боярину и гетману, а между тем к нему пришло 4.000 татар, и он, отобрав часть этой орды, поручил брату своему Андрею
подчинять отпавшие от него города. Местечки Балаклея и Ор-
ловка сдались без боя, поверивши обещаниям помилования, но
гетман Дорошенко всех жителей этих местечек приказал отдать
в неволю татарам. Говорили даже, что после занятия этих
местечек тамошним старшинам буравили глаза. По таким
известиям боярин и гетман выслали на правую сторону подъезд -
боярин: рейтарского строя полковника Беклемишева, а гетман -
в качестве наказного, Дмитрашку Райчу, с полками
Переяславским, Полтавским, Миргородским, Гадяцким и Лубенским, приказавши им еще сойтись с правобережными полками -
Черкасским, Каневским, Уманским и Торговицким, да с охочими
полками и стоять, выжидая дальнейшего поворота обстоятельств.
Но царь Алексей Михайлович и теперь все еще не терял
надежды разделаться с Дорошенком мирным путем, и по царскому
277
указу боярин и гетман послали еще раз в Чигирин царскую
убедительную грамоту с головою московских стрельцов Терпи-
горевым.
По известию, сообщенному впоследствии Мазепою, Дорошенко, получивши через Терпигорева царскую грамоту, созвал чиги-
ринцев и приказал прочитать-ее перед всеми вслух.
Чигиринцы в бдин голос закричали: <все мы хотим быть у
царя в подданстве>.
Дорошенко сказал им: <И я был бы рад, коли б нам прислали
подлинную царскую грамоту, а то у них вот как ведется: пришлют
в полки к боярину, а также к гетману Самойловичу неписанную
бумагу, и на такой бумаге те сами напишут какую угодно им
грамоту, потом, смотря по времени, к нам ее пошлют. Только
прельщают нас!>.
Позвавши к себе Терпигорева, Дорошенко говорил ему так: <Я подданный его величества турецкого султана. Две сабли
висят у меня постоянно над шеею: султанская и крымского хана!
Наперед сего я точно хотел быть в подданстве у великого*государя, а наши старшины и полковники того не по+елали, но приговорили
быть в подданстве у турецкого султана>.
у - Ныне, - сказал Терпигорев, - твои старшины и
полковники уже сами без тебя учинились в подданстве царскому
величеству и присягу на верность принесли.
- Это, - сказал Дорошенко, - учинили они для соболей.
Не вечно они останутся в подданстве! Скоро изменят: увидите
сами. А в царской грамоте, что ты привез, мне грозят, что князь
Ромодановский и гетман Самойлович учнут над Чигирином
воинский промысел чинить. Я готов им отпор давать, лишь бы
орды дождаться. И теперь уже два крымских салтана стоят с
шестью тысячами татар за 20 верст отсюда. Пусть боярин и
гетман идут на меня.
Терпигорев просил отпустить его для передачи ответа.
Дорошенко сказал, что отпустит через непродолжительное время, но
потом приказал Терпигорева заковать и посадить в тюрьму.
Ромодановский и Самойлов ич, пославши Тернигорева
сообразно царской воле, дожидались ответа и, выславши за Днепр
подъезд, удерживались переводить все войско на правую сторону.
Между тем посланный в подъезд Дмитрашка Райча, между
городками Балаклеею и Смелою, 9 июня разбил и взял в плен
Андрея Дорошенка. Вслед затем приносились из-за Днепра
боярину и гетману вести, что к Дорошенку собираются турецкие
и татарские вспомогательные силы, и вдобавок Дорошенко стал
надеяться на союз с поляками, которые злобились "на Россию
за намерение вырвать из польских рук правобережную южную
Русь: избранный в мае новый польский король Ян Собеский
278
(прежний коронный гетман) приказал в июне своему полковнику
Преоровскому писать к Андрею Дорошенку, что брат его гетман
Петр может надеяться на помощь со стороны Польши против
московского царя, несправедливо присваивающего себе Украину.
По донесениям предводителей последовал наконец царский указ
немедленно <чинить над Дорошенком воинский промысел>. 5
июля перешел Самойлович в Черкассы. За ним стали
переправляться великороссийские полки.
В Чигирине сделалась тревога. Туда набежало-множество
народа из местечек и сел в осаду. От многолюдства наступил
голод; люди заволновались, кричали, чтобы Дорошенко сдал го- .
род и присягал царю. Таких крикунов было много, и Дорошенко
не смел прибегать к крутым мерам, уверял окружавших его, что скоро придет сильное мусульманское войско, а сам
постоянно скрывался в замке и не отваживался выходить в большой
город, где мог встретить открытый против себя мятеж. <Если, -
говорил он ближним, - <царские войска станут меня доставать, я сяду на пороховую бочку и взорву себя, а живой в руки не
дамся москалям>. У Дорошенка во власти, кроме Чигирина, оставалось всего только два городка: Жаботын и Медведовка, а
главная сила, на которую он надеялся, были его союзники: турки
и татары. Но татары стояли еще за два дня пути от Чигирина
на берегу реки Ингула, а турецкое войско еще было по ту
сторону Днестра. Падишах шел тогда не выручать Дорошенка, а против поляков - наказывать их за несоблюдение Бучацкого
договора, и польские коронные гетманы, ссылаясь на Андрусов-
ский договор, домогались военной помощи с московской стороны.
Но падишах на пути получил весть, что москали берут у
Дорошенка города и замки и уже угрожают самому Чигирину. По
такой вести, падишах нашелся вынужденным изменить свой
план, отложить на будущее время расправу с Польшею, спешить
выручать своего подручника и вступить во враждебные
отношения к Московскому государству. Он поручил крымскому хану
спасать скорее гетмана Дорошенка и дал затем обещание
немедленно двинуться со всеми турецкими силами.
Надеясь единственно на помощь от турок и татар, Дорошенко
отправил своего генерального писаря Мазепу с письмами к
разным правительственным лицам Турции и Крыма. Посланцу
Дорошенка придано было 9 татар, которые стерегли и вели 15
христианских невольников, жителей левой стороны Днепра: Дорошенко посылал их своим союзникам в подарок. Когда Мазепа
с татарами и невольниками приближался к Ингулу, ему
перегородили путь запорожцы, шедшие из Сечи до реки Буга с
своим кошевым атаманом Серком. Запорожские товарищи
Алексей Борода и два брата Темниченки остановили Мазепу, побили
279
татар, бывших с ним, освободили христианских невольников, а
самого Мазепу доставили своему атаману с перехваченными
письмами. Запорожцы пришли в сильное негодование, как
увидали, что Дорошенков посланец вел христианских невольников
в дар бусурманам, и хотели убить Мазепу, но его отстоял Серко.
<Не убивайте, братцы, этого человека>, - говорил он: - <быть
может, он на что-нибудь отчизне и пригодится!> И запорожцы
ограничились тем, что только заковали Мазепу, а Серко известил
о том гетмана Самойловича. Гетман потребовал присылки к нему
схваченного Дорошенкова гонца, но Серко опасался, что Самой-
лович отправит Мазепу в Москву и тем будет нарушено
старинное право не выдавать никого из Сечи. Серко отказал Самой-
ловичу в выдаче Мазепы. Тогда Ромодановский, узнавши об
упорстве кошевого, по совету гетмана, послал в Харьков взять
под караул проживавшую там жену Серка и зятя его Ортеменка, требуя, чтобы они побудили Серка выдать гетману пойманного
Дорошенкова посланца. Ортеменко, имевший на тестя большое
влияние, упросил кошевого исполнить приказание гетмана.
Серко прислал Мазепу к гетману, а гетман, побеседовавши
с ним, передал его боярину. У гетмана пробыл Мазепа два дня.
Июля 15 его отправили в Москву. Самойлович на отпуске
написал к Мазепе: <повторяю тебе то, о чем говорил с тобою при
свидании и в чем дал тебе слово. Ты останешься в целости при
всех своих пожитках со всем своим домом. Посылаю с тобою
Павла Михаленка, полкового писаря нежинского, он тебя и в
Москву, и назад из Москвы будет провожать. Только ты в
Малороссийском приказе откровенно расскажи все, что нам здесь
говорил о Дорошенковых замыслах и о хане, и о Серке, и об
ином обо всем, никакого дела, хоть и малого, не утай! Желаю
тебе счастливого пути и скорого к нам возврата>.
Мазепа был человек очень ловкий и сообразительный, притом один из таких, которые обладают врожденною
способностью сразу всякому нравиться и располагать к себе людские
сердца. Избежавши крайней опасности в поле от запорожцев, он успел понравиться Самойловичу и Ромодановскому; сразу
понравился он, кому нужно было, и в Москве. Мазепа
сообразил, что служить Дорошенку нет более расчета, потому что
дорошенково дело было уже почти совсем проиграно; Мазепа
уразумел, что кто из близких к Дорошенку впору и кстати от
него отречется и окажет услугу его противникам, тот много
выиграет в жизни. В таком именно положении сознал себя
тогда Мазепа. Он в Малороссийском Приказе все рассказал о
своих отношениях к Дорошенку, об известных ему замыслах
правобережного гетмана и о разных обстоятельствах событий
последнего времени.
280
<Почему - спросили Мазепу - Дорошенко не послал
аманатов в Черкассы, когда боярин и гетман отправили к нему
посланцев принять от него присягу?>
Мазепа объяснил: Приехало 23 человека от Серка и стали
говорить Дорошенку, чтоб он не ездил к боярину и гетману в
Переяслав, це отдавал бы своей булавы и бунчука, а
по-прежнему оставался бы гетманом на правой стороне и приехал в
Сечь для подтверждения своего гетманства. А тут пришли вести, что из Крыма идет к Дорошенку в помощь орда. Дорошенко не
поехал в Запорожскую Сечь, опасаясь государевых людей на
дороге, но с посланным стрелецким головою не стал уже
ссылаться. Я просился у него в Корсун к жене своей, а Дорошенко
не пустил меня и сказал: тебя, верно, Ромодановский соблазняет
соболями, хочешь мне изменить! Он приказал мне присягнуть, а потом послал меня к турецкому визирю с письмом и приказал
на словах сказать ему, чтобы прислано было поскорее турецкое
или татарское войско. С тем отправил меня Дорошенко; а на
степи меня перенял Серко. Провожатых татар запорожцы
нобили, а я от них не бежал и не бился и был у них на степи
недель пять.
Взятые у Мазепы дорошенковы письма были писаны к
турецкому главному визирю, к крымскому хану, к ханскому визирю
и к некоторым мурзам, ханским любимцам. Дорошенко извещал
своих союзников, что враги <барабаши> (такую кличку давали
правобережные^ левобережным козакам) подступают под Жаботын, а Ромодановский и гетман <барабашский> уже <переправляются
через Днепр под Каневом. Хотя москали не страшны и прежние
гетманы при помощи одних татар с ними справлялись, но у меня
теперь людей мало>.
Ласково приняли в Москве Мазепу и отпустили, дозволивши
перейти с семьею и с пожитками на левый берег Днепра, о чем
просил за него гетман Самойлович. Отсюда начался поворот в
судьбе этого замечательного человека.
Неудача посольства Мазепы к туркам не помешала туркам
подать помощь Дорошенкову делу. Вместо Мазепы, Дорошенку
пособил тогда Гоголь, который, передавшись, как выше было
сказано, после переяславской рады Польше, изменил полякам, опять перешел на сторону Дорошенка и впору известил
турецкого султана об опасности, грозившей Чигиринскому гетману.
Спеша спасать турецкого подручника, в начале июня турецкое
войско перешло через Днестр у Сороки; турки взяли городок
Костницу и истребили там всех жителей, потом подошли под
Куничное; туда стеклось множество людей из других городков, и в течение одиннадцати дней осажденные упорно отбивались, наконец турки жестоким приступом взяли Куничное и все живое
281
в нем истребили, а город сожгли. Гоголь между тем разбил
верного царю поднестровского полковника Зеленского. 20-го июля
брацлавский полковник Лисица доносил Самойловичу, что турки
ворвались в Тульчин, осадили его в тамошнем замке, и просил
о выручке. По этому письму Самойлович приказал Дмитрашке
Райче идти туда из-под Смелой, но Дмитрашко Райча, дошедши
до города Буки, отправил своего наказного Войцу-Сербина с
двумя тысячами к Лодыжину, а сам воротился в Корсун, и
оттуда в Канев, потому что взятые в плен турецкие языки
всполошили Козаков, наговоривши им под пыткою, будто турки
помирились с поляками и идут на Киев. Войца-Сербин соединился
с Андреем Мурашкою, которого Самойлович отправил также в
Лодыжин с охотницким полком. Едва они успели вступить в
этот городок, как под Лодыжин подошла турецко-татарская сила.
Лодыжинские предместья были сожжены. Козаки заперлись в
замке. Но лодыжи’нское поспольство пришло в страх: выбросили
белое знамя. Великий визирь при самом начале этой войны
объявил повеление <обрекать всех неверных победоносному
мечу>, и турки, не обращая внимания на белое знамя, продолжали
палить в Лодыжян. Мещане выслали к ним еще депутатов: те
кланялись туркам и уверяли, что все жители Лодыжина остаются
верными подданные падишаха, что враждебные действия
оказывают не они, а 2.000 барабашевцев, которые пришли к ним
незваными и засели в замке. Великий визирь дал им такой
ответ; <коли бы вы были на самом деле верные подданные
Высокого Порога, то вы бы должны были или выдать пришедших
к вам, или отлучиться от них. Победителям невозможно делать
между вами различия>. Пальба усилилась, и мещане в третий
раз выслали депутацию: на челе ее был лодыжинский протопоп.
Жители предавались на волю победителя и просили только
выпустить их живыми с семьями и пожитками. Неумолимый
визирь сказал: <что-нибудь одно из двух выбирайте - или неволю, или смерть, иной судьбы не будет вам; если еще раз с этим
придете, прикажу картечами вас встретить>. На другой день
мещане выелали сказать, что сдаются совершенно на волю
победителя. Вышло 800 Козаков, положили оружие. Турки тотчас
забили их в колодки и отправили невольниками на свои галеры.
Такой же участи подверглись все лодыжинские мещане с своими
семьями. Мурашка ни за что не хотел сдаться, держался
несколько дней с своими козаками, пока от беспрестанных битв, от зноя и безводья все не изнемогли и не полегли один на
другом. Так гласит одно известие. По другому известию, Мурашка сдался сам с двенадцатью человеками, в числе которых
были сотник и протопоп. Но когда визирь стал допрашивать, сколько при Ромодановском и Самойловиче войска, Мурашка
282
отвечал: так много, что могут победить и султана, и хана. Это
не понравилось визирю. Он крикнул на Мурашку, а Мурашка
смело стал укорять визиря: <вы - говорил он - воровски
пришли на нас: так между государями не водится: обступили
нежданно в Лодыжине нас и побили. Если бы царю было заранее
ведомо о ваших затеях, так вашего султана встретили бы не то
что за Днестром, но еще и за Дунаем>. Разгневанный визирь
приказал увести его и отрубить голову, но, одумавшись, воротил
его снова, а Мурашка стал ругать визиря и султана и всех
турок жестокою бранью и проклинать мугамеданскую веру.
Визирь приказал казнить его1.
Главный визирь из-под Лодыжина отрядил товарища своего, или каим-мекама, султанского любимца Мустафа-пашу, под
Умань - с приказанием сжечь город и жителей увести в неволю, а если окажут сопротивление, то перебить всех без разбора.
Вместе с турками подъехали к Умани дорошенковы старшины
и стали уманцам делать предложение сдаться, обещая милость.
Уманский полковник Яворский соблазнился таким обещанием и
отправился в турецкий стан на поклон; его объявили невольником
и заковали. Умань осталась без начальника. Турки требовали
безусловной покорности. По этому требованию явились в турецкий
стан полковые чины, знатнейшие козаки и мещане. Турки всех
объявили невольниками, а город, вместо пощады, стали
истреблять. Но в Умани набралось людей не мало, и были они хорошо
* Это показание Анастаса Черкеса, грека, занимавшегося в Лисянке
торговлей, после взятия в плен Грицька Дорошенка прибывшего в Пере-
яслав и назначенного ротмистром в охотном войске. Самойлович отправил
его с отрядом на Подоль, где, соединившись с Мурашкою и Войцою-Сер-
бином, он засел в Лодыжине. Анастас показывал, что после появления
турецких сил Войца-Сербин тайно ушел, а потом Мурашка сдался туркам, и оставшиеся выбрали старшим Анастаса. Шесть суток турки палили в
город, на седьмые сделали два приступа. Анастас отбил их. Но мещане
сдались и были все обращены в неволю, а малых ребят бусурманы
покололи копьями и ножами. Анастас, избегая жестокой кары, которая
постигла бы его как начального человека, переоделся мужиком, был продан, выкуплен волошским господарем Дукою и отправлен через Венгрию в
Польшу, представился там королю, был им обласкан, одарен и отпущен
в Украину, а Самойлович послал его в Москву. Его показание исполнено
хвастовства и несообразностей. В Лодыжине, кроме 20.000 мещан с их
женами и детьми, было воинских людей всего полторы тысячи, всего одна
пушка, и та испорчена, а вал зело худ, у турок же до 40.000 воинов и
80 пушек, но Анастас так храбро отбивался, что побил 13.000
неприятелей; султан казнил янычарского начальника, досадуя, зачем не взял
города, и назначил 500 червонцев за голову Анастаса! О Мурашке - такое
противоречие: сначала говорится, что Мурашка сдался и письменно
убеждал Анастаса последовать его примеру, а потом сообщается, что визирь
казнил Мурашку за смелые и дерзкие выходки. Поэтому показание это
маловажно.
283
вооружены, а город укреплен. Они стали защищаться. Тогда турки
повели под замок шанцы от Грекового леса, насыпали валы и
бойницы вровень с городскими, палили из пушек и в то же время
начали подводить подкопы. Взорвана была значительная часть
замковой стены на левой стороне от дороги к Мени. Уманцы
закладывали прорывы возами, навозом, землею… но турки
подземным ходом проникли в город. Уманцы отчаянно отбивались от
них с заборов, с домовых кровель; кровь потоками полилась по