Уже в собственном детстве и отрочестве Александр любил возиться с маленькими детьми – придумывать для них игры, играть с ними, рассказывать истории. Он всегда знал, что у него будут собственные дети и это будет важная часть его мира. Учась в институте, он был очень не прочь посидеть с детьми старшего друга – в отличие от многих, ему не было это в тягость, они все вместе гуляли, играли и вообще отлично проводили время.
По специальности Александр был инженером-проектировщиком и после окончания института работал в строительной компании. Ему нравилась его работа, нравился коллектив. Вместе с коллегами Александр часто выезжал на загородные прогулки, отмечал праздники, ездил в Финляндию. На эти выезды коллеги часто брали свои семьи, и все быстро обратили внимание, как легко и радостно Александр находит контакт даже со "сложными" в общении детьми.
Спустя еще несколько лет Александр женился по любви и сразу сказал жене: "У нас будет не один ребенок". Жена согласилась со своим мужчиной, и ему показалось, что он стал любить ее еще больше.
Родились дети. Дети были самые обычные, но Александру они, конечно, казались самыми умными и красивыми. Он носил их на руках, подбрасывал вверх, чтобы они смеялись, варил им кашу, вставал по ночам, когда они плакали, утешал, когда они разбивали коленки.
При этом Александр понимал, что важно не только ласкать, но и развивать детей. Он много играл с ними в ролевые игры, читал хорошие детские книжки, потом водил их в кружки.
В какой-то момент у него была возможность поменять его работу на более денежную и престижную, в очень крупной компании, с хорошей перспективой карьерного роста. Единственный минус заключался в ненормированном рабочем дне. Согласись Александр – и как минимум несколько лет он видел бы детей фактически только по выходным. А ведь жена тоже работала полный день. Впрочем, их заработки позволили бы нанять няню, гувернера… Александр посоветовался с женой. Она сказала: "Конечно, я хотела бы, чтобы ты больше внимания уделял детям, но это твоя жизнь. Решай сам. Я приму любое твое решение и с уважением к нему отнесусь". Александр еще подумал и решил отказаться от заманчивого предложения, потому что оно лишало его возможности следить за развитием детей, быть с ними рядом в самые важные и чувствительные к родительскому вниманию годы.
"Карьера может и подождать, – подумал он. – Деньги – тоже не главное, ибо мы отнюдь не голодаем, а это время в моей жизни и жизни детей никогда не повторится. Я не прощу себе, если упущу его".
Александр не пожалел о принятом решении. Он проводил с детьми много времени, отводил их в детский сад, а потом и в школу, гулял с ними, был в курсе всех их проблем, успехов и неудач, лично знал всех их друзей (они часто приходили к ним домой и любили играть и разговаривать с Александром). Вместе с детьми и их друзьями Александр играл в настольные и компьютерные игры, ходил в музеи, в театры и на выставки, ездил в лес на пикники.
Домашнее хозяйство никогда не было Александру в тягость, хотя он на нем и не зацикливался. Ему нравилось готовить, и он любил иногда удивить домашних каким-нибудь необычным блюдом. Дети и жена всегда принимали участие в домашних делах.
У Александра всегда были друзья, и он с удовольствием с ними общался, но бо́льшую часть своего свободного времени проводил все-таки с семьей.
Ему нравилась его жизнь, и если бы его спросили, он назвал бы себя счастливым человеком.
Результаты
Анна понравилась почти всем – и мужчинам, и женщинам. Многие писали так: "Повезло ее детям и мужу".
Шесть человек (четыре женщины и двое мужчин) выразили сомнение: "Не пожалеет ли она потом, что отказалась от карьеры? Ведь такие предложения делают только молодым и перспективным. Потом такого не будет. Не появится ли соблазн обвинить домашних в неслучившемся?"
Еще восемь человек (из них шестеро мужчин) сомневаются в реальности образа: "Таких не бывает, слишком она какая-то идеальная, никакой стервозности, никаких ни к кому претензий…"
Шестеро (все женщины) нашли Анну "хорошей, но слегка скучноватой, "без изюминки"" и даже взволновались за то, что муж может уйти от нее к какой-нибудь "яркой стерве". И только три женщины из группы Анну категорически осудили: "Никому и даже сама себе неинтересная домашняя курица", "Чего же это она в инженеры-то пошла? Стала бы учительницей, воспитательницей или детским врачом и возилась бы себе с детьми, раз ей это так нравится…", "Отвратительный, абсолютно фальшивый образ, врет всем, стараясь быть для всех хорошей, не удивлюсь, если рано или поздно маска спадет, и Анна пустится во все тяжкие – бросит детей и мужа, сойдет с ума, сопьется и т. д."
Александр безоговорочно понравился двоим. И эти двое – гастарбайтеры из Средней Азии. "Достойный, мудрый мужчина, – сказали они. – Отличает важное от неважного. Хорошо, что у него есть возможность всегда быть рядом с семьей, с детьми. Нет сомнений, его дети тоже вырастут достойными людьми, с правильным отношением к жизни и всегда будут уважать своего отца".
Женщины признавали достоинства Александра: "Редкий мужчина. Чтобы и с детьми занимался, и по хозяйству…", "Детям, конечно, повезло. Обычно-то отцы на них и внимания не обращают", "В доме жене помощник, это нечасто сейчас встретишь. И чтобы любил готовить еще…"
И здесь же сразу сомнения: "Что ж у него за жена такая, что мужик – и с детьми, и готовить, и прибираться? Она-то что делает?", "И чего он себя позволил так запрячь?", "Что ж у него, и увлечений никаких нет, что он все дома и дома?", "А как насчет честолюбия, у мужчины честолюбие должно быть", "Зря его жена не поддержала, когда предлагали хорошую работу. Если он сам тюхтя, она должна была ради семьи, ради него же самого настоять". И то же сомнение в правильности профессиональной ориентации: "Зачем же он стал инженером, если всегда любил детей? Родители, что ли, заставили? Не смог отстоять себя? А потом – к жене под каблук?" И то же сомнение в будущем семьи: "Да не сможет он так всю жизнь. Вступит "бес в ребро", и сбежит к чертовой матери", "Не может настоящий мужик всю жизнь такой домашней левреткой прожить, надо было ему все-таки соглашаться на ту работу. А теперь уж поезд ушел, пожалеет, да поздно…"
Мужчинам (всем, кроме среднеазиатов) Александр скорее не понравился. Истоки его "неправильности" многие видят в семейном воспитании: "Мужик однозначно неправильно воспитан. Скорее всего, его воспитывали мать и бабка, без отца" или даже в генетике: "А может, он скрытый гей, но сам не понимает? Или какая-нибудь там генетическая аномалия? Ну бывает же, что на вид мужик, а вообще-то баба… Или у них таких детей быть не может? Да его ли это дети?" Многие полагают, что "жена его под себя подмяла", "села и погоняет, а он везет, но так ему и надо". 10 человек полагают, что Александр "потом пожалеет", что отказался от выгодной работы и развития карьеры. И все мужчины (за исключением опять же среднеазиатов) уверены, что "надо было соглашаться", "работа для мужика – это все", "да стал бы зарабатывать как следует, и жена, и дети бы потом оценили". Александра называют "слабым", "неинтересным" и "женственным". Почти все мужчины уверены, что он "обманывает себя" насчет "счастливости" своей жизни. Восемь из них определенно считают, что в конце концов Александр взбунтуется (против чего? – Авт.) и уйдет из этой семьи. Только двое мужчин написали в своем отзыве: "Ну, дети, конечно, рады, что отец с ними все время занимается…" – и тут же сомнение: "Но что они скажут потом, когда подрастут? Не начнут ли втихаря презирать такого отца?"
Вот такие вот результаты…
Честно сказать, слегка обескураживающие, не так ли?
Интересно, что лежит в их основе? Все еще не угасшая общественная привычка к мужскому "добыванию мамонтов"? Странноватая, в сущности, на современном этапе развития общества мысль, что воспитание детей – достойное дело исключительно для женщин? Может быть, что-то еще?
Рыцарь печального образа
Она работала кассиршей в большом универсаме. Он был дальнобойщиком и в огромной машине возил грузы по всему северо-западу России. Оба не были петербуржцами. Он приехал с Урала, вслед за приятелем, в поисках работы. Она – из Казахстана, к родной тетке, за лучшей жизнью. Жизнь, в общем-то, не баловала обоих, но они как-то приспособились к ней и никому не жаловались. Бывает и хуже – это оба знали доподлинно. Потом они встретили и полюбили друг друга.
Решили жить вместе (тетка ее к тому времени умерла, от нее осталась однокомнатная квартира).
Он не скрывал от нее своего прошлого. Она с самого начала знала, что на Урале он несколько лет жил с одной женщиной. Союз был неудачный изначально – она гуляла, попивала, скандалила. Он не выдержал, ушел. Она сказала, что беременна, и просила его вернуться. Он вернулся, потому что надеялся, что с рождением ребенка всё изменится. Родилась дочка, Рая, но в его семейной жизни ничего не изменилось, все продолжалось по-прежнему. Он даже не был уверен, что девочка – от него. Именно тогда он поддался на уговоры приятеля и уехал от всего этого подальше – в Санкт-Петербург. Деньги на дочку посылал. Потом кто-то ему написал, что его бывшая вышла замуж. Он даже обрадовался: вдруг она, так же как и он, наконец нашла свою настоящую любовь и сможет быть счастливой? С ним она счастливой не была, это он понимал отчетливо, но причин этому не знал.
Зинаида не могла скрыть от возлюбленного своего прошлого, даже если бы и очень хотела – потому что у нее был сын. На момент, когда я с ними со всеми познакомилась, ему было пятнадцать лет. Мальчик Коля с диагнозом "задержка психического развития" учился в восьмом классе коррекционной школы.
Отчим относился к пасынку строго, но справедливо. Однокомнатную теткину квартиру они продали и, взяв в банке кредит, купили двухкомнатную. Жизнь катилась по уже накатанной колее.
"Мы так долго искали друг друга! – сказала мне она, явно подражая героине какого-то сериала. – Мне никто, кроме него, не нужен!"
"Я когда в дороге, так сердце домой рвется, за ней скучает, и беспокоюсь всегда!" – без соблюдения правил грамматики, но вполне искренне сказал он.
Письмо с Урала было от дальней родственницы и соседки, с ошибками, и написано как курица лапой: "Ромка, твоя бывшая от пьянки-гулянки теперь померла насовсем. Ты приезжай, коли сможешь, а то девчонка твоя сейчас у ейной матери, но она опеку брать не хочет и ее в детдом сдаст. Дело ли это при живом отце?"
Он жутко занервничал, показал письмо жене. Она не особенно раздумывала, сказала: "Надо ехать. Ребенок же, живая душа".
Он смотрел умоляюще: "Ты поедешь со мной?"
"Куда ж я денусь?" – вздохнула она.
Девочку он последний раз видел, когда ей было пять лет. Сейчас ей вот-вот должно было исполниться одиннадцать. Она была очень хорошенькая и как будто похожа на него. Узнала и прижалась с плачем:
– Папа, папочка! Как хорошо, что ты приехал!
– Настрадался ребенок, – сказала та же соседка. – Считай, что в притоне жила. Особливо последние два года, когда мамка уж совсем тормоза потеряла…
– Папочка, ты ведь меня теперь с собой заберешь?! – ласково гладя рукав его шоферской кожаной куртки, спросила девочка. – Я не хочу в интернат…
У него сердце упало. Что же делать?
– Рома, конечно, берем, – сказала его жена. – Это же твоя дочь.
Быть по сему.
* * *
– Я в отчаянии, – говорила мне женщина, сидящая в кресле напротив меня, и поправляла блондинистый перманент. – Это ребенок, я все понимаю… но за полгода она разрушила все, что я строила шесть лет. На прошлой неделе я собиралась идти, подавать на развод…
– Что же произошло? – Я о многом могла догадаться из контекста, но мне нужно было услышать.
– Она им вертит как хочет. Как же, его дочь! Настрадалась! Тайком поддевает моего (а много ли ему, дурачку, надо?), а потом бежит жаловаться отцу. Тот – на пасынка с кулаками: "Ребенка обидели!" Я пытаюсь вступиться, он на меня с руганью: ты своего выгораживаешь! А видели бы вы, как она с отцом лижется! Стыд и срам! Сидит у него на коленях, и целует, и наглаживает… Я ему говорю, а он только смеется: ты, дескать, ревнуешь, она же еще маленькая! Маленькая, конечно, но ведь навидалась-то всякого и нынче всё использует, чтобы его повернее к себе привязать… Неряха, грязнуля, по дому ничего делать не хочет, может целыми днями на неубранной кровати валяться и в телевизор пялиться, а как я ей скажу – она сразу к отцу… А сыну моему так и сказала: "Я все равно для папы главнее, чем ты и даже мама твоя, потому что я родная". И в Колиных вещах роется все время… А мой уж весь нарывами пошел и в школе опять драться начал… Вы бы уж поговорили с ней, что ли, она вон у меня в коридоре сидит. А то я больше не могу так…
– Я бы лучше с Романом поговорила, – заметила я.
– Да не пойдет он в детскую поликлинику! Он говорит, что это я сама все придумала, да еще Коля мне на нее наговаривает.
* * *
Чернокудрая Рая и вправду была весьма миловидна и казалась много старше своих 11 лет.
– Ой, я так своего папочку люблю! Он такой хороший и добрый! Смотрите, какое он мне колечко красивое подарил! И тетю Зину я тоже люблю, конечно, но она иногда сердитая бывает. Я ее понимаю, ей тяжело с чужим ребенком, я иногда посуду забываю помыть, и когда папа вечером со мной на диване у телевизора, а не с ней, и из-за Коли… А с Колей мы, да, иногда ссоримся из-за компьютера и когда он на моей кровати валяется, а потом миримся, конечно…
* * *
– Романа – ко мне, любыми путями! – потребовала я у Зинаиды.
Он пришел.
– Да это жена выдумывает все! И за своего ей обидно, раньше-то все только ему было – и комната, и подарки, и внимание. А Райка – ребенок, ласковая, веселая, приставучая – да, но что ж в том плохого? Лучше бы букой в углу сидела? Неряха, да, тут я признаю, но надо же постепенно приучать, а не орать на нее, как жена орет. Это ее "зэпээрник" только и понимает, когда на него рявкнешь как следует. А мне с Райкой радостно: всегда сможет и рассмешить, и утешить, после рейса лучший отдых – с ней повозиться…
– Если вы с Зиной расстанетесь, вы же не сможете один Раю воспитывать, ведь вы по нескольку дней в дороге, и она все-таки окажется в детдоме…
– А почему это мы с Зиной расстанемся? – Роман испуганно и глуповато округлил глаза. – Неужели из-за того, что я свою дочку люблю?! Это вы глупости какие-то говорите…
* * *
– Ничего у вас не выходит, да? – вздохнула Зинаида. – Ну, я так и думала. Трудно ведь в маленькой девочке змею подколодную разглядеть. Я ведь и сама сперва не разглядела.
Из действующих лиц остался только один, мною не охваченный.
– Давайте уж я до кучи и с Колей поговорю…
– Да какой толк… Ну что ж… побыла Зинка счастливой – и ша, довольно. Другим и того в жизни не достается… А Колю я к вам пришлю, конечно, он уж и сам спрашивал: "Куда это вы все ходите?"
* * *
Унылый прыщавый подросток. ЗПР не сильная, но вполне заметная.
– Да я не только учусь, я уже работаю, – говорит с гордостью. – Листовки у метро раздаю. Летом в "Макдональдс" пойду, если возьмут.
– Отлично, – говорю я. – У меня только на тебя надежда и осталась.
– Какая надежда?
– Смотри, – говорю я. – Сейчас вы с Раей конкурируете, перетягиваете канат. Ты – маму к себе ("Я хороший, Рая плохая"), она – папу ("Я хорошая, Коля плохой"). Ты взрослее и умнее, она хитрее и изворотливее, ее жизнь научила.
– Да. Она мне рассказывала. У нее мать пила и мужиков водила.
– Ну вот. Если у вас все получится, то Зина и Роман расстанутся. Счастливых не будет. Ты останешься вдвоем с матерью. У нее – разбитое сердце, у тебя – ноль мужского внимания и поддержки на момент личностного становления. Рая окажется в детдоме и, скорее всего, повторит судьбу своей матери. Роман, потеряв любовь, всех (в том числе и себя) возненавидит. Либо замкнется в работе, либо начнет пить. Как тебе такая перспектива?
– Всех жалко, – подумав, сказал Коля. – Но что я могу?
– Ты можешь стать Дон Кихотом, рыцарем печального образа, – твердо сказала я.
– Как это?
– Всех спасти, пожертвовав собой. Рыцарь света и любви. Рыцарь своей матери. Когда-то она в одиночку тянула тебя, больного, агрессивного, отстающего в развитии. Теперь ты вернешь ей долг, сохранив ее счастье, и заодно, быть может, поможешь стать человеком маленькой несчастной девочке, которой не так повезло с матерью, как тебе. Удивительно ли, что она теперь так цепляется за отца? Тебе будет трудно, не скрою. Что делать? Терпеть все подначки Раи. Отвечать ей кротко и ласково, считая не себя, а ее слабоумной и жертвой. Никогда не ябедничать на нее ни матери, ни отчиму. Наоборот, вслух говорить, что ваши с ней отношения улучшаются день ото дня. День, неделю, месяц, год. Заведи календарь и зачеркивай дни крестиком.
– А это поможет? – спросил Коля.
– Мир умеет слышать, поверь мне. То, что я тебе сейчас предлагаю, из твоей позиции – практически подвиг. Но рыцарь на то и рыцарь, чтобы совершать подвиги – кто же еще, если не он?
Коля долго молчал, механически расковыривая прыщ на лбу. Потом тихо сказал:
– Я попробую.