* * *
Я позвонила им почти через год, но Зинаида сразу узнала меня.
– Ой, вы знаете, а ведь Рома-то прав оказался! – радостно затараторила она. – Он ведь еще тогда мне сказал: "Не суетись, наладится все", вот оно и наладилось! И дети почти не ссорятся…
– Как это произошло?
– Да сначала Коля перестал нам про нее говорить, наверное, как-то сам научился справляться. А потом и она. Ведь даже отец заметил: "Ну что ты на него все ябедничаешь? Он-то молчит". И в комнате у них прибрано, и Рая теперь меня своими лизунчиками уже не так раздражает, а муж на Колю и вовсе не срывается, потому что не за что – он девятый класс заканчивает всего с двумя тройками и в поварское училище собрался, потому что готовить любит, ну и куда же ему еще после коррекционной школы… Все у нас хорошо, спасибо вам за участие.
– Сына поблагодарите. Он у вас рыцарь, – сказала я и повесила трубку.
Сашка и его семья
– Я без ребенка пришла. Вот карточка. Понимаю, что неправильно, вам бы надо его видеть, но Сашку очень трудно транспортировать…
Невольно поежившись от глагола, я заглянула в толстую карточку. ДЦП с эписиндромом, шесть лет. Сильнейшие лекарства.
– Задержка в психическом развитии?
– Ну разумеется. Сейчас Сашкин психический возраст – года три. Он кое-что говорит, многое понимает, мы много с ним занимаемся… Но, к сожалению, психиатрам никак не удается наладить противосудорожную терапию – припадки бывают каждую неделю, и это очень тормозит…
– Я понимаю… Объем движений?
– Он ползает, довольно активно. Правая рука хорошо работает, он ею все берет, может сам есть, пить, даже рисовать. Левая хуже. Но вообще мы, конечно, в коляске.
– Ага, понятно. Чем я могу вам помочь?
У нее были усталые, но вопреки всему яркие глаза, прямой взгляд, правильные черты лица.
– Если честно, я пришла поговорить с вами о муже, Сашкином отце. Понимаете, он собрался от нас уходить…
Я сглотнула, отвела взгляд и трусливо уткнулась в бесполезную сейчас Сашкину медицинскую карту. Что я могу ей сказать? Что это, к сожалению, обычное дело – мужчины-отцы часто сбегают от детей-инвалидов, не выдержав психического и физического напряжения? Что ее муж еще долго продержался – шесть лет, скорее всего, очень и очень непростых. Разве ей станет от этого легче? Да она наверняка и сама всё это знает…
– Виктор очень помогал мне вначале. Делил все трудности, даже, можно сказать, брал на себя бо́льшую часть. Признаюсь сразу: без него я бы, наверное, рехнулась еще в самом начале. У нас есть дочь, с ней все было совершенно без проблем, мы хотели мальчика, долго его ждали, и вот, этот диагноз, а потом еще и припадки… "На полное излечение не рассчитывайте. Коляска, отставание в развитии наверняка, только какая-то коррекция…" Понимаете, где-то есть нормальная жизнь, а мы с Сашкой из нее совершенно выброшены, как будто под стеклянным колпаком, на другой планете, в безвоздушном пространстве… Если бы не Виктор тогда… Потом уже я нашла нашу городскую организацию родителей детей-инвалидов, стала читать в Интернете, научилась пользоваться социальным такси, прочими возможностями, которые предоставляет государство, мы стали ездить на наши праздники, выезды семьями…
– Вы активный член этого родительского сообщества? – уточнила я. Ей явно приятно было об этом говорить.
– Да-да. Вы знаете, у меня там вдруг какие-то организаторские способности прорезались, и творческие тоже, мы недавно с нашими детьми такой спектакль поставили…
– Виктор принимал участие во всем этом?
– Да. Сначала – да. Вы знаете, там ведь в основном женщины. Мужчины уходят, как правило, в самом начале. А Виктор – в том-то и дело, он был там, с нами, помогал всем, таскал этих детей на руках. Вы же понимаете, у нас не Европа, далеко не везде можно на колясках проехать…
– А что же случилось потом?
– Не знаю, в том-то и дело, – женщина устало провела по лицу ладонями, как будто умылась. – Он просто сказал: "Все, не могу так больше, ухожу. Деньги буду давать, с Сашкой буду видеться, а дочку, как устроюсь, к себе заберу"…
– А это еще почему?! – изумилась я. – Сколько лет девочке?
– Тринадцать. Сами понимаете, сложный возраст. Но она, правда, с самого начала к Сашке ревновала. Говорила, что ему всё, а ей ничего. Дурочка еще…
– Чем я могу вам помочь? – повторила я, искренне сочувствуя ей, но не видя дальнейшего развития ситуации. Может быть, мне следовало бы поработать с девочкой? Посмотреть на Сашку и придумать что-то креативное для стимуляции его психического развития? Уверена, что мать точно выполнит все мои рекомендации.
– Вы поговорите с Виктором. Пожалуйста…
"О Господи!" – мысленно воскликнула я, а вслух сказала:
– Неужели, приняв такое решение, он пойдет ко мне разговаривать?!
И прибавила про себя: "Я бы на его месте ни за что не пошла!"
– Да, конечно. Но если все-таки… – она уныло опустила голову. – Вы ведь не откажетесь?
– Разумеется, не откажусь! – энергично закивала я, отчетливо понимая, что Виктора я никогда не увижу.
* * *
Он пришел на следующей неделе, в первый же вечерний прием. Невысокий, некрасивый, кряжистый, с седыми висками.
Представился, сел и молчал, как будто в ожидании. Чего он ждет? Зачем вообще пришел? Просто, чтобы потрафить жене? Я легко держу паузу, поэтому решила тоже помолчать.
– Вы, вероятно, полагаете, что я слабосильная сволочь, крыса, бегущая с тонущего корабля? – спросил наконец Виктор.
Ну, где-то приблизительно так я и думала, но решила быть дипломатичной:
– От вашей жены я знаю, что первые годы жизни Саши вы принимали самое активное участие в его выхаживании, адаптации. Возможно, теперь вы просто устали от всех этих хлопот, тревог, припадков, неясности перспективы или даже ее кажущегося отсутствия…
Я давала ему возможность ткнуть пальцем в понравившийся пункт.
– Устал, – кивнул мужчина. – Но, поверьте, не от того, что вы перечислили.
– А от чего же? ("Неужели наш с ним разговор может получиться?!")
– Наверное, это прозвучит тривиально и эгоистично, но мне хочется нормальной, обыкновенной жизни. Для себя и дочки хотя бы, если уж нельзя иначе.
Да уж, во всяком случае, в откровенности ему не откажешь.
– Виктор, вы же прекрасно понимаете, Сашино состояние…
– Да ни при чем здесь Сашкино состояние! – внезапно вскричал мужчина, в раздражении прихлопнув ладонями по коленям. – Поймите вы: я не от Сашки ухожу! Он, какой ни есть, мой сын! Ну инвалид, и что?! Раньше, когда родовспоможение было на уровне плинтуса, чуть не в каждой семье был дурачок, или расслабленный, или еще что-то такое… И что с того? Жили себе дальше!
– Виктор, объясните, – я действительно перестала понимать происходящее.
А у Виктора (я была уверена почему-то, что в обычной жизни он молчалив. Или жена об этом говорила?..) – у него как будто внутри прорвало какую-то плотину:
– Нету обычной человеческой жизни! Политика? Права детей-инвалидов. Надо бороться! Культура? Надо организовать экскурсию для "наших". И – безобразие! – кто-то там в коляске на какую-то выставку не смог попасть. Что за выставка – неважно! Читает инет часами, чуть не всю ночь, – только эти форумы, только про это разговоры, как будто ничего другого и вовсе нету. Педагогика? Как занимаются с умственно отсталыми. Спорт? Олимпийские игры для инвалидов. Бытовые проблемы? "Сашка, Сашка"… Плюс бесконечные обсуждения по Интернету, кому что где положено от государства. Стала такой докой в этом вопросе, я даже удивляюсь. А я неплохо зарабатываю, между прочим, нам и так хватило бы. Семейные праздники? Я вообще молчу! Дочку тоже таскала, заодно с нами, пока та не отказалась наотрез, говорит: "Папа, мне кажется, что я тоже умственно отсталый инвалид. А тебе не кажется? Может, как-нибудь для разнообразия съездим куда-нибудь просто семьей, ты же сможешь Сашку до костра на руках донести, да он и сам ползает… Или, еще лучше, давайте оставим Сашку бабушке на пару дней и пойдем в длинный поход пешком, ты, мама и я, и какую-нибудь достопримечательность посмотрим"… Сказал жене, а она в крик: "Да, вам неприятно смотреть на этих детей, ты закрываешь глаза на их проблемы, как и все общество, а дочка – просто эгоистка!"
– Вам кажется, что жена слишком погрузилась в проблемы Саши и общества семей с детьми-инвалидами, отодвинув все прочие аспекты жизни?
– Не отодвинув даже, а просто назначив их неважными и нестоящими по сравнению с главным… Мне кажется, что это неправильно в корне. Я за то, чтобы Сашку приспосабливать к нам, а не нас к нему. И я уверен, кстати, что это возможно. И не я один. Я ведь со многими отцами по этому делу общался. Многие именно от этого и уходят: не от детей, а от зацикленности этой.
– Вы пробовали говорить об этом с женой?
– Сто раз. Она либо плачет, либо встает в позицию такой матери Терезы и обвиняет меня во всех смертных грехах. Когда я сказал, что ухожу, дочка на колени бросилась: папа, и меня забери, я буду тебе обед готовить, все тройки подтяну и с Сашкой буду приходить сидеть, когда надо.
– Давайте попробуем поговорить еще раз.
– Давайте, что ж. Я вот сейчас проговорил все подряд вслух, и мне даже как-то легче стало.
* * *
Мы честно пробовали. Не один раз. Во всех возможных сочетаниях – муж с женой, мать с дочерью, все трое.
Не получилось.
"Как хорошо, что у меня есть "наши" люди, которые в минуту предательства меня по-настоящему понимают и всегда готовы поддержать! Они с самого начала сказали мне, что всё бесполезно, и он все равно сбежит. А вот от тебя я не ожидала, у тебя же у самой когда-нибудь дети будут…" – бросила мать дочери и ушла с гордо поднятой головой.
"Вы все еще будете уговаривать меня остаться?" – горько спросил Виктор.
Худенькая тринадцатилетняя девочка со злым лицом катала по поликлиническому коридору коляску с улыбающимся Сашкой и слизывала текущие по щекам слезы.
Сесть за уроки
– Петя, кончай маяться дурью, пора за уроки садиться.
– Сейчас, я еще немного поиграю…
– Петя, ну что это за игра – бегать за кошкой! – в голосе матери слышится раздражение. – Тебе же не три года, а почти десять!
– Так я бы в компьютер поиграл, – живо откликается вихрастый, конопатый Петя. – Да ты мне не разрешаешь!
– Компьютер – это тебе вредно для глаз! – наставительно говорит мать. – Доктор в поликлинике сказал: не больше получаса в день. И в Интернете я тоже читала…
– А я полчаса! Вот полчаса, и всё! – лукавая Петина мордочка становится по-кошачьи умильной (тесное общение с кошкой явно не проходит даром). – Мамочка, можно?
– Сначала нужно сделать уроки.
– Тогда я еще поиграю…
– Хватит тянуть резину! – уже почти выходит из себя мать. – Так можно опять до вечера проваландаться! Сел, сделал – и занимайся потом чем хочешь! Хоть рисуй, хоть книжку читай, хоть модель собирай, которую папа тебе купил…
– А она не собирается…
– Да ты и не пробовал толком! Начал и бросил, как и всё, что ты делаешь!
– У меня правда не получается! Она сложная, я хочу, чтоб папа мне помог…
– Я, может быть, тоже хочу, чтобы папа мне помог, да где он? Где? – повышает голос мать. – Вот чтобы он вспомнил, что у него есть сын, и тебе сказал наконец по-мужски, что сначала надо дело сделать, а уже потом… Садись за уроки, я тебе сказала!
– Мам, а можно я творожок сначала съем, а потом уже сразу… Что-то есть хочется…
– Уроки!!! – орет мать. – Ты полтора часа назад обедал! Что, забыл?! Бери учебники и садись за стол, я тебе сказала! Иначе я не знаю, что с тобой сделаю…
– Сейчас, сейчас, только водички попью… и в туалет схожу…
* * *
Спустя час.
– Ну что, ты сделал упражнение? Еще не переписал? Да чего там переписывать, там же восемь строчек всего!.. Почему у тебя опять машинки на столе?! (машинки летят в угол). Сколько раз можно говорить: игра – игрой, а уроки – уроками! Что же мне, над тобой безотлучно стоять, как в первом классе?! Как будто у меня своих дел нет…
– Ага, – кивает Петя. – Ты постой, пожалуй. А какую букву тут вставить?
– Ты сам должен знать! Мы с тобой позавчера полдня правило учили.
– А я забыл.
– А ты вспомни. Или пролистай параграф и в учебнике прочти.
– Ты мне лучше скажи, и всё.
От безмятежности сыновьей физиономии у матери начинают трястись руки. Она сдерживается из последних сил, так как знает, что орать на детей – непедагогично.
* * *
Спустя еще час.
– Ты что, ответы в этих примерах с потолка писал?
– Нет, я решал.
– Да как же ты решал, если у тебя пять плюс три получается четыре?!
– А… Это я не заметил…
– А что задача?
– Да я не знаю, как ее решать. Давай вместе.
– А ты вообще пробовал? Или в окно смотрел и с кошкой играл?
– Конечно, пробовал, – с обидой возражает Петя. – Сто раз.
– Покажи листочек, где ты решения писал.
– А я в уме пробовал…
* * *
Спустя еще час.
– А что вам по английскому задали? Почему у тебя ничего не записано?
– Ничего не задали.
– Так не бывает. Нас Марья Петровна специально на собрании предупреждала: я даю задание на дом на каждом уроке!
– А в этот раз не задала. Потому что у нее голова болела.
– С чего это вдруг?
– А у нее собака на прогулке сбежала… Беленькая такая… С хвостиком…
– Прекрати мне врать!! – визжит мать. – Раз не записал задание, садись и делай подряд все задания к этому уроку!
– Не буду я, нам не задавали!
– Будешь, я сказала!
– Не буду!!! – Петя швыряет тетрадь, вслед летит учебник.
Мать хватает его за плечи и трясет с каким-то почти нечленораздельным злобным бормотанием, в котором угадываются слова: "уроки", "работа", "школа", "дворник" и "твой отец".
Потом оба плачут в разных комнатах. Потом мирятся. На следующий день всё повторяется сначала.
* * *
Именно с этой проблемой ко мне приходит почти четверть моих клиентов.
Ребенок уже в младших классах не хочет учиться.
Не усадить за уроки.
Если все-таки усаживается, все время отвлекается и всё делает тяп-ляп.
Ему вечно ничего не задано.
На приготовление уроков тратится страшно много времени, и в результате ребенок не успевает погулять, поиграть, сходить в какой-то кружок, заняться еще чем-нибудь полезным и интересным.
Вот схема, которую я использую в этих случаях.
1. Ищу в медицинской карточке с самого начала, есть ли (была ли) какая-нибудь неврология. Буквы ПЭП, ППЦНС или еще что-нибудь в этом роде.
2. Выясняю у родителей, что у нас с честолюбием. Отдельно – у ребенка (переживает он хоть немного за ошибки и двойки, или ему совершенно все равно) и отдельно – у самих родителей (сколько раз в неделю они рассказывают ребенку, что учеба – это его работа и кем и как он должен стать путем тщательного приготовления уроков).
3. Подробно расспрашиваю, кто и как отвечает за это самое приготовление уроков. (Хотите верьте, хотите нет, но в тех семьях, где все пущено на "самотек", проблем с уроками, как правило, и нет. Хотя, конечно, есть другие.)
4. Как могу, объясняю родителям, что это именно им (и учителям) нужно, чтобы ребенок-младшеклассник готовил уроки. Ему самому это низачем не нужно. Вообще. Он бы поиграл лучше. Взрослая мотивация ("Я должен сейчас сделать неинтересное это, чтобы потом, несколько лет спустя…") появляется у детей никак не раньше пятнадцати лет. Детская мотивация ("Хочу быть хорошим, чтобы мама / Марья Петровна похвалила") обычно исчерпывает себя к 9–10 годам. Иногда, если ее очень эксплуатируют, – раньше.
Что делать?
Если соответствующие неврологические буквы в карточке обнаружились, стало быть, у ребенка собственные волевые механизмы слегка (или даже сильно) ослаблены, и родителю всяко придется над ним некоторое время "зависать" – по показаниям, вроде таблеток. Иногда просто достаточно держать руку у ребятенка на голове, на макушечке – и он в этом положении за двадцать минут все задания (как правило, небольшие) благополучно делает. А вот надеяться, что он их все в школе запишет, не стоит ни разу. Поэтому нужно сразу завести альтернативный канал информации. Вы сами знаете, что вашему ребенку задали, – и хорошо. Но волевые механизмы нужно развивать и тренировать, иначе они так никогда и не заработают. Поэтому регулярно (например, раз в месяц) следует немного "отползать" со словами: "О сын мой (дочь моя)! Может, ты уже стал так могуч, взросл, умен и т. д., что сможешь сам переписать упражнение? А задания к нему сделаем вместе?.. Сможешь сам встать в школу по будильнику?.. Сможешь решить столбик примеров?" Если не получилось: "Ну что ж, пока недостаточно могуч. Попробуем еще раз через месяц". Если получилось – ура!
Если букв нет, а ребенок вроде бы честолюбив, можно провести эксперимент. "Отползти" много существеннее, чем описано в предыдущем пункте, и дать ребенку "взвеситься" на весах бытия: "Что могу я сам"? Если нахватает двоек и даже пару раз в школу опоздает – ничего страшного. Тут что важно? Это эксперимент, не мстительный ("Вот я тебе сейчас покажу, что ты без меня!.."), а дружелюбный ("А вот давайте посмотрим…"). Ребенка никто ни за что не ругает, но вот малейшие успехи поощряют и закрепляют за ним в пользование: "Отлично, оказывается, мне не надо больше вот тут над тобой стоять! Это была моя ошибка. Но как я рада, что все выяснилось!"
Надо помнить: никакие теоретические "договоры" с младшими школьниками не работают, только практика.
Если нет ни букв, ни честолюбия (у ребенка), то надо школу пока оставить влачиться как есть и искать ресурс вовне – то, что ребенку интересно и что у него получается. Для каждого что-то такое есть. Если ребенок где-то будет комфортен и успешен, то школе от этих щедрот тоже достанется – от грамотного повышения самооценки все дети становятся чуть ответственнее.
Если у ребенка есть буквы, а у родителей – честолюбие ("дворовая школа – это не для нас, только гимназия с усиленной математикой!"), то ребенка оставляем в покое и работаем с родителями.
Таков тот алгоритм, который обычно предлагаю родителям "Пети" я сама. Но среди наших читателей есть еще и педагоги, и психологи. Может быть, они захотят что-то оспорить или, наоборот, добавить или уточнить? Ведь проблема более чем распространенная, и их опыт наверняка многим пойдет на пользу.