Бруховецкому и просили избавить их от Тетери, но были и такие, что посылали к Чарнецкому просить выручить их от гетмана
московской стороны.
Бруховецкий, ставши в Сокирной, послал к воеводе Чаадаеву в
Киев просить присылки ратных царских людей и пушек.
Отправлен был по берегу Днепра из Киева начальник артиллерии, иноземец Страсбух. Но не успел этот Страсбух дойти до Бруховецкого: на пути, под деревнею Копысники, встретил его коронный
хорунжий Ян Собеский с польским войском и разбил государевых
ратных людей. Страсбух, как пишут поляки, первый убежал с боя, подавши другим постыдный пример. Победители овладели
орудиями и другими запасами; тогда поймали они шедших с великорос-
сиянами козацких предводителей - и, между ними, того самого ко-
нотопского сотника Нужного, который во время похода короля к
Глухову так ловко в Новом-Млине отнял у канцлера Пражмовского
драгоценности королевского буфета. Поляки судили козацких
предводителей как изменников своего короля, и Нужного приговорили
военным судом повесить, но он сам упросил, чтоб его посадили на
кол. <Такою смертью мий батько помер>, говорил он. ‘Разбивши
Страсбуха, Собеский не пошел далее на Бруховецкого, потому что, как думали поляки, к нему беспрестанно прибывали толпами новые
силы с левого берега, и размер их был полякам неизвестен.
Бруховецкий, не дождавшись Страсбуха, оставил Сокирну и
направился к Чигарину, решившись попытаться расправиться с
этим городом, прежде чем явится Чарнецкий. Этот польский
полководец, расставивши войско свое в Паволочи2 и Корсуне, поручил
1 Ныне деревня и пристань на Днепре. Черкасского уезда, Киевской
губернии.
2 Местечко Сквирского уезда, Киевской губернии, при реке Раставице.
34
начальство свое Собескому и Маховскому, послал несколько хо-
ругвей в Чигирин для защиты от Бруховецкого, а сам с
тринадцатью человеками отправился в Крым убеждать хана поскорее
прибыть с большою-ордою к своим союзникам - полякам; но
хана не застал он в Крыму: по повелению своего падишаха, хан
в Угорской земле воевал против цесарцев. Поэтому Чарнецкий из
Крыма отправился к буджакской орде, где его приняли ласково.
Два салтана, Салам-Гирей и Салет.-Гирей, вызвались идти на
помощь к полякам: по одним известиям, с ними было до 20.000
татар, по другим - только до 5.000.
Когда Чарнецкий, заручившись татарскою помощью против
непокорного русского народа, возвращался в Украину, Маховский
с восемью хоругвями выступил в Городище1встречать Чарнецкого.
Городищане, показывая наружно покорность королю, тайно
снеслись с Серком; тот явился нежданно ночью, но должен был
отступить, потому что и полякам нежданно явилась помощь от
проходившего случайно "мимо Городища польского отряда. Через день
после того явился Чарнецкий с татарами.
Много надежд полагали поляки на приведенных татар; чтоб
им польстить, Чарнецкий заранее дал им дозволение забирать в
полон жителей всех тех городов, которые станут сопротивляться
полякам, и татары тотчас же стали расходиться загонами, разорять поселения и загонять жителей в полон. Но в то же время
Чарнецкий показывал и миролюбивые способы к усмирению
народа: написал универсал ко всему украинскому поспольству, обещал именем короля пощаду всем тем, которые покорятся Польше
и отстанут от сообщества с мятежниками; в случае упорства -
грозил огнем, мечом и татарским пленом. Эта снисходительность, по замечанию польского историка, показана была только для того, чтобы впоследствии оправдать суровое обращение с русскими; Чарнецкий, как и все польские паны, хорошо знал, что между
русином и поляком доверие стало невозможно: легче вода с огнем
сойдется, чем упорное козацкое сердце склонится к покорности; козак присягает только для того, чтобы теАм удобнее обмануть
поляка; козак дает поляку руку, обещает дружбу и неожиданно из
друга делается врагом. Так рассуждали тогда прляки.
В это время Чарнецкий обратил внимание на духовенство.
Гетман. Тетеря, незадолго перед тем просивший короля об
утверждении в сане митрополита Иосифа Тукальского, выбранного в
этот сан, дознавшись, что королю такой вьбор не совсем нравится, называл теперь в своих письмах Тукальского главным затейником
и хвастал, будто сам прежде провидел’пророческим духом
лукавство этого человека. По таким наговорам Чарнецкий пригласил в
* Местечко Черкасского уеза. Киевской губернии.
2* 35
Васильков митрополита Иосифа и с ним несколько знатных лиц
православного духовенства; в числе приглашенных был и
архимандрит Гедеон, бывший Юрий Хмельницкий. Чарнецкий для
беседы с ними отправился из Городища в Васильков, обошелся с
ними сначала очень ласково, заговорил прежде всего о свободе
православной религии, чо неприкосновенности церковных и
монастырских имуществ, о покровительстве короля православному
духовенству, потом объявил, что король с своей стороны желает и
требует, чтобы православные духовные на деле показали свое
доброжелательство и верность королю и Речи-Посполитой, и чтобы
содействовали своим влиянием к усмирению восставшего посполь-
ства. Тукальский от лица всего православного духовенства
изъявлял благодарность королю за милость его, но заметил, что
духовным, по их званию, надлежит заниматься делами, относящимися собственно до церкви, а вмешиваться в мирские
дела им непристойно. Из такого ответа Чарнецкий уразумел, что
православные духовные, и первый из них митрополит, скрытно
благоприятствуют замыслам русского народа и сказал: <в таком
случае вы поедете в Варшаву и объясните его величеству, почему
считаете непристойным духовенству мешаться в мирские дела>.
Он назначил почетный караул сопровождать их до Варшавы.
Приехавши туда, Тукальский и Хмельницкий были отправлены в Ма-
риенбургскую крепость в заточение.
Покончивши дело с духовными, Чарнецкий двинулся с
войском к Чигирину, приказавши идти туда и Тетере. Бруховецкий, уклонившись от битвы с ним по малочисленности сил своих, отошел к Бужину1, где был Серко. Чарнецкий отправил за ним в
погоню часть войска под начальством Незабитовского и Тетери, а сам принялся покорять восставшие русские городки. Тогда
вошел он в Суботово2, бывшее имение Богдана Хмельницкого, где
некогда сам содержался в плену, взятый покойным гетманом
Богданом на Желтоводской битве. Вероятно, воспоминание былого
унижения усилило в нем злобу к покойному врагу польской
нации. Он приказал выкопать из могилы в церкви гроб Богдана
Хмельницкого и разметать прах его на поругание псам. Оттуда
Чарнецкий двинулся к Смелой, где произошла у него стычка со
стольником Косаговым, не имевшая, как видно, никакого важного
последствия. Потом Чарнецкий подступил к Стеблову3. Прежде
послал он с трубачом предложение добровольно сдаться.
Осажденные воспротивились. Чарнецкий приказал начать приступ. На
беду осажденным сделался взрыв в церкви, где хранился склад
* Ныне село Чигиринск. уезда, Киев, губ., при Днепре.
2 Ныне село Чигиринск. уезда, Киев, губ., при р. Тясмине.
3 Мест. Канев. уезда, Киев, туб., при р. Роси.
36
пороха. Во время происшедшего переполоха поляки стали
вырубать ворота. Осажденные сдались. Тогда поляки, а за ними татары
бросились в город на грабеж и убийства; буджакские и ногайские
татары сами передрались между собою из-за добычи.
Соединившись снова с Маховским и Тетерею, Чарнецкий
пошел против Бруховецкого, который от Бужина пошел в Канев и
засел в нем. После нескольких неудачных нападений на Канев
Чарнецкий отступил к Корсуну и занялся укреплением этого
городка, а в сторону послал два отряда для укрощения восставшего
поспольства: один пошел к Умани, где засел тогда запорожец
Сацкб Туровец с сечевиками и с отрядом царской рати под
начальством майора Свиньина, другой - к Лисянке1, где собралась
ватага восстанцев в 7.000 под начальством какого-то Гладкого.
Бруховецкий тотчас после ухода Чарнецкого от Канева, в
конце мая, отправил по следам его Серка и Косагова к Корсуну, а
полковников Матвея Шульгу и Филипна Стрелю - на подмогу к
Гладкому в Лисянку. Последние исполнили свое поручение
удачно, прогнали приступавших к городку поляков, посланных туда
Чарнецким, вошли в Лисянку и усилили собою восставшую ватагу
Гладкого. Серко же и Косагов, не доходя до Кор су на 25-ти верст, услыхали, что на усиление к Чарнецкому идет свежая орда, свернули в сторону, разбили татар, прогнали их назад в Крым, а
потом, не идя к Корсуну, повернули к Умани с целью соединиться
с восставшими в пользу царя полками Поднестранским, Каль-
ницким и Уманским, и тогда уже, с ними вместе, идти на Корсун
против Чарнецкого.
Между тем из Корсуна, где находился Чарнецкий, явилась к
Бруховецкому тайная подсылка^ корсунцы извещали, что желают
быть в подданстве у московского царя; просили присылки ратной
силы, обещали с своей стороны перебить немецкий гарнизон, поставленный у них Чарнецким, и выдать Бруховецкому всех
начальных людей; они жаловались, что им невыносимо приходится
от Чарнецкого, потому что в уплату приглашенным на помощь
татарам он дозволил им уводить людей в неволю. Бруховецкий
дал корсунцам тайно ответ, что как только прибудет к нему
свежая сила, то он немедленно двинется сам к Корсуну: Бруховецкий
ожидал подкреплений с левой стороны Днепра и, сверх того, надеялся, что Косагов и Серко приведут ^из Умани вооруженную
громаду восстанцев.
Чарнецкий сильно озлобился на Ставище. Во время похода
короля на левую сторону жители дали присягу в верности, но когда
вспыхнуло и’разлилось на правой стороне Днепра восстание, ста-
вйщане перебили оставленный у них польский гарнизон, не поща-
1 Село Звенигородск. уезда, Киев. губ.
37
дили притом и раненых ляхов, находившихся в устроенном там
госпитале, разобрали но рукам свезенные для войска припасы и
разорили близ Ставища имение, пожалованное Чарнецкому в ленное
владение. Чарнецкий, сделавши распоряжения об укреплении Кор-
суна, двинулся усмирять Ставище. Ян Собеский всегда отличался
тем, что советовал поступать возможно мягко и кротко с русским
народом; и теперь подавал он мысль дозволить мятежникам
отправить к королю послов с изъявлением покорности и оставить их
свободными от нападений до возвращения посланцев от* короля.
Чарнецкий смотрел на это дело иначе, и отвечал: <я не умею и не
люблю льстить: опыт научил.меня, что своевольство козацкое
удобнее укрощать суровостью, чем кротостью>. Чарнецкий приказал
буджакской орде пожечь все деревни и хутора около Ставища, истребить и забрать в полон, жителей. <Есть не буду, спать не буду, пока не добуду это гнездо бунта, этот вертеп разбойников>, говорил
он. Такой же взгляд выразил он в донесении, посланном тогда же
к королю: в открытом поле неприятеля не встречаю, он засел по
местечкам и городкам и так упорно держится московской
протекции, что каждое поселение приходится брать штурмом. Сердца их
до такой степени нечувствительны ко всепрощающему милосердию
вашего величества, что они хотят лучше погибнуть с домами своими
от огня, терпеть голод и всякие лишения, чем возвратиться к
верному подданству королю своему. Вся Украина решилась умирать, а* не покоряться полякам>.
По известию польского историка, начальствовали над
восставшим поспольством в Ставище некто Дачкб, бывший долго в
турецкой неволе на талерах, и Булганый - еще при Богдане
Хмельницком полковник пехоты; оба они были теперь полковники так
называемых <серденецких>1полков, возникших в недавнее перед
тем время из охотников. В городе заперлось много народа; поляки
в своих известиях доводят число всех годных к бою до 16.000.
Приступы начались 4-го июля. На первых порах они пошли
неудачно для поляков. Дачкб, отбивши их, приказал своим людям
копать ров, чтоб не допускать поляков до вала; из высыпной земли
этого рва образовался новый вал - и,
таким образом, город
опоясался двумя земляными оградами. Поспольство с валов
издевалось над своими врагами. Когда Чарнецкий объезжал свое войско, одетый в бурку из леопардовой кожи, осажденные кричали ему: <ото ряба собака!> После нескольких дней, проведенных в битвах, Чарнецкий убедился, что не поделает ничего силою с
осажденными. Он отправил в город шляхтича с убеждениями сдаться и
не губить себя напрасно. Ставищане отвечали: <пусть польское
войско прежде отойдет от нашего города, тогда мы пошлем по-
* Вероятно, от прозвища Серденя, которое носил первый их полковник.
38
становить уговор с Чарнецким, с тем, чтоб мы были вольны от
военного постоя и не было бы у нас польского гарнизона>. Такой
ответ раздражил гордого пана; он приказал татарам по
окрестностям довершать разорение селений и без милосердия убивать
женщин, детей и стариков, потому что из этих селений находились
в городе жители; между тем привезли полякам свежие боевые
снаряды; пальба гранатами и бомбами истребила разом большую
часть строений в Ставище. Дачко был убит; на его место выбрали
сотника Чопа, который, по выражению польской летописи, был, к досаде поляков, предводитель дельный и отважный. Много потерь
понесли тогда поляки. Погибла вся пехота, уцелевшая после
зимней кампании; поляки так умалились, что где прежде были
тысячи, там оставались сотни. Чарнецкий вообще мало щадил жизнь
подчиненных, и в ответ на жалобы о потерях в войске говорил: <что ж, война людей не рожает!> Хотелось - Чарнецкому, во что
бы то ни стало, взять город приступом, но другие паны, составлявшие около него военный совет1, находили, что гораздо, лучше, ради пощады собственных.сил, принудить к сдаче город блокадою, тем более, что пленные показывали, что в городе чувствуется
недостаток съестного, а людей, набежавших туда с сел, много, и
все эти поселяне на зиму себе не сеяли, а от прежнего лета
полевых плодов не успели собрать, и потому в осаду с собою
запасов не взяли. Итак, по общему приговору военачальников, город Ставище был обложен кругом: ни в город, ни из города ни
одно живое существо пройти не могло.
Было бы_возможно подать помощь осажденным в Ставище, если бы гетман Бруховецкий соединил раздробленные козацкие
силы и если бы в пору пришли к нему великороссийские воеводы
с своими полками. Этого не сделалось. Весь июнь Бруховецкий
ожидал, что Серко и Косагов приведут к нему свежие силы
народа, восставшего в прибужском и приднестранском краях. Но
вышло не так, как обещали Серко и Косагов. Серко с Косаговым
разошелся; сам Серко отправился к Очакову разорять татар, а
Косагов из Умани воротился к Бруховецкому в Канев без Серка
и почти без новых сил. ЗО-го июля Бруховецкий отправил его
снова в поход: Косагов должен был соединиться с козацкими
полками Зиньковским да Млиевским, да еще с двумя пехотными, и
идти с ними на Кор су н. Из Канева взял с собою Косагов только
что прибывших великороссийских ратных людей и слободских
Козаков до тысячи человек. Не доходя до Корсуна пяти верст, Косагов 1-го августа встретил польский отряд и вступил с ним
в бой, продолжавшийся с утра до полдня. Бывшие в этом бою
государевы ратные люди и слободские козаки не устояли - по-
1 Ян Собеский, Иероним Синявский, Станислав Яблоновский и другие.
39
бежали, побросавши оружие, и на переправе через болото
потопили своих лошадей. Косагов привел 3-го августа в Канев остаток
своего войска пешим и безоружным. Было у него в этой
несчастной битве 35 рейтаров, 120 солдат, 470 Козаков, а с
малороссийскими полками - около полуторы тысячи. Все постыдно
бежало: убито в сражении было только 10 человек Козаков и 21
наймит. Многие царские ратные люди, слободские и донские ко-
заки, еще не дождавшись встречи с неприятелем, убежали в дома
свои. Косагов в своем донесении царю объясняет это так: из
малороссиян в его полку настоящих Козаков было немного; все -
из наемных овчаров, да из работавших на винокурнях; были
между ними даже малые ребята: у Козаков заводился тогда обычай
поставлять за себя наймитов, вместо того, чтоб самим идти на
войну. Когда Косагов возвращался с своего поражения через
Мошны, мошенские жители, узнавши о несчастии, постигшем .русское
войско, собрались наскоро с женами, детьми и имуществами, какие успели захватить, бежали за Днепр и начали водворяться на
жительство в разных малороссийских городах. Они боялись
поголовного мщения со стороны ляхов над всем малорусским
народом - и не ошиблись. Вслед за уходом их явились по следам
разбитого Косагова поляки и сожгли Мошны до основания.
По возвращении Косагова в Канев, бывшие там на службе ко-
заки слободских полков: Сумского, Харьковского и Острогожского, тайком распродали полученные запасы и ушли в свои дома. Это, между прочим, произошло от несвоевременной раздачи запасов; ко-
заки получили их еще не доходя до Канева и, стоя несколько
времени под Миргородом, истребили, продали и пропили, а пришедши
в Канев, очутились в таком положении, что им нечего было есть.
Сперва такие побеги ратных людей происходили поодиночке, но к
концу августа до того вошли в обычай, что и начальные лица стали
уходить вместе с подчиненными. Убежали таким образом двое
сотников Острогожского полка, а за ними двое сотников Ахтырского и
Харьковского с козаками своих сотен. Сентября 2-го пришло
известие из Умани, от майора Свиньина, что побеги ратных
государевых людей дошли до того, что в Умани осталось их не более ста
человек, да и бывшие с майором Свиньиным малороссияне также
разбегались. Бруховецкий, недавно ожидавший из Умани подмоги, теперь должен был бы сам посылать людей в Умань, но посылать
было некого: свежих сил не приходило, а тут поляки и татары стали
беспокоить Канев. Косагов неоднократно писал в Белгород к князю
Ромодановскому, и последний, по его письмам, рассылал в разные