* * *
Школа "Порт Честер" - настоящая маленькая вселенная, предназначенная только для тех, у кого есть лапы и хвост. Сомневаюсь, имеются ли там туалеты для людей, зато в залах даже в разгар лета поддерживалась комфортная прохлада.
В отличие от школьных учителей, Венди не выгоняла двоечников из класса. Зато она задавала такие же сложные вопросы:
- Вы когда-нибудь дрессировали свою собаку?
- Сколько ей лет? Пять?! Вы имеете в виду - месяцев?
- Она имеет представление об одиночном поведении?
- Вы когда-нибудь пользовались кликером?
- Она владеет "сидячим поведением"?
Эта женщина везде видела только поведение. Сидяче-одиночное поведение, длительно-сидяче-одиночное поведение, длительно-сидяче-а-потом-стояче-одиночное поведение, прогулочное поведение, а в случае Холы - отсутствие поведения.
В "Порт Честере" культивировался "позитивный метод": собак дрессировали при помощи лакомств, плохое поведение игнорировалось. Венди обычно пользовалась практикой "щелкнуть кликером и угостить". Похоже, она была тренером так долго, что привыкла делить и свою жизнь на отрезки "цель - щелчок - поощрение", стремясь, как она сама выражалась, к максимальному правдоподобию.
- Собаки делают то, за что получают конфету, и не делают того, за что конфету получить не смогут, - сказала Венди однажды. - Причем конфетой может быть что угодно. Если ваш пес резвится в собачьем парке, а вы его подзываете и ведете домой, он очень быстро запомнит, что отреагировать на вашу команду - значит не получить желаемого. Вам нужно отдать команду и затем поощрить собаку сотню раз в сотне мест, чтобы в сто первый раз она среагировала на максимальное правдоподобие и подошла без приманки. Но полной гарантии все равно нет. Это постоянный выбор.
- Если уж на то пошло, - после паузы продолжила Венди, - что нужно сделать, чтобы собака гарантированно не освоила команду "Ко мне"?
- Я знаю, - встрепенулась хозяйка Аттикуса.
- Кто-нибудь еще?
Молчание.
- После команды "Ко мне" нужно всего лишь надеть на собаку поводок и отвести домой. Так вы никогда ничего от нее не добьетесь. Почему?
- Потому что она запомнит, что за командой не следует ничего хорошего, - ответил я.
- Это как со свиданиями. Вам нужно провести пять или шесть идеальных свиданий, чтобы получить право на одно неудачное.
Меня изумила даже не эта житейская мудрость, которая, как обычно и бывает на собачьих тренингах, является всего лишь здравым смыслом на высоте одного фута от земли. Нет, меня поразило, что Венди тоже ходит на свидания.
Сидеть, мальчик, сидеть! Хороший мальчик…
Наши отношения с Холой за пределами клуба изменились. Понятия не имею, о чем я думал раньше, когда выгуливал ее, но в этих мыслях точно не находилось места самой собаке. Теперь же я стал замечать, что она шествует по городу, словно гордый пушистый миноносец. Каждая мелочь удостаивалась внимания больших карих глаз и длинного носа, который работал наподобие металлоискателя, запрограммированного на куриные косточки.
Иногда она поворачивала голову и бросала на меня быстрый взгляд - просто чтобы убедиться, что я все еще здесь. Этот взгляд разрывал мне сердце. Сколько раз она смотрела так прежде, а я даже не обращал внимания?
13
Белка
Мы с Холой делали успехи. В упражнениях "Сидеть" и "Лежать" наметился небольшой прогресс. Она начала реагировать на команду "Ко мне", иногда - даже если команду отдавал я. При желании в ее стойках можно было заметить несомненный потенциал. И я начал подумывать, что еще пара месяцев - и мы вполне осилим СХГ…
А потом появилась белка.
Венди обещала море веселья на заключительном занятии, и это заранее вызывало у меня ужас. Веселье подразумевает возбуждение, а возбуждение Холе противопоказано. У нее и так еле-еле хватает внимания… Ну, скажем, на меня.
Я пробовал медитировать по утрам - Кларк сказал, что ему это помогает справляться со стрессом на Уолл-стрит, - но мозги (мои мозги) очень быстро сложились в трапецию.
О чем это я? Ладно, неважно.
- Как у нас дела, Аттикус? - спросила Венди, хотя могло показаться, что обращается она ко всему классу.
- Замечательно, - ответила хозяйка Аттикуса; эта девушка явно ходила у тренера в любимчиках.
- Ну, что мы делали на этой неделе?
- Ой, - начала хозяйка, - у нас была большая вечеринка в честь Дня благодарения, и мы отрабатывали команду "Место". Еще я немного угостила Аттикуса коктейлем и пирожными, потом выложила фотографии на свою страничку в Фейсбуке… - Она перечисляла еще долго. Признаюсь, эта парочка здорово действовала мне на нервы, так что я предпочел отключить звук.
- Отлично, - кивнула Венди. - А как у него дела с командой "Апорт"?
Вообразите ответ сами, о’кей? Успехи Холы по этой части ограничивались тем, что она с недюжинным энтузиазмом вырывала из моей дрожащей холодной руки теннисный мячик и мелко шинковала его со скоростью хорошего комбайна. К счастью для нас обоих, тест на эту команду в СХГ не входил.
Когда ни у кого не осталось сомнений, что Аттикус - звезда недели, месяца и года, Венди достала маленькую плюшевую белку и сжала ее.
Скви-ик.
У меня кровь застыла в жилах. Хола рванулась вперед, и только поводок и мой собственный вес спасли белку от превращения в салат.
- Успокойте свою собаку, пожалуйста, - сказала Венди.
- Она… любит… белок…
Зенненхундов вывели для того, чтобы таскать тележки по крутым швейцарским горам, а у Холы мощность небольшого трактора… Будь мои ладони не такими скользкими от жареного цыпленка, которого я принес в тот день для поощрений, все сложилось бы по-другому.
Собака вырвала поводок. Остолбенев от ужаса, я смотрел, как она летит прямо к Венди, прижимающей белку к груди. На последнем метре Хола резко притормозила и уселась, высунув язык.
Дружный выдох.
- Привет, - сказала Венди, обращаясь к Холе. - Как тебя зовут?
Хола легла и замерла, как изваяние. Взгляд ее по-прежнему был прикован к белке.
- Похоже, кое-кто собирается продемонстрировать все, на что способен. Держу пари, сейчас она даже коврик отыскала бы, если бы знала, что это такое.
Хола приняла другую позу - не менее впечатляющую.
Венди хмыкнула:
- Собаки не сильны в распознавании сигналов. Они понимают, что им дали какой-то сигнал, и пробуют то, что уже срабатывало раньше. Поэтому очень сложно добиться, чтобы они легли из стойки - для начала они пытаются сесть. Хола, стоять!
Хола сделала стойку.
- Неплохо, - сказала Венди, и ее глаза расширились. - А теперь смотрите, как она попытается сесть. Хола, лежать.
Хола легла.
Секунда тишины. Даже Аттикус выглядел ошарашенным.
В конце занятия Венди каждому дала напутственный совет, над чем стоит еще поработать. Когда она подошла к нам с Холой, выражение ее лица было на редкость дружелюбным.
- Как ощущения? - спросила она.
- Замечательно, - соврал я. - По-моему, у нас большой прогресс.
- О’кей. Чем думаете заняться теперь?
- Ну… Я думаю поработать над ее манерами.
- Отличная идея.
Я почувствовал себя очень странно - как будто мне снова шестнадцать и мы с моей первой подружкой Меган сидим в "Сбарро" на Геральд-сквер, и мы оба понимаем, что эта мясная пицца - последняя в нашем романе. Финальная.
Судя по всему, Венди была решительно настроена не рекомендовать нас на следующий курс, поэтому я схватился за тарзанку, разбежался и перемахнул через каньон:
- Я подумал, что, возможно, мы могли бы попробовать подготовительную программу "Собака - хороший…"
- У меня для вас совет, - сказала она, понизив голос. - Ничего?
- Конечно.
- Вы знаете, собаки очень чувствительны.
- Еще как.
- Но ваша собака - мегачувствительная. Можно сказать, это живой радар. Очень необычный случай.
Что?
- Она действительно настроена на вас.
Я смеялся, пока не сообразил, что это вовсе не ирония в духе восьмидесятых.
- Простите, что?
- Попробуйте нервничать поменьше, о’кей? Просто расслабьтесь и повеселитесь.
- Я не совсем понимаю…
- Я хочу сказать, - продолжила Венди, - что это вы ее вынуждаете так вести себя. Посмотрите на нее. Она знает все команды. Для нее это не проблема. Она сходит с ума из-за вас. Подумайте об этом.
Потрясенная тишина длилась целую секунду, пока Хола, словно желая доказать правоту Венди, не принялась скулить вслед ее удаляющейся фигуре в джинсах. Так мог бы плакать ребенок, глядя на уходящую мать. Венди не просто подколола меня. Она сказала нечто, что повергло меня еще глубже в пучины депрессии.
Мне было проще научить Холу прыгать через горящий обруч, чем расслабиться. Беспокойство - единственная сила, пока еще удерживающая меня в этом мире. Марти, который не нервничает, - это все равно что Марти, из которого выкинули буквы м, а, р, т, и.
* * *
Обратный путь в Манхэттен был не лучшим в моей жизни. Я чувствовал себя обиженным, обманутым, преданным (и другие прилагательные). Подтверждая роль детектора моего настроения, Хола сидела на плотной простынке, которую я постелил на заднее сиденье, смотрела мне в затылок и хныкала. Легче не становилось.
Настроена на вас…
Расслабьтесь…
ПОВЕСЕЛИТЕСЬ…
Значит, все эти прогулки с приманками, выполненные и невыполненные стойки и изучение других команд были впустую. Я словно пытался лечить болезнь кровопусканием, в то время как мне требовалась лекарство, которое изъяли из продажи.
Однажды Кларк сказал:
- Марти, ты больше живешь в теории, чем на практике.
- В смысле?
- Почитай "Большую книгу". Там есть глава "В действии". Но там нет главы "В мыслях".
Иногда мне казалось, что он читает только оглавление "Большой книги" и мотивирующие лозунги, развешанные в зале, где проходили собрания: "НАДЕЙСЯ НА ГОСПОДА", "ТЫ СМОЖЕШЬ", "АЛКОГОЛИЗМ - НЕ ПРИГОВОР". Как ни странно, для него эти лозунги работали.
Хола понимала, что папочка на нее сердит. Когда мы поднимались по лестнице в подъезде, обычного огонька в ее глазах не наблюдалось. Тренинги отнимают у собак много физических сил, но еще больше - умственных усилий, так что после занятий Хола всегда чувствовала себя истощенной, но сегодня она была истощенной вдвойне.
Она так ни разу и не подняла на меня глаза. Хвост, обычно живущий своей собственной жизнью, безвольно подметал ступени.
Я взял телефон, намереваясь набрать номер Глории, но тут же передумал. Не хотелось начинать разговор - первый после нашего разрыва - с жалоб на жизнь в целом и на Холу в частности. Отношения строятся на хороших новостях.
Трубка легла на место. Остаток вечера я провел, читая спящей Холе детектив и прислушиваясь, не звонит ли телефон. Наконец я осознал, насколько смешон, и выключил его. Но в ту же секунду мне пришла в голову мысль, что Глория может не оставить сообщение и я не узнаю, звонила ли она. Поэтому я снова включил телефон и положил его на тумбочку возле кровати, чтобы мы с Холой сразу услышали звонок. Если телефон зазвонит.
14
Сэмми
Двадцать пять лет назад.
Не советую верить ни единому слову, сказанному моей матерью, даже если в тот момент она обращалась к собаке или кошке.
Моя мать была потрясающей красавицей. Как Хола. Изящные, слегка заостренные черты лица и огромные голубые глаза, взгляд которых ни на чем не задерживался надолго. Как и многие красивые люди, она глубоко переживала из-за своей полусостоявшейся актерской карьеры.
"Полумеры не для нас, - говорится в "Большой книге". - Настал решающий момент".
Моя мать выросла в бедной семье в Глазго, в Шотландии. Ее отец был ирландцем - худощавый альбинос, кожа цвета вощеной бумаги и молочные волосы. Он работал мясником (пока вообще работал). В один неудачный день он потерял большую часть указательного пальца на левой руке. Будете угадывать с трех попыток, что случилось? Не стоит выходить на работу пьяным, особенно если орудуете тесаком.
Главный виновник наших бед - это мы сами.
- Как-то раз я тащила отца из паба, - с сильным ирландским акцентом рассказывала мать, - и на меня напала огромная собака. Просто появилась ниоткуда и вцепилась в меня, словно я кусок песочного печенья.
Че громко ахнула, а мы с братом спокойно вернулись к "Безумной библиотеке".
- О господи, - воскликнула Че. - И что случилось потом?
- Что бы ни случилось, твоим братьям нет до этого дела, - ответила мать, глядя на нас с невыразимым разочарованием.
- Прилагательное, - сказал я Полу.
- Желтопузый.
- Настоящее прилагательное.
- Я месяц провалялась в больнице, - вздохнула мать. - Может быть, даже три.
Сестра выглядела озадаченной.
- Ты же говорила, что в детстве у вас не было больниц? Там лечились только богачи и проклятые британские ублюдки.
- Следи за языком, - осадила ее мать. Она всегда презирала британцев (или говорила, что презирала), хотя никогда не могла объяснить за что именно. - У нас были больницы. А вот лекарств действительно не было. Как и профессиональных докторов.
- Из-за британцев?
- Отчасти, - сказала мать, понижая голос и позволяя трагической скрипке выйти на передний план. - Отчасти из-за того, что мы были очень бедны. А в то время с бедными людьми…
- Обращались как с дерьмом! - закончили мы хором.
- Наречие, - скомандовал я.
- Мучительно, - произнес брат.
Детали истории менялись - иногда собака лишь слегка кусала мать за ногу и она, прихрамывая, шла домой, а иногда ей требовались переливание крови и молебен отца МакМануса, - но посыл всегда оставался неизменным.
Собаки - это плохо. Как и британцы.
Поэтому я был изумлен, когда однажды в нашем доме появился пес. Он выпрыгнул из отцовского Citroen цвета "синий металлик" и так неожиданно подскочил к сестре, что та чуть не свалилась с трехколесного велосипеда. Это был обычный белый пудель, явно не щенок, но и не взрослый пес, судя по его энергичности. Скорее всего, ему был год или два.
- Это Сэмми, - представил его отец. В те дни он напоминал доктора Килдэра - такая же смуглая кожа и две любовницы из числа медсестер. С нашей точки зрения, его главный недостаток заключался в том, что он не особенно любил детей. - Сэмми - хороший мальчик.
Судить о том, хороший Сэмми или нет, было рановато. Но что можно было сказать с уверенностью - так это то, что в его пушистом теле заключалась невероятная страсть к жизни. Отбежав от Че, он попытался запрыгнуть на правую ногу отца, и унять его не было никакой возможности.
В ту пору мы только-только переехали из Южной Африки в Мичиган (привал в Нью-Йорке не считается), и папа устроился на вторую в своей жизни работу - не менее загадочную, чем предыдущая. Теперь он работал в клинике при Университете Уэйна в центре Детройта. Он был врачом, и я знал лишь то, что он занимается какими-то исследованиями.
- Вау, - сказал брат. - Что это за порода?
- Большая, - ответил я, Мистер Энциклопедия.
У меня с самого начала было плохое предчувствие насчет Сэмми. Во-первых, его никогда не выпускали на улицу. Мама ненавидела и боялась этого пса и понятия не имела, как с ним обращаться. Кажется, она думала, что пес - это что-то вроде кошки, только более шумный и надоедливый.
Наши самые сильные страхи только и ждут, чтобы материализоваться.
- А разве его не надо выгуливать? - поинтересовался однажды брат, который из нас троих был самым сообразительным.
- Зачем? - спросила мать.
- Ну, мистер Келли каждый день выгуливает Бет. Дважды.
- Мистер Келли очень невежественный человек.
Мама положила стопку старых газет в углу прачечной и громко объявила, что пес должен делать свои дела именно там. Как ни странно, он предпочитал другие места - например, большое кожаное кресло в гостиной. По иронии судьбы кресло было коричневым. Это регулярно приводило к досадным инцидентам по вечерам, когда отец, вернувшись с работы, усаживался в него с "Историей упадка и разрушения Римской империи" Эдварда Гиббона.
- Рождество Христово! - вопил он на весь дом. К чести отца, несмотря на то что ругался он очень громко, мы никогда не слышали от него ни единого непечатного слова.
Я поворачивался к разбуженному криком Сэмми, который почему-то завел привычку спать в моей кровати.
- Больше так не делай, - шептал я. - А то закончишь свои дни в пруду.
"Прости, - отвечал он одними глазами. - Я не знаю, чего от меня ждут".
- И я, дружище. И я.