Сибирью, будет говорить: видите, какова Москва обманчива! чего
нам от ней доброго ждать>. -
Дмитрашко Райча сказал: <меня гетман призвал к себе одного
ночью, завел в комнату и велел Спасов образ целовать на том, чтобы мне быть с ним заодно и царских ратных людей, что в
Батурине и в иных городах, побивать. Только я такой присяги
не ставлю в присягу, потому что я присягал неволею, у боясь
смерти, а не но правде. Я по своему прежнему обещанию готов
умирать за великого государя, хотя бы гетман велел меня по
членам разнять. А вы, Александр и Семен, наши слова спишите и
подайте думному дворянину Артамону Сергеевичу Матвееву, чтоб
он над нами и над всем малороссийским краем свою милость
показал, мудрым ходатайством своим доложил государю, чтоб
царское величество не дал своей отчины злохитрому волку в
разоренье1 и прислал бы в Путивль выборных конных людей человек
400 или 500, а к обозному и к нам ко всем обнадежительную
грамоту. Как те ратные люди в Путивль прибудут, пусть бы к
нам царская грамота была донесена тайно, с кем пригоже,, и к
Неелову указ, чтоб нас не выдавал. Тогда мы, старшины, и
Григорий Неелов дадим знать тем ратным людям в Путивль, чтоб
сюда поспешали, а из Путивля в Батурин можно конно поспеть
в одну ночь..Тем временем мы волка свяжем и отдадим Григорию
Неелову, да с теми прибылыми ратными людьми отправим его в
Путивль, потом, написав его вины, сами повезем его к великому
государю в Москву. А пока все не учинится, пусть бы великий
государь указал посланцев гетманских и .советников -
нежинского протопопа Симеона, асаула Грибовича, Миклашевского и
батуринского сотника Еремея задержать в Москве, потому что
209
коли эти советники будут отпущены из Москвы до твоего, Александр, приезда, то еще у него, гетмана, всякое зло ускорится, а
вся беда чинится и от тех помянутых выше советников, да еще
промышленник во всем - нежинский полковник Гвинтовка; большая надежда у Демьяна на этого Гвинтовку! Протопоп Симеон
Адамович большой ссорщик: гетман посылает его проведывать
всяких ведомостей, - и он, приехавши к нему, гетману, чтобы
гетмана удобрить к себе, станет сказывать ему такое, чего и не
бывало!>
<Глуховские статьи становил я, - сказал обозный Забела, -
а в тех статьях написано; духовного чина tfco6 в посольство не
посылать и именно протопопа Симеона Адамовича. А гетман
посылал еще максаковского игумена Ширкевича в Варшаву и в
Вильну, неведомо для чего!>
<Мы того опасаемся, - сказал еще кто-то, если гетман уедет
из Батурина, произойдет много бед и кровопролития! Только у
нас и надежды, что на митрополита Призренского, который живет
в Батурине; он гетмана задержит, будто для лекарства, гетман
здесь останется, покамест ратные люди сюда поспешат. Нас, старшин,’ не послушает гетман: он мало что и говорит с нами!
Безмерно стал жесток с нами, не дает слова промолвить, бранит, бьет, саблей рубит. Во всех полках рассадил зятьев своих, братьев
да друзей и собеседников!>
Обозный Петр Забела объяснялся потом с Танеевым один на
один и выражался уже так, как не решался выражаться при
товарищах. Он хвалил самого себя, выставлял себя испытанным
другом Москвы и подавал такие советы, которые, как он полагал, должны были придтись по вкусу Москве. <Как Богдан
Хмельницкий, - говорил он, - учинился под высокодержавною
государевою рукою, и по се время, - как начал я служить великому
государю верно, так и совершаю; за мою правду меня Господь
Бог хранит, что еще жив! Вся беда от гетманов, а не от старшин.
Только им изменникам Господь Бог не терпит за царскую хлеб-
соль: все один за другим пропадают; жаль только, что невинных
людей с собою губят! Если этого злохищника Господь Бог предаст
и в руки наши изымай будет, пусть бы великий государь
пожаловал нас: велел быть у нас гетманом боярину из
великороссийских людей; тогда у нас постоянно будет, а пока гетман будет у
нас из малороссийских людей, никогда добра не будет>.
При последнем свидании неосторожный и откровенный гетман
сделал перед Танеевым выходки, подтверждавшие в глазах мое-‘
ковского человека донос старшин. Многогрешный отозвался о До-
рошенке совсем не так, как отзывался, бывало, в прежнее время, когда считал Дорошенка своим постоянным врагом. Теперь он
заявлял, что татары не смеют пройти на левую сторону Днепра, 210
потому что Дорошенко их не пустит>. <Хочет, - говорил Танееву
гетман, - Дорошенко посылать к государю своих посланцев и с
ними те санджаки,’ каковы ему присланы от турского султана; те посланцы будут у великого государя милости просить, чтоб
его царское величество изволил Дорошенка принять под свою
высокодержавную руку в вечное подданство и прислал бы ему, вместо турецких санджаков, свои царские знаки>.
- А если турский султан войско пошлет за то на
Дорошенка? - заметил Танеев.
-
Дорошенко, - сказал Демьян, - будет бить челом
великому государю, чтоб указал его оборонять своею царскою ратью.
Гетмана Демьяна очень коробило то, что, как он слыхал, московское правительство давало полякам денег на наем войска, и
он не побоялся при Танееве произнести такие слова: <коли бы
польские послы и коммиссары, набравшись в Москве от вас денег, ворочались в Польшу через-Киев и через наши малороссийские
города - было бы хорошо! Тогда бы и нам что-нибудь из тех
сумм досталось!>
Это прямо уже казалось угрозою ограбить польских послов.
Марта 10-го уехал Танеев из Батурина с своим товарищем.
Когда Танеев был в Батурине, в Москве находились
посланцами от гетмана Многогрешного: нежинский протопоп Симеон, генеральный асаул Грибович и войсковой товарищ Михаил
Миклашевский (впоследствии стародубский полковник). Нежинский
протопоп быд давно уже тайным врагом Многогрешного, но
подбивался к нему в дружбу; часто не ладил он с Демьяном по
причине раздражительного характера последнего, но всегда потом
примирялся с ним, и враги Демьяновы считали протопопа
соумышленником гетмана. Будучи в Москве, протопоп не смел
слишком резко поднимать голоса во вред гетману, после того как
прежде письма его против гетмана и Лазаря Барановича не имели
последствий, вредных для того и другого. Только слегка
набрасывал протопоп на гетмана тень в беседах с боярином Матвеевым, заведывавшим малороссийским Приказом. <Я, - говорил
протопоп, - сколько могу, верно служу и радею великому государю, только гетмана не могу никакими притчами исцелить от нашедшей
на него скорби. Кто-то наговорил ему, будто великий государь
Солонину гетхманом поставить хочет, и Демьян скорбит о том зело; и о том скорбит, что Пиво с ляхами около Киева монастырские
вотчины опустошил, а паче всего о Киеве сетует, чтоб государь
Киева и других малороссийских городов ляхам не отдал, все
спрашивает меня: покуль у нас граница будет с ляхами? А мне почему
знать? Я ему клянусь душою и священством своим, что государь
не мыслит Киева отдавать, а он, на меня оскорбившись, говорил: вот я как услышу, что Москва учнет что-нибудь дурное, - велю
211
тебя лютою смертью уморить! А я на то ему: за истину и за
великого государя, говорю, готов помереть, а только, что тебе
рассказывают и тебя стращают, -так это все ложь! Ничего с ним
не поделаешь! Полечитесь вы, пошлите к нему умного человека
с царскою грамотою, обнадеживал бы он, что великий государь
Киева ляхам не отдаст и Солонину на гетманство не поставит.
Потешьте его, ради Бога!>
Более резко не смел протопоп отзываться в Москве о своем
гетмане, пока Демьян еще находился в царской милости.
1-го марта 1672 года отпустили из Москвы протопопа с
товарищами, а с ними отправились царскими гонцами к гетману
стрелецкий голова Михайло Колупаев и подьячий малороссийского
Приказа Максим Алексеев. Не доезжая двадцати верст до Севска, услыхали они странную и неожиданную весть. Прибежал в Севск
из Путивля стрелецкий сотник Ушаков от путивльского воеводы
Волконского с известием, что генеральный писарь Карп Мокри-
евич, стародубский полковник Петр Рославец и переяславский
полковник Дмитрашко Райча привезли в Путивль гетмана
Демьяна Игнатовича скованным.
15-го марта возвращавшееся из Москвы малороссийское
посольство приехало в Севск. Тамошний воевода Вердеревский
задержал протопопа под предлогом, что в Севске все подводы
разобраны и надобно посылать в села и деревни для сбора свежих
подвод. Это сделал Вердеревский по наущению сопровождавшего
малороссиян стрелецкого головы. По поводу странного
приключения с гетманом Грибович и Миклашевский сказали своим
великороссийским провожатым: <от гетмана мы никакого дурна не
чаем, колиб он что дурное замышлял, то нас бы с протопопом к
великому государю в Москву не посылал. Да и потом, как мы
были в Москве, гетман прислал глуховского сотника’ с лошадьми
в дар великому государю>.
Но протопоп отнесся иначе. Когда Грибович и Миклашевский
ушли к себе на подворье, где их поместили, Симеон, оставшись
с Колупаевым и подьячим, говорил им так: <Давно уже я замечал
за гетманом, что он стал не прежний; слова говорит не добрые
и меня, протопопа, ганил многажды худыми словами и голову
московских стрельцов, Григория Неелова, бесчестил. Обозный и
судьи и Дмитрашко не раз сказывали ему, Григорию, что у
гетмана не доброе на уме и чтоб он остерегался. Судьи и Дмитрашко
служат великому государю верно. Они, в Батурине сидя, втайне
написали письмо к Ржевскому в Нежин о гетманских неправдах, а Ржевский отправил то письмо в Москву. А как меня посылал
гетман с челобитьем в Москву, то говорил мне: <коли проведаешь
подлинно, что государь хочет отдать Киев и Малую Россию ляхам, я тотчас пошлю в Гомель засесть многих людей! Я ему на то
212
сказал: без царского указа в Гомель посылать людей не годится.
Ты пред святым евангелием обещал никаких дел не делать без
царских указов, - на кого ты надеешься? <Надеюсь, - говорил
Демьян, - на того-же, на кого надеется Дорошенко; Бруховецкий
сгинул за правду и я сгину так же, как он. В Переяславле
московских породных людей мало, а Чернигов я людьми своими
осажу>… На Запорожье послал 6.000 талеров, чтоб запорожцы
были ему послушны. Теперь, слышу, везут его скованного в
Москву, так мне уже в Нежине жить незачем; буду бить челом
великому государю, чтоб дозволил мне жить в Москве и пожаловал
бы меня так, чтобы мне сыту быть>.
- Живи-ка лучше в Нежине по-прежнему и служи правдою
государю, как прежде служил, - сказал ему Колу паев.
- Мне, - сказал протопоп, -ив измену Бруховецкого было
много мучения и товаров своих остал (достояния своего лишился).
Мы с Дмитрашкою Райчею Спасов образ на том целовали, что буде
гетман Демьян великому государю изменит; так нам уезжать совсем
в Путивль. Как я был в Москве, то некогда было мне поговорить об
этом с думным дворянином Артамоном Сергеевичем Матвеевым, потому что он беспрестанно за царскими делами сидит в Приказе.
X
Старшины арестуют гетмана в Батурине и везут в
Москву. - Приключение с Гвинтовкою. - Озный
Забела временно управляет Малороссией с
старшинами. - Допросы гетману. - Овинение. -
Казнь. - Ссылка в Сибирь.
В ночь с 12-го на 13-е марта пришли к Григорию Неелову
старшины, обозный Забела, судьи Домонтович и Самойлович, генеральный писарь Карп Мокриевич и полковники: переяславский
Дмитрашка Райча, наказной нежинский Уманец и стародубский
Рославец.
Они сказали: <гетман собрался завтра ехать в Киев как бы на
поклонение печерским чудотворцам. Но это один отвод. На самом
деле он хочет изменять царскому величеству и, по примеру Доро-
шенка, поддаться турецкому султану. Мы хотим предупредить
такое страшное дело; если промедлим хоть немного и выпустим
Демьяна из Батурина, то неминуемо дойдет до кровопролития. Надобно
взять его под караул теперь же ночью, до рассвета>.
Неелов не стал противоречить, потому что уже был вооружен
против гетмана. Взяли стрельцов и отправились в замок, или так
называемый малый город. Демьян ничего не ожидал. Демьян спал.
Старшины свободно вошли в его опочивальню, быстро схватили
его, не допустивши ни кричать и звать на помощь, ни
объясняться, связали, вынесли из дома, положили в подвезенные за-
213
ранее сани, закрыли шкурою и немедленно вывезли из Батурина
под конвоем стрельцов. Все это сделано было так внезапно и так
тихо, что в Батурине до утра никто не мог узнать, что случилось, и наемное (затяжное) войско, состоявшее при гетманской особе, не могло получить приказа спешить на оборону гетмана.
- Слава Богу, - говорили после того старшины, - что не
было здесь асаула Грибовича; он был гетману верен, надсматривал
над нами, ходил даже по дворам каждую ночь и обо всем, что
замечал, переносил Демьяну.
Поутру генеральный писарь Карп Мокриевич и стародубский
полковник Рославец уже ехали со скованным гетманом через Пу-
тивль и Севск в Москву. Им придали пятнадцать человек Козаков
и челядников. Дмитрашко Райча отвернул от них и поехал в
.Курск дать знать о поступке старшин с своим гетманом боярину
Ромодановскому.
Оставшиеся в Батурине старшины отправили по всем полкам
универсал, извещавший об измене гетмана, запрещали признавать
его начальником и предписывали прислать в Батурин сродников
и советников Многогрешного скованными, чтоб удержать их под
караулом до царского указа. Тогда же арестовали четырех
посланцев Дорошенка, прибывших накануне в Батурин.
Мокриевич с арестованным гетманом прибыл в Севск 17-го
марта и, повидавшись с провожавшими Демьяново посольство из
Москвы, просил по поручению остальных старшин, чтобы
протопоп ехал назад в Москву разом с ними, асаула же Грибовича, считаемого другом Многогрешного, оставил в Севске, поручивши
тамошнему воеводе. Затем Миклашевского и подписка Андреенка
Мокриевич отправил в Батурин с письмом к остающимся там
старшинам. В этом письме он убеждал своих товарищей ловить
и сажать под караул всех, которые своими речами начнут
показывать себя соумышленниками преступного гетмана. На другой
день, 18-го марта, царские гонцы поступили так, как хотел
Мокриевич. Миклашевский и Андреенко уехали в Батурин, а прочие
двинулись к Москве со скованным гетманом.
Протопоп, до сих пор не решавшийся объявить себя
противником гетмана, теперь круто повернул и стал заодно с гонителями
Демьяна. 19-го марта, выехавши в путь, отправил он вперед себя
к Матвееву письмо м в этом письме выражался, что <Демьян в
чести сый не разуме, приложился сыном несмысленным>, что
Демьян <забыл Бога и присягу свою, что есть явные улики
гетманской измены как на письме, так и на словах>.
Один из друзей Многогрешного, нежинский полковник Гвин-
товка находился тогда в Коропе; там узнал он о событии с
Многогрешным, наскоро убежал в Путивль, явился к тамошнему
воеводе князю Волконскому и показывал вид, будто он не в добрых
214
отношениях с гетманом, будто гетман, задумавши изменить, знал
твердость и верность к царскому престолу его, Гвинтовки, и
послал Козаков убить его. Гвинтовка перед Волконским притворялся, будто первый раз слышит, когда ему сказали о взятии гетмана
под стражу. Таким образом давний друг и товарищ Демьяна, чуть
только услыхал о противной судьбе гетмана, задумал не только
устраниться от него, а еще воспользоваться его бедою и стать в
число его губителей. Не удалась Гвинтовке эта хитрость. Мокри-
евич, бывший уже в Путивле, заранее объявил Волконскому, что
Гвинтовка один из соучастников измены Многогрешного, и просил
задержать его при случае. Напрасно Гвинтовка выгораживал себя
пред воеводою. Волконский объявил: <не мое дело разбирать, кто
из вас прав, кто виноват; в Москве будет вам царский указ>. Он
отправил Гвинтовку с приставом и провожатыми в Севск.
В Москве получили известие о случившемся с гетманом 21-го
марта, ранее чем могли туда привезти самого гетмана. Немедленно
послана была в Малороссию царская грамота: старшины получали
похвалу за то, что не склонились на изменнические подущения
Демьяна и взяли его под караул. Управление Малороссиею до
дальнейших распоряжений поручалось обозному Забеле и с ним
двум судьям; они должны были часто ссылаться с
малороссийским Приказом и с местными воеводами. Велено было разослать
по полкам от имени царя увещание, чтоб жители Малороссии
пребывали в законной верности, своему государю, а посланцев
Дорошенка, прибывших тогда в Батурин к Многогрешному, приказано препроводить в Москву. Эту царскую грамоту повез в
Малороссию стольник Самарин с подьячим Шестаковым.
Разом с отправкою грамоты в Малороссию послан был из
Москвы стрелецкий сотник Горюшкин. Ему приказали ехать по
большой киевской дороге через Калугу на Севск и где встретит
он гетмана, взять его от козацких старшин и везти в Москву с
великим бережением. Севскому воеводе Вердеревскому приказано
отправить туда же задержанного асаула Грибовича.
Стольник Самарин прибыл в Батурин 1-го апреля и в тот же
день вручил обозному царскую грамоту. Именем государя
приехавший московский гонец уверял старшин, что служба их у государя
забвенна не будет, и в окрестных землях будет им слава за то, что
они не склонились ни на какие смутные прелести Демьяна и его
советников. Управляющие малороссийским краем старшины
немедленно отправили челобитную царю об указе, чтобы в Украине
приступили к избранию иного гетмана. Вместе с тем посылались
еще новоотысканные улики измены Многогрешного.
Батуринский сотник Карпович перед генеральною старшиною
объявил, что приезжал от Дорошенка из Чигирина в Батурин к
Многогрешному Семен Тихий и привозил Спасов образ; какую
215