донским казакам сделать нападение на крымские улусы в видах
отвлечения крымцев, воевавших вместе с турками против поляков; что
не запрещается, кроме того, охотникам из подданных московского
государя участвовать вместе с поляками в войне против неверных.
Тем и ограничилось московское благорасположение к Польше в
трудное для последней время. Каменец был взят. Польша утратила
Подоль и Украину; - тогда опасный ветер стал веять’и на Россию.
Ромодановский и Самойлович получали и сообщали в Москву
зловещие слухи о том, что турки собираются вторгаться в царские
владения, а киевский воевода князь Козловский извещал, что в
левобережной Украине стали ходить <прелестные> листы Дорошенка. Сам
Дорошенко, напротив, к великороссийским властям показывал
предупредительность и письменно просил великороссийского воеводу
в Киеве пребывать к ним в любви советно. В Москве мало верили
дружелюбию Дорошенка и в видах опасности, в конце декабря, послали в малороссийские города ратную силу под главным началь-
9 Заказ 785 257
ством князя Трубецкого, назначенного в Киев воеводою; сам царь
объявил намерение идти в поход своею особою, и для этого
приказано было строить государев двор в Путивле. Ожидание
столкновения с могущественною Оттоманскою державою побудило
московское правительство искать содействия европейских государей, и с
этою целью разосланы были с царскими грамотами гонцы к
цесарю, папе, курфирстам саксонскому и бранденбургскому, к
венецианской республике, во Францию, Испанию, Англию, Голландию, Швецию и Данию. Это было первое обращение Московского
государства к европейским державам о войне с турками; до тех пор с
Запада присылались подобные предложения к Московскому
государству и были напрасны.
Но, ожидая от Дорошенка, турецкого подручника, неприязненных поступков, в Москве считали возможным более, чем прежде, сойтись с Дорошенком. Не раз уже он заявлял желание поступить
под высокодержавную руку православного монарха, с тем, однако, чтобы сохранилось единство Украины, разодранной Андрусовским
договором. Московское правительство, признавая Дорошенка
польским подданным, находило затруднительным принять его, чтобы не
нарушить мирного договора с Польшею. Теперь такое затруднение
устранялось. Дорошенко перестал быть польским подданным после
того, как сама Польша договором с Турциею отреклась от Украины, подчиненной Дорошенку, и прием правобережного гетмана в
подданство царю не должен был, казалось, повлечь за собою разрыва
с Польшею. Скорее ожидалось из-за этого столкновение с Турциею, но в Москве в то время надеялись, что теперь, по царскому
приглашению, ополчатся против врагов креста святого христианские
державы, много раз прежде того побуждавшие к войне Московское
государство. Составился проект отклонить Дорошенка от союза с
Турциею и склонить к подданству московскому царю. Этот проект, сообщенный прибывшему в Москву от Самойловича протопопу
Адамовичу вместе с сыновьями гетмана, поручался для исполнения
боярину Ромодановскому и гетману Самойловичу. Предполагалось
обращаться с Дорошенком так, чтоб его и ласкать, и припугивать.
Сперва гетман и боярин должны были отправить к Дорошенку двух
умных людей с увещательною грамотою от царского имени, а сами
затем на страх Дорошенку они со своими военными силами должны
были подвинуться к берегам Днепра. Если Дорошенка примет
грамоту, то пусть приедет к боярину и гетману и в их присутствии
присягнет в верности царю; если же станет упрямиться, то грозить
ему военным походом против него. Тогда уже предполагали, что
могли правобережные полковники с своими полками, помимо воли
своего гетмана, отступиться от Турции и поступить в подданство к
царю, - поэтому заранее указывалось принять их. В то же время
освободили из Сибири и отпустили в Запорожье Серка по ходатай-
258
ству польского короля и кошевого запорожского, несмотря на
просьбу гетмана задержать его. Серко, уезжая на свободу, выслушал от
московского патриарха назидательное увещание быть верным
постановленному от Бога монарху, но внутри затаил надолго, если не
навсегда, нерасположение к Москве.
Как только Дорошенко услыхал, что в царской державе
затевается что-то на его счет, то созвал в Чигирине на раду
полковников и старшин и спрашивал, что им делать. Все, зная
преданность своего гетмана Турции, единогласно положили: <нам от
турка отступиться нельзя. Царь, по мирному договору с Польшею, нас не примет; искони веков Украина наша не была в разделе, а под королевскою рукою ни за что быть не хотим. Коли в
нынешнее время нам от турка отложиться, то нас турок до останка
разорит!>. Таким образом, прежде чем от московского царя
пришлось им услышать голос, призывающий их к отступлению от
турок, правобережные козаки решили держаться крепко турецкой
власти, но они говорили только из угодливости Дорошенку: то не
был всеобщий голос народа. Народ в Украине, напротив, роптал
на своего гетмана за подданство Турции. Из Подолии, - страны, населенной малороссиянами, но уступленной Польшею Турции, приносились ужасающие вести о жестокостях бусурман над
христианскими жителями: церкви Божий обращались в мечети или
кладовые, запрещался церковный благовест, малых ребят брали
от родителей, не дозволяли жениться, крестить младенцев, хоронить умерших, не заплатив наперед положенных за то пошлин.
Наказывали по одному подозрению, ввели круговую поруку, невинный отвечал за виновного: ушел самовольно какой-то мещанин, вместо него посадили в тюрьму другого и заставили заплатить
порядочную сумму. Запретили христианам свободную торговлю
горелкою и пивом. <Заковывают христиан в кандалы, так что уже
в Подолии и железо вздорожало от потребности в кандалах>. Такие
толки кружились тогда в народной громаде и отвращали народ
от Дорошенка; между самими старшинами, которые, угождая
Дорошенку, на раде подавали голос в пользу Турции, нашлись сразу
такие, что были готовы служить видам московского государя.
Ближе всех к Дорошенку был тогда каневский полковник Яков Ли-
зогуб. Гетман отдал за его сына свою дочь. Лизогуб повел подкоп
под своего свата. Он начал с того, что послал к переяславскому
полковнику Дмитрашке Райче одного грека, переяславского
жителя, сообщить по секрету, что каневский полковник со всем
полком желает быть в подданстве у великого государя. Дмитрашка
Райча отправил присланного грека к Самойловичу.
- Как у вас дело делалось, расскажи? - спрашивал
Самойлов ич грека.
Грек сказал:
9* 259
- Лизогуб призвал меня к себе и говорил: приходят на нас
лихие времена, разволокут турки всех нас врознь. Я бы хотел с
городом Каневом и со всем моим полком отступиться от Доро-
шенка, да не смею у великого государя милости просить.
Самойлович послал об этом известие в Москву, а из Москвы, 16-го января 1673 года, отправили в Батурин подьячаго Семена
Щоголева с указом гетману, если подлинно окажется, что Лизогуб
хочет быть в подданстве у царя, то поручить ему уговаривать и
других полковников отступить от Дорошенка. Разом с тем
следовало узнать от Лизогуба, не хочет ли сам Дорошенко отступить
от султана. Самойлович должен был послать за этим к Лизогубу
верного и знающего человека со словесным наказом, но никак
ничего не доверять бумаге.
Самойлович тотчас послал к Дмитрашке Райче того же грека, который к нему приезжал, но в разговорах со Щоголевым гетман
не показал расположения вести с Дорошенком мирные
переговоры. Самойлович боялся, чтоб Дорошенко впоследствии как-нибудь
не вошел в милость у царя и не выпросил для себя гетманства
над обеими сторонами в Украине. Самойлович говорил
московскому послу, что предпочитает идти войною на Дорошенка. 30-го
января он отправил Щоголева самого к Дмитрашке Райче.
Щоголев виделся с Дмитрашкою Райчем в Киеве, и 14-го
февраля Диитрашко Райча сказал ему:
<Лизогуб со мною издавна в совете живет, а теперь учинился
сватом Дорошенку поневоле. Лизогуб присылал ко мне, чтоб я
отдал свою падчерицу за его сына. Я бы и помыслил так сделать, хотячи Лизогуба на сю сторону перевести; ло потом, через своего
зятя Ивана Гладченка, Лизогуб передал мне вот что: ездил он, Лизогуб, к Дорошеику спрашивать о женитьбе сына своего, а
Дорошенко и говорил ему: напрасно с Дмитрашкою родниться
хочешь, они люди богатые и спесивые, что тебе с ними в свойство
входить? Знать, Дорошенка не посмеешь просить, оттого, что он
гетман, а Дорошенко не побрезгует Яковом Лизогубом, его сыном, а у Дорошенка есть дочь! - После таких слов Яков Лизогуб
убоялся Дорошенка и тотчас же, не отговариваясь, женил своего сына
на дочери своего гетмана, а теперь Яков Лизогуб говорит: такое
со мною учинилось, чего моя душа никогда не желала>.
Щоголев обдарил Дмитрашку Райчу соболями, а Дмитрашко
Райча уехал в Барышевку, условившись позвать туда Щоголева
после того, как снесется с Лизогубом.
Щоголева позвали в Барышевку 28-го февраля, и тогда он
держал беседу с греком, воротившимся из Канева, куда посылал
его Дмитрашка Райча. Грек говорил:
- Лизогуб сказал мне: со всем полком готов царю служить, только без присылки сюда царского войска нам отлучиться от До-
260
рошенка невозможно. Он всеми силами своими оступит меня и
мучению паче других человек предаст за то, что я с ним в свойстве.
Рад бы я со всем своим домом и пожитками перебраться в сторону
царскую, да славу свою утеряю. Здесь я начальный знатный
человек и все люди нашей стороны меня слушают, и лучше будет мне, живучи на правой стороне, показать службу свою великому
государю. Уже и теперь люди нашей стороны, видя от турок утеснения, проклинают Дорошенка. Да и сам Дорошенко жалеет, что поддался
турскому султану, только не знает, что ему делать. Не дай Бог, коли
польский король станет совсем под данью у турецкого султана; тогда он должен будет делать все, что прикажет султан, и поляки
пойдут войною на царскую державу. - Подали питье; Лизогуб первую
чашу выпил за царя, вторую за гетмана Самойловича и потом
произнес: <пусть бы великий государь присылал многочисленную рать
в Украину, пока турские войска не пришли. Ни один город, кроме
Чигирина, не станет держаться с Дорошенком. Все сдадутся, и сам
Дорошенко, как увидит близко себя царскую рать, не то станет
думать, что теперь. У нас на правой стороне все с охотою отдадутся, под высокодержавную царскую руку, только пусть великий
государь нас пожалует: наших полковников и прочих начальных людей
не велит грабить, разорять и в Сибирь ссылать. У нас этого очень
боятся. Да еще и того многие опасаются: как сдадутся под высокую
царскую руку, а великий государь изволит их королевскому
величеству отдать, как уже было при Бруховецком. Какие были города
побранВг, а потом опять отданы Польше! Тогда уж покоя у нас не
будет, потому что под королевскою рукою нам ни за что не быть!>
Прощаясь со мною, Лизогуб сказал: <пусть бы царский подьячий
приехал ко мне повидаться в Канев!>
Щоголев не дозволил себе без ведома гетмана входить в
дальнейшие объяснения и ехать на свидание к самому Лизогубу, потому что не знал степени искренности Л^зогуба, и воротился в
Батурин. На прощанье с ним Дмитрашко Райча, всегда склонный
к козням, старался выставить себя особенно преданным царю и
способным оказать услуги, а своих земляков-малороссиян чернил
всевозможнейшим образом всех огулом, не касаясь лиц, и только
одного Лизогуба хвалил.
По возвращении в Батурин подьячий услыхал от Самойловича
такой отзыв о Лизогубе:
- Верил я Лизогубу, пока он не был в сватовстве с
Дорошенком, а теперь не верю; думаю, все, что Лизогуб говорил греку
Павлу, научил его так говорить сам Дорошенко. Вот как пойдем
с князем Ромодановским на ту сторону с войском, так и не в
честь станут нам сдаваться, знаючи, что иначе турки придут и
разволокут всех. Вот Хмельницкий с бусурманами водился, да и
залетел в Царьград, да и Дорошенко из-под Каменца от бусур-
261
мана насилу утек. Не отбыть ему и "вперед. К, Лизогубу посылать
не нужно. Лизогуб наши слова станет передавать Дорошенку, а
Дорошенко передаст об этом султану и тем станет его против нас
возбуждать.
Эти слова показывали, какое взаимное недоверие
господствовало в малороссийском обществе: один другого хотел подвести, один другого остерегался. Самойлович, наученный опытами
прежних лет, осматривался на все стороны, чтоб его не провели и не
вооружили против него в Москве правительство.
Щоголев уехал 13-го марта.
По договору с турками поляки обязались дать Дорошенку Бе-
лую-Церковь, но белоцерковский комендант Лобель не сдавал ее, а Ханенко продолжал именоваться гетманом всей правой стороны, и недовольство в Украине подчинением Турции подавало ему
надежды. Умань отложилась от Дорошенка. По рассказу летописи
Величка, в понедельник на Пасху был обед, устроенный
Братством в Воскресенской церкви; там были многие значные жители
и начальные люди компанейцев и серденят, посланных Дорошен-
ком в Умань. Во всем городе много тогда пили ради праздника
Господня. Когда полковники компанейский Силич и серденятский
Жеребило возвращались верхом с пира, пьяницы на улице стали
задирать их бранными словами, а когда те стали от них
отмахиваться канчуками, бросились на них с дрючками (кольями).
Жеребило ускакал из города с конными компанейцами, а Силич
с пешими серденятами, запершись в каком-то доме, отстреливался
от уманцев, пока, наконец, уманцы взяли его со всеми
серденятами и всех перебили. Кгродзенко, поставленный от Дорошенка
полковником, убежал к своему гетману, а уманцы выбрали
полковником Яворского, прежнего войскового товарища, и послали к
Ханенку объявить, что хотят быть под его региментом. Тогда
Ханенко начал открытую вражду с Дорошенком. Назначенный им
в звании белоцерковского полковника Игнат Макуха начал
беспокоить подъездами украинские городки, признававшие
Дорошенка, а белоцерковский комендант просил помощи у киевского
воеводы. Дорошенко обратился за помощью в Крым через войскового
товарища Ивана Мазепу, но рассудил, что до прихода к нему на
помощь союзников ссориться с Польшею не следует: он послал
королю Михаилу письмо, где заявлялась мысль о соединении
Украины с Польшею на основании Гадяцкого договора,’ с
непременным однако условием немедленного выхода поляков из украинских
городов. Посланец Дорошенка был на дороге схвачен турками, и
вскоре в Чигирин явился турецкий чауш с запросом, что значит
посылка к польскому королю. Дорошенко отговорился, что это
была хитрость: узнал он, что поляки намерены напасть на
Украину, хотел обмануть их и задержать, пока не пришлется к
262
нему помощь из Турции. Отпуская этого чауша, Дорошенко
послал к султану в подарок польских пленников, содержавшихся у
него в Чигиринском замке. Дорошенко туркам говорил тогда
правду; он сносился с поляками, не думая на самом деле с ними
дружить. Король послал к нему львовского православного
епископа Шумлянского, человека искренно преданного полякам и
склонного к унии, которую принял впоследствии. В ожидании приезда
этого владыки Дорошенко назначил генеральную раду на реке
Расаве для рассуждения о том, что делать с поляками, но сам
туда не поехал, зная наперед, что в большом народном собрании
встретит против себя раздражение, а послал туда вместо себя
наказным Лизогуба, который на раде выслушал от Козаков
большое негодование к турецкому господству, непреклонную вражду
к полякам и наклонность к московскому царю. Когда же приехал
Шумлянский, Дорошенко в Чигирине собрал опять раду уже при
себе, но вместо того, чтобы подготовлять Козаков к соединению с
Польшею, вспоминал всякие оскорбления, нанесенные
малороссиянам ляхами, и превозносил турецкого государя. Шумлянский
понял, что Дорошенко лукавит, и уехал из Чигирина ни с чем, а Дорошенко отправил к турецкому султану полученные от
польского короля письма, из которых султан мог узнать, что у
христианских государей возникла мысль составить между собою
союз, чтобы идти войною на мусульман.
Прежде чем к Дорошенку пришла ожидаемая из Крыма
помощь, он услыхал, что Ханенко, стоявший на Волыни у Корца, двинулся на него в Украину с своими козаками и поляками, чтобы
предупредить прибытие к Дорошенку орды. По известию одного
украинского летописца, Ханенко дошел до Стеблова и был там
поражен наголову, стиснутый с одной стороны Дорошенком, а с
другой - крымским салтаном, успевшим дойти на помощь к
Дорошенку. Много бежало из его войска, которое, как показывают
современники, у него простиралось_до десяти тысяч; с
оставшимися Ханенко ушел к Киеву и расположился станом под Печер-
ским монастырем. Современные известия об этом событии не
упоминают, но сообщают, что Ханенко бился с отрядом Дорошенкова
войска, бывшего под начальством наказного Якова Лизогуба на
реке Лыбеди, близ Киева. Как эта битва кончилась - неизвестно, но Ханенко после того приблизился к Киеву и послал киевскому
воеводе, князю Трубецкому, объявить, что он с своими козаками, теснимый Дорошенком, не в состоянии сладить с своим врагом, не желает более служить польскому королю, недоволен будучи
коронным гетманом Яном Собеским, и просит принять его в
подданство царю. Воевода прогонял его от Киева к Димеру, но
Ханенко не пошел туда, а перешел на остров, образуемый Днепром
и Чарторыею, и обратился к Самойловичу с просьбою пропустить
263
его в Запорожье. Самойлович послал в Приказ просить на это
разрешение и не получал ответа в течение нескольких недель, а
Ханенковы козаки по одиночке уходили искать селитьбы в
царских областях. Ханенко, не дождавшись разрешения, с умаленною
в значительной степени своею ватагою, двинулся на Полесье в