана к Москве. -
Смелая и резкая речь гетхмана Многогрешного, произнесенная Танееву. - Второй разговор Танеева с
Нееловым. - Ночное совещание у обозного Петра
Забелы. - Последнее свидание Танеева с
гетманом. - Отъезд Танеева.
Над гетманом Демьяном Игнатовичем Многогрешным
собиралась грозная туча, а он не замечал ее и не чувствовал ни в чем
ее приближения. Дни его гетманства были сочтены, а он того не
предвидел.
В описываемый нами век в Малороссии всякое
начальствующее лицо, и старейшее, и меньшее, было выбранное, поступление
его в должность зависело от воли подчиненных. Сообразно
древним народным правам и обычаям, начальствующая особа должна
была держать совет с подчиненными. Но на деле выходило, что
как только такая особа получала власть, достававшуюся по выбору
подчиненных, так уже начинала считать себя в праве действовать
самовластно и, при случае, позволяла себе самые деспотические
выходки. Главною причиною этого было то, что получившее по
выбору должность лицо должно было опасаться более гнева
высшего своего начальника, также выбранного, чем нерасположения
к себе своих подчиненных. Выбранный в своей сотне, сотник
делался самовластным господином над сотнею, но зато старался
угождать своему полковнику, подчинялся его произволу и рабо-
199
лепствовал перед ним; законное поступление полковника в свою
должность не могло совершиться без воли гетмана, но зависело
также от желания полчан иметь его своим полковником; однако, более или менее прочно укрепившись в должности, полковник
был в своем полку такой самовластный господин, как
средневековый феодальный барон, хотя, в свою очередь, всегда мог
ожидать над собою деспотических выходок от гетмана. Еще шире это
проявлялось в поведении гетмана, как главы целого края. Гетман
юридически не был неограниченным государем: с одной стороны, он не смел начинать ничего важного без совета со старшинами, а в особенно важных случаях - без генеральной рады, куда
сзывались все козаки; с другой, он должен был относиться за
окончательным разрешением к государю через посредтво
малороссийского Приказа. Но это не мешало гетману, при случае, делать
такие выходки, на какие мог иметь право только ни от кого
независимый деспот. Грубость нравов того времени располагала к
этому. Демьян Игнатович был человек нрава вспыльчивого и при
том нередко бывал пьян, а потому несдержан ни на язык, ни на
руки; возвышение избаловало его скоро, царь был к нему
милостив, и он стал показывать себя в поступках и речах человеком
вольным и сильным. Все вокруг кланялось ему; но зато кругом
него все было пропитано коварством, и много охотников было
погубить его. Между тем положение края было самое смутное и
шаткое; малороссияне сами не знали, что с ними будет, в ту или
другую сторону выгоднее будет им обратиться. В таком положении
понятно, что главе такого края могли беспрестанно угрожать
нежданные перевороты, и как бы он ни держал себя, всегда бы
нашлись им недовольные. И гетман Демьян Игнатович возбуждал
против себя много недовольных, да вдобавок своею
несдержанностью сам давал этим недовольным повод при случае копать
под ним яму. Надобно, однако, заметить, что гетман Демьян
Игнатович, при своей вспыльчивости и нередко грубости, не показал
тех черт хитрости и коварства, которыми отличились многие
малороссийские исторические деятели той эпохи. Напротив, сколько
можно проследить его деятельность, он, казалось, был человек
прямой и добродушный.
18-го декабря 1671 года приехал в Батурин царский подьячий
Михайло Савин. Он был послан собственно для того, чтобы
сделать дознание о гробе патриарха Афанасия, скончавшегося на
возвратном пути из Москвы в Турцию в Лубнах: об этом святителе
начались тогда носиться слухи, обыкновенно предшествующие
открытию мощей святого. Как бы мимоходом, Савину поручили
привезти гетману царскую грамоту. В этой грамоте указывалось
Демьяну, чтоб он отнюдь не велел чинить ни с кем, особенно с
поляками, задоров, и объявлялось, что до окончательнрго разгра-
200
ничения рубежей всякими спорными землями должны владеть те, которые в данное время уже ими владеют.
Демьян Игнатович при гонце московском стал делать такие
замечания на царскую грамоту:
<Из-за реки Сожи с королевской стороны на нашу сторону
переезжают люди и начинают селиться, а великий государь их
ссылать не велит. Этак если пустить поляков селиться за Сож, так они начнут вступаться в наши городы и селы и будут
говорить, что эти городы и селы были их маетностями>.
Савин заметил, что против этого существует Андрусовский
договор, где обозначены границы. Демьян сказал: <В Андрусовском договоре того подлинно не означено, по какое
место Малороссия и чем мне владеть! Коли великий государь
изволит земли наши понемногу королю отдавать, так лучше бы велел
нас всех разом отдать: король рад будет! Только у нас на сей
стороне войска тысяч сто наберется: будем борониться, а земли
своей никакими мерами не уступим. От нас задору никакого ни
с кем нет и не будет; это великому государю известно; - за
правду мы головы свои положим!>
Савин стал ему делать успокоительные представления, но
гетман разгорячился, часто перебивал его речь и стал говорить еще
резче:
<Ожидал я от царского величества к себе и к
малороссийскому роду милости паче прежнего, а он нас отдает в лядскую
неволю! Поляки грабят наших малороссийских купцов и в
тюрьмах держат, около Киева монастырские села разоряют, а великий
государь за то им ничего не учинил! Нас совсем не обор&няют!
Коли б мы сами себя не обороняли, давно бы нас всех поляки
в неволю побрали. Видно, нечего нам надеяться на московских
людей!>
Проговоривши это сердитым тоном, гетман отпустил Савина
на подворье, а сам с своею челядью поехал <на поле> (на охоту).
- Гетман наш сердит, - говорили подьячему гетманские че-
лядинцы. - Как придет сумнительство, так все <на поле> ездит
и про всякие дела-думает!
Все это передано было подьячим по принадлежности в
малороссийский Приказ, когда, окончив возложенное на него
поручение, он вернулся в Москву. Савин привез туда вести о переполохе, возникшем по поводу прибытия к Дорошенку татар, рассказы о
зацепках со стороны польского жолнерства. В Москве уразумели, что в Украине готовятся новые беспокойства.
27-го января 1672 года отправили из Москвы нового гонца и
уже в Батурин, прямо к гетману. То был стрелецкий полуголова
Александр Танеев с подьячим Дементьем Ивановым. Они прибыли
в Батурин 6 февраля4.
201
На другой день представился царский посланник гетману и
от имени великого государя спросил гетмана, всех полковников
и все Войско Запорожское о здоровье, что по тогдашнему этикету
было знаком монаршей милости. В заключение объявил Танеев, что великий государь жалует и милостиво похваляет гетмана
Демьяна Игнатовича за его верную службу. Гетман, выслушавши
такое приветствие, поклонился до земли; посланец подал ему
грамоту, гетман поцеловал на ней печать и опять поклонился до
земли; потом с своей стороны спросил о здоровье великого
государя и в третий раз поклонился до земли. Эти официальные
церемонии показывали самое дружелюбное настроение и никак не
дозволяли предполагать, что вскоре поднимется буря.
Гетман приказал читать грамоту. Там подтверждалось, чтоб на
рубежах с Польшею и Литвою малороссияне владели всякими
урочищами, какие были у них во владении при Лндрусовском договоре, пока не съедутся на границу межевые и расправные суды и не
приведут окончательно в точность рубежей. Писано было, что чинится
договор с польскими послами, что посланцу Многогрешного, Константину Солонине, в Москве оказывают милость, и - есть
надежда на скорое установление вечного мира с Польшею. Вместе с тем
замечалось гетману, что непристойны были’ произнесенные им
подьячему Савину слова на счет того, будто государь отдает их
земли ляхам. Гетман после окончания чтения сказал: <Что я говорил Михаилу Савину об отдаче земель наших
ляхам, так это я сказал оттого, что польская правда и постоянство
мне ведомы: на чем они пункты постановят, того никак не
держатся; и теперь самовольством заезжают за Днепр и за Сожу и
малороссийским жителям чинят> разорения и убытки. Истинно
желаю,, чтоб у великого государя с королем польским состоялось
мирное постановление, только пусть бы великий государь, мило-
сердуя о нас, стародавних своих подданных, освободил нас, всех
людей греческого закона, от иноверцев, и дедичную свою отчину, преславный город Киев, где почивают чудотворные мощи, никогда
не отдавал бы в королевскую сторону. Мы же на всяком "месте
готовы против неприятеля стоять и головы складывать за великого
государя и его наследников!"
Гетман сообщил словесно царскому посланцу о тогдашних
обстоятельствах.