Итак, кто они, типичные биполярники? Гиперответственные ребята, наверняка прилежные ученики, пусть и не всегда лучшие. А тут начинается половое созревание, гормоны устраивают настоящую бурю. Неудача на экзамене, неудача на свидании… Даже взрослые люди рассказывают, как любая мелочь может довести их до истерики. Вы лежите в депрессии и проклинаете себя за якобы "лень и отсутствие силы воли". Если во время мании вы наделали глупостей, то проклинаете себя еще и за это. Разумеется, таким образом вы делаете свой путь к выздоровлению еще более долгим и тернистым.
Вот лишь некоторые цитаты из группы больных БАР: "Когда у меня депрессия, обязательно появляется чувство вины. Я чувствую вину за то, что людям приходится находиться со мной рядом и терпеть мое депрессивное общество", "Да, когда депрессия, это чувство постоянно присутствует, ощущение, что приносишь дискомфорт всем окружающим. Бороться можно, только смирившись с ним и приняв свою депрессию. Старайтесь не выращивать это чувство в себе, и оно отпустит". "В депрессии стыдно даже в магазин зайти, потому что не могу улыбаться людям". "У меня есть чувство вины перед родственниками, что меня до сих пор обеспечивает мама".
Но вы – больны. Требовать от вас в депрессии активности, а в мании – покладистости – все равно что требовать у человека без ноги ее отрастить.
Группа поддержки – это то, что нужно
Аня, 35 лет, бухгалтер
Первые признаки того, что со мной что-то не так, я начала замечать в 12 лет, после развода родителей. Сначала это были легкие депрессивные эпизоды. Но с годами они становились все сильнее и длительнее. В 25 лет их уже нельзя было игнорировать. Мне стало тяжело работать полный день, я плохо переносила стресс. Я не понимала, что со мной происходит, и искала простые объяснения. Думала, что дело в окружении: что профессия бухгалтера мне не подходит. У меня появилась красивая мечта – переехать в Европу. Я была уверена, что смена обстановки решит все проблемы сразу. И вот к 30 годам эта мечта исполнилась. Я получила высокооплачиваемую работу в крупной компании в Швейцарии. Там меня очень ценили. Вокруг красота, горы, у меня собственная квартира.
Но я не стала от этого счастливее. Жизнь в новой стране без знания языка оказалась серьезным стрессом. Я чувствовала себя оторванной от привычного мира и испытывала огромный культурный шок. При этом у меня было четкое ощущение, что назад пути нет. С родителями отношения были плохими, и возвращаться жить к маме совсем не хотелось. Я была уверена, что должна бороться и обеспечивать себя сама, во что бы то ни стало, любой ценой. Почти два года я старалась справиться. Усталость накапливалась. Работа стала очень стрессовой, на это накладывались трудности в личной жизни. Я даже решилась обратиться за помощью к родителям, но они не поняли моих проблем, не поддержали, а, напротив, посоветовали остаться в Швейцарии. Сначала на фоне стресса у меня проявилась мания. Я бегала, как метеор, вела беседы с Богом и получала от него указания. Однажды решила пожертвовать все свои вполне солидные сбережения в благотворительный фонд. Подъем быстро сменился спадом. В какой-то момент я оказалась просто неспособна идти на работу. В состоянии зомби я проходила в офис еще четыре месяца, возвращалась домой и вырубалась. Я находилась в глубокой депрессии, но не могла этого понять. Потом я стала терять адекватность, уже не могла себя контролировать. Это состояние довело меня до попытки самоубийства. Так я оказалась в больнице с диагнозом "депрессия". Там я провела полтора месяца, потом еще ходила в дневной стационар. И, вернувшись с больничного, обнаружила, что уволена. За хорошие деньги от меня ждали продуктивной работы, а длительных больничных позволить не могли.
Возвращаться в Россию было непросто. Уровень жизни заметно упал. У меня больше не было развлечений, интересных событий, компании, к которым я привыкла в Швейцарии. Я поняла, что не способна работать в офисе и устаю до смерти даже за семичасовой день. Работать по графику оказалось очень трудно, а изображать улыбку на лице, когда тебе ужасно, еще хуже. Меня постоянно спрашивали, что со мной случилось, и я не знала, как ответить. В конце концов я поняла, что смогу нормально работать только дома. Отдельным стрессом стал поиск съемного жилья, частые переезды. Так что вскоре я снова оказалась в больнице, в Клинике неврозов.
Сначала у меня был дикий страх перед психбольницами, особенно советскими. Я представляла себе, что меня немедленно свяжут, и будут мучить электрошоком. Если бы в Европе я не увидела, что это просто обычная больница, и к тебе относятся точно так же, как в любом другом медицинском учреждении, я бы ни за что не рискнула. Клиника, в которой я лежала в Швейцарии, была очень комфортной. С нами занимались арт-терапией, психотерапией, учили релаксации, был большой красивый парк для прогулок. Там вообще не было ворот, ты мог спокойно сходить в город, отпросившись у врача. Мне дали методичку "Как поддержать себя в депрессии". Я выучила ее наизусть и пользуюсь до сих пор. Это простые, но действенные правила: соблюдать режим, бывать на свежем воздухе, особенно на солнце, не спать лишние часы. В больнице нам не давали спать до упора, рано утром будили и отправляли на прогулку. И это правда помогает взбодриться. При жизни с биполярным расстройством важно применять самодисциплину. Российские больницы, конечно, заметно хуже по бытовым условиям и уровню комфорта. Но это тоже, в общем, обычные больницы. В них могут быть жесткие кровати и невкусная еда, но отношение к пациентам вполне человеческое. И пациенты не буйно помешанные, а самые обыкновенные люди.
Мне в лечении, кроме таблеток, сильно помогает психотерапия. Здесь я руководствуюсь принципом, что пробовать стоит все доступные методы, но с большой осторожностью. Нужно очень внимательно изучать свои реакции и отслеживать перемены. Я для себя составила список тех вещей, которые помогают при депрессии, и тех, которые, напротив, ухудшают состояние. К примеру, после нескольких сеансов телесной терапии мне стало хуже. Психолог стала расспрашивать меня про детские травмы, тяжелые переживания. После этого меня стали мучить кошмары. У меня был эксперимент с китайской иглорефлексотерапией. Она облегчила менструальные боли, но на депрессию никак не повлияла. Все очень индивидуально, и в разные фазы болезни действует разное. Когда самочувствие вполне бодрое, то для меня самое лучшее – йога.
А когда депрессия еще только подступает, можно вернуть себя к нормальной жизни с помощью остеопатии, она действует на организм, как "пассивный спорт". Так же полезен массаж. Очень сильно меня спасает медитация осознанности, это буддистская практика, которую часто используют в йоге. Она учит чувствовать свое тело. В депрессии связь со своей физической оболочкой часто теряется, ты перестаешь чувствовать дискомфорт и даже приятные ощущения. Нужно вернуться к себе. В тяжелой депрессии, когда я могу только лежать, я медитирую. Подходящие пособия по медитации можно найти бесплатно на нескольких сайтах. За десять лет болезни я научилась прислушиваться к себе и чувствовать приближение эпизодов. Однажды я смогла сама притормозить на пути скатывания в депрессию. Тогда мне пришла в голову идея, что такие люди, как я, способны поддержать друг друга.
"В нашей стране люди плохо понимают, что такое психическое заболевание. Ни в моей семье, ни во всем кругу общения никто не мог меня понять и поддержать. Главным моим источником информации стали американские сайты. Там я однажды увидела контакты групп поддержки. Я взялась искать что-то подобное в России, но не нашла ни одной. И весной 2016 года решилась организовать группу поддержки сама".
Мне очень помог в этом опыт жизни в Европе. Из-за специфического воспитания я привыкла жить довольно пассивно, думать, что жизнь полна сложностей и препятствий. Но в Европе я осознала, что многое возможно, и это понимание дало мне новые силы и созидательную энергию. Я стала активнее подходить к своей жизни. Без этого опыта мне бы даже не пришло в голову начинать что-то самой, я бы сидела дома и страдала, как сотни других людей, которые жалуются на отсутствие групп поддержки в своих городах.
Я задумалась, что нужно для создания группы? Оказалось, совсем немного: пять-десять человек с моим диагнозом и помещение для встреч. Наткнувшись на статью о биполярном расстройстве, я обратилась к людям в комментариях. Десять человек откликнулись. Найти помещение в одном из психологических центров было нетрудно. Я использовала американские наработки. Инструкции, как создавать и вести группы, есть в открытом доступе, все можно освоить самостоятельно. Сначала я боялась, что из меня получится неважный ведущий. Оказалось, это вопрос практики. Сперва стоит подготовиться, изучить доступную информацию. На встречах нельзя позволять себе расслабляться. Надо быть сконцентрированной, слушать внимательно других.
Самое главное – следить, чтобы встреча не превратилась в посиделки приятелей в кафе, а продолжалась серьезная работа над проблемами каждого. Важно помочь человеку с трудностями докопаться до сути, поддержать его, дать совет, дать обратную связь. Первая встреча была серьезным стрессом, у меня даже дрожал голос. Но пришедшие люди нервничали не меньше, ведь на группах поддержки откровенно говорят об очень личных вещах, которые многие из нас не рассказывают даже близким. Люди относились ко всему настороженно, но с интересом и любопытством. Дополнительная сложность в том, что люди не просто разные. Они приходят на встречи в разных состояниях. И если кто-то еле встал с кровати из-за депрессии и не может связать двух слов, то у другого – гипомания, он громкий и общительный. Одних людей нужно немного тормошить, чтобы они начали говорить. Других, наоборот, притормаживать. Так что у ведущего всегда должно оставаться желание учиться на своих ошибках.
Все же я очень быстро поняла, что группа – это именно то, что нужно, то, чего мне и нам всем не хватало. Участники с энтузиазмом собирались каждую неделю, хотя у многих было непростое состояние, много работы, дети. В сезон отпусков людей стало меньше, но я не сдавалась и искала в соцсетях новых желающих. Хотя изначально я хотела, чтобы сформировался постоянный коллектив, в котором можно расслабиться и доверительно общаться. Многие проблемы оказались решаемы. Например, когда я чувствовала себя плохо, другие участники сменяли меня в роли ведущего. Я продолжаю вести группу уже почти год в первую очередь потому, что это нужно мне самой. Это костыль, без которого очень трудно шагать по жизни. Мне комфортно находиться среди своих, в среде, где тебя слушают и понимают. Ведь все мы, какими бы разными ни были, сталкиваемся с одними и теми же проблемами, и каждый по-своему учится с ними справляться. В каждом я вижу что-то знакомое. И это понимание помогает переживать кризисные моменты, дает уверенность в себе и своих силах. Я буду рада поделиться своим опытом со всеми, кто захочет открыть свою группу поддержки! Уверена, с ведением группы могут справиться многие.
Проблема, которую не решить с помощью группы – стигматизация психически больных в нашем обществе. Многие считают это чем-то постыдным, так же, как, например, СПИД или гомосексуальность. Вы не можете говорить о своих проблемах так же спокойно, как, например, о диабете или аппендиците. То есть, если вы очень смелый, вы можете говорить об этом открыто, но реакция даже близких людей непредсказуема. Потому тысячи людей страдают в тишине, в одиночестве. Но ведь биполярное расстройство – это вполне обычное заболевание, довольно распространенное, хорошо изученное. Оно лечится.
Очень мало кто в России понимает, чем опасно биполярное расстройство, как поддержать человека. Даже специалисты не всегда понимают. У нас вообще нет экспертов – врачей или психотерапевтов – именно по аффективным расстройствам. Психиатры лечат все понемногу, и, как правило, не вдаются в детали. Так что вам, скорее всего, выпишут стандартный набор таблеток и на этом лечение будет закончено. Но это не значит, что ходить к врачам не нужно. Просто нужно приложить очень много сил, чтобы найти "своего" врача.
Это не стыд, не позор, не проклятье
Дмитрий, 39 лет, переводчик
Еще четыре-пять лет назад мне казалось, что моя жизнь кончена, ничего нового и вдохновляющего никогда больше не будет, и впереди – унылое серое доживание, дожевывание отпущенного времени. Но теперь все по-другому: в эти первые теплые дни я написал своей подруге: "Моя жизнь неотвратимо меняется к лучшему". Поздняя питерская влажная долгожданная весна, только сейчас стало припекать, все свежее и умытое от того, что ночью был дождь и уже есть первые листья. Я иду по Садовой, потом переулками до Фонтанки, и каждый фасад – такой родной, что хочется с ним обниматься, каждая завитушка на фасаде – сам праздник, от разлившегося в воде неба захватывает дух, все поет, ликует, светится счастьем. Я влюблен – по крайней мере, я в этом уверен. Я спешу, мне кажется, что для меня нет никаких ограничений, мне все по силам и все послушно. Джим Моррисон в наушниках: "I am a king of lizard! I can do everything" – вот это про меня. Я чувствую себя новорожденным, который впервые счастливо улыбается солнцу.
Мне никто не рассказал тогда, что пройдет всего год и шесть месяцев, и ледяным промозглым октябрем в том же Питере, среди ужасающих в своей гармонии памятников архитектурного тоталитаризма на Московской площади, я буду медленно сползать по стене в телефонной будке, потому что у меня уже не останется сил стоять на ногах. Мне откажут мышцы, суставы потеряют свойство держать тело, я буду валяться в этой каморке, изнывая от позора, что прохожие поймут, что мне плохо. У меня не будет сил идти на работу, на которой меня ждут, или домой, где меня не ждут. Мне не придет в голову пойти к врачу: я не верил им, и стыдно, и не знал, где взять такого врача, которому можно рассказать что-то о себе, да и что сказать – я тоже не знал. Мне казалось, что они не помогут, а будут критиковать, стыдить и придираться, говорить, что я притворяюсь, что я такой молодой и здоровый, а строю из себя слабого и несчастного.
"Мне не придет в голову пойти к врачу. Мне казалось, что они не помогут, а будут критиковать, стыдить и придираться, говорить, что я притворяюсь, что я такой молодой и здоровый, а строю из себя слабого и несчастного".
Когда я сползал на пол в этой телефонной будке на Московской площади, то чуть пониже моей груди, в самом солнечном сплетении снова набух тот кол, та язва, тот жалящий гвоздь, которые в течение всей жизни то и дело пробуждались, устраивали мне пытку на несколько дней, или лет, или месяцев, а потом снова впадали в спячку до следующего приступа. Мне никто не рассказал тогда, что всю жизнь я обречен снова и снова проживать смены периодов эйфории на черную, все затмевающую боль. Об этом я узнал намного позже – только спустя почти десять лет я научился понимать, что со мной происходит, что эта боль, это жало в самом центре всего меня – это не стыд, не позор, не проклятье и не наказание свыше, а болезнь, которой можно управлять, которую можно лечить. Спустя годы я попытался вспомнить, когда впервые дал о себе знать этот черный морок внутри меня.
Мне совсем немного лет – мы только что переехали на нашу квартиру, в которой мои родители проживут 36 лет, а значит мне не меньше семи, но в то же время никак не больше десяти. Я сижу на предмете мебели, который назывался в доме "пуфиком" в крошечной прихожей нашей тесной темной квартиры – мама не любит, когда в окно бьет прямой свет, поэтому все время занавешивается, хотя с ноября по февраль здесь почти нет солнца. Я сижу в уголочке на этом "пуфике" и страдаю, причем уверен, что виноват в своем страдании сам, и устроил себе все – тоже сам. Это самый первый раз, когда я отчетливо помню эту боль в солнечном сплетении. Я долго пытался вспомнить, как и почему прозвенели первые звоночки того ужаса, который полностью завладел мною с 17 лет и с редчайшими перерывами властвовал надо мной примерно до 26-27. Даже сейчас мне трудно не заплакать, когда пытаюсь нашарить в небытие и собрать, разложить перед собой все, что предшествовало первому приступу, или, по крайней мере, одному из первых.