И наконец, среди всей этой тонкой, прозрачной бумажной-соломенной эфемерности в специальной нише висела настоящая, тяжелая, очень материальная вещь – длинный самурайский меч в явно дорогих ножнах, покрытых черным лаком. Рукоять была обтянута шероховатой кожей – насколько я понимал (а понимал я немного), это должна была быть кожа ската. Поверх кожи была намотана черная, явно в тон ножнам, лента из плотного шелка. Просто, со вкусом и из руки точно не выскользнет. Гарда представляла собой гравированную металлическую пластину, на которой с большим искусством были изображены цветы. Работа была такого качества, что я даже сумел "опознать" их. Это были хризантемы.
Странно было видеть в таком скромном доме такой "нескромный" предмет. Интересно, кстати, куда Сэнсэй прятал клинок, когда уходил из дома. Дверей нет, запоров нет, "приходи, кто хочешь – бери, что вздумается".
– Здесь никто никогда ничего не возьмет, особенно вещь, подобную этой, – заговорил наконец Сэнсэй. – Здесь мало людей, все всех знают, все знают меня, знают этот меч (интересно, почему меня не удивило, что он говорит о мече как о своем друге или родственнике, причем старшем). Всем известно, что это мой фамильный меч, который все равно вернется ко мне. Его уже пытались уносить. И не раз.
– И что?
– Сам видишь, он снова висит на стене.
– Что, сам пришел обратно?
– Ну, не совсем сам и не всегда сразу. Но возвращался всегда. Ладно, можешь его погладить, если интересно.
– А разве можно?
– Почему нет? – равнодушно ответил он и отвернулся.
По поводу "почему нет" я знал японскую притчу. Была она красивой и достаточно длинной, но суть ее сводилась к следующему:
"Однажды, когда мастер чайной церемонии шел по улице с подносом, уставленным чашками и баночками с чаем, на него случайно налетел подвыпивший самурай. Поднос упал, чашки разбились, а порошок чайного листа просыпался на рукав самурая.
Пытаясь счистить порошок с кимоно самурая, мастер случайно задел рукоять его меча.
– Ты коснулся моего меча! – возмутился самурай. – Удар по лицу, и тот был бы меньшим оскорблением. Я вызываю тебя на поединок.
В результате этих событий мастер опоздал к своему ученику, и тот спросил, где мастер задержался. Узнав о том, с кем мастеру предстоит драться, он сказал:
– Можешь считать себя покойником. Твой противник сильный боец и не прощает оскорблений.
Вечером чайный мастер зашел в гости к своему другу – кузнецу, ковавшему мечи, рассказал ему историю с самураем и попросил продать меч.
– Если ты действительно собрался умирать, – сказал ему кузнец, – то зачем же тебе умирать как новичку, впервые взявшему в руки меч? Лучше умри тем, кто ты есть, – мастером чайной церемонии.
Послушав мудрый совет кузнеца, мастер оправился к дому самурая и пригласил того зайти перед поединком на чайную церемонию.
Готовясь к последней в своей жизни церемонии, мастер подмел дорожки в саду и подстриг кусты около чайного домика. Подготовил приборы и расставил цветы. Надел свое лучшее кимоно, перед тем его тщательно почистив.
Едва зайдя в сад, самурай спросил:
– Хочешь предложить выкуп, чтобы я отказался от поединка?
– Нет, – ответил чайный мастер. – Я понимаю, что вы должны получить удовлетворение. Но я прошу вас позволить и мне в последний раз получить удовлетворение от своей работы.
Самурай не понимал, к чему все это, но возражать не стал. Внутри маленького чайного домика было уютно и спокойно, пахло цветами и чаем. Снаружи, из сада, доносился шелест листвы и журчание ручья.
Сам мастер был исполнен спокойствия и достоинства. Движения его были плавными и уверенными. Несмотря на то, что ему вскоре предстоял поединок, в котором он неминуемо должен был погибнуть, он сохранял полное спокойствие и непоколебимую сосредоточенность.
Самурай смотрел на церемонию, как зачарованный.
– Благодарю вас, – произнес чайный мастер, завершив церемонию. – Теперь я готов к поединку…
– Но теперь я не готов, – неожиданно сказал самурай. – Я никогда не видел такой твердости духа перед схваткой. Я всю жизнь провел в боях, но даже я сегодня нервничал, хотя был уверен в своей победе. Вы же не только сохранили полное спокойствие, но смогли передать его мне. Понимаю, что я недостоин, но прошу вас быть моим учителем. Я хочу научиться искусству чайной церемонии, чтобы обрести уверенность и спокойствие, которых мне так не хватает".
Сказка эта, хотя и заканчивалась хорошо, тем не менее содержала прозрачный намек: "Даже случайно не нужно без спросу хвататься за чужие вещи". Тем более, за такие, как фамильный японский (хотя кто мне сказал, что это Япония: возможно, это мне просто кажется, я же сплю) меч. Ведь их национальная склонность к мечам – вещь достаточно известная даже в России. Например, мне раньше казалось, что всем знакомое восклицание "Японский городовой!" – это не более, чем эвфемизм, никакого отношения ни к Японии, ни к ее полиции не имеющий. Просто удачное сочетание звуков: когда человек протяжно произносит первый звук, то кажется, что он вот-вот матерно выругается.
Однако недавно я узнал, что (может, и это легенда) такое восклицание связано с пребыванием цесаревича Николая (в будущем – царя Николая II) в Японии в апреле 1891 года. Когда наследник российского престола и его дружки своим неумеренным весельем нарушили правила поведения в городке Оцу, местный полицейский (находясь в своем полном праве) без долгих разговоров ударил цесаревича мечом по голове. К счастью, меч был в ножнах, так что цесаревич отделался лёгким испугом. Но с тех пор склонность японцев к ношению и применению меча стала в России хорошо известна.
Кстати, рассматривать меч мне уже не очень-то хотелось. Гораздо более интересно было выглянуть во двор. Снаружи дома шла неширокая галерея, с которой открывался вид на самый настоящий сад камней, представлявший собой ровную площадку, засыпанную мелкой галькой, поверх которой хаотично были набросаны крупные неотесанные камни.
Хаотичность, как я знал, была кажущейся, сродни беспорядочности хорошо продуманной женской прически, создание которой требует не одного часа работы умелого парикмахера. Так что "бардак" этот был очень хорошо продуман и организован. Конечно, я читал про сад храма Рёан-Дзи, созданный в XVI веке. Сад этот состоит из пятнадцати камней, из которых один остается всегда спрятан от наблюдателя за другими камнями. Иногда, правда, возникает впечатление, что видны все 15 камней, так как отдельные камни (из-за своей неправильной формы) воспринимаются как два. Считается, что увидеть сразу все 15 камней может только "просветленный". Нормальный же человек может наблюдать все камни одновременно, только посмотрев на сад сверху (заказал вертолет – и не надо никакого просветления).
Неожиданно Сэнсэй оказался рядом со мной. То ли я так увлекся созерцанием, то ли он так мягко двигался. Хотя второе вряд ли: был он немолод и грузен. А может и не "вряд ли": дышал он совершенно бесшумно.
– Конечно, это красиво. Но все мертвое. Раньше у моих предков здесь был сад цветов. Вот это было красиво. Думаю, ты такого никогда не видел. А я еще успел застать – в детстве. Потом семья обеднела, а сад цветов требует большого ухода и очень умелого садовника. Так что теперь вместо цветов – камни. Но зато все это я полностью спланировал и построил сам.
Вдруг он резко, без перехода, перешел к делу:
– Ну, и как тебе Рэй-Ки?
– А вот я тебе и ответил, – подумал я, вспоминая замшелый одесский анекдот:
– Скажите, а правда ли, что в Одессе отвечают вопросом на вопрос?
– А вы что, приезжий? А кто вам такое сказал? И неужели вы этому поверили?
Так что, недолго думая, я решил последовать классическому примеру и ответить на вопрос вопросом. Причем не одним, а (чего уж тут стесняться, сон ведь) сразу тремя:
– А что, к каждому, кого посвящают в первую ступень Рэй-Ки, кто-то приходит? И всегда ли это Вы? И если не к каждому, то почему ко мне?
Мужик явно был хорош, такого не переговоришь, потому что он совершенно не торопился говорить. Может, он читал Моэма, который говорил: "Чем больше актер, тем больше пауза". Хотя вряд ли – думаю, у него за спиной стояла многовековая традиция молчания.
Учителя-японца у меня не было, но был лаосский мастер, который обучался у двух японских мастеров (пятый дан каждый, причем ни один из них не знал о существовании другого, пока их ученики очень серьезно не подрались "стенка на стенку").
Так вот, этот лаосец (сам он, кстати, был совсем не дурак поговорить) рассказывал нам, что так называемое Тиммоку (молчание) считается в Японии высоким искусством, чем-то вроде отдельного языка, скрытый смысл которого "не японцам" понять весьма непросто.
Оба его мастера владели этим искусством безупречно и лишнего никогда не болтали. Однако один из них любил пить пиво, причем много. Когда он превышал разумную дозу (а случалось это часто), у него было три базовых развлечения. Если он напивался вечером, то ходил в порт драться с такой же пьяной, как он сам, матросней; если это происходило в более ранее время, он любил вести поучительные беседы с учениками или гонять их, награждая побоями почем зря. Так как последнее его занятие этим самым ученикам страшно не нравилось, они старались перевести энергию мастера в более безопасное русло: начинали задавать вопросы и делать заинтересованные физиономии, выслушивая пространные ответы.
Так вот, темой одной из лекций и было Тиммоку. Суть ее сводилась примерно к следующему:
"Молчание – это искусство, понятное только нам, японцам, а всякие идиоты и болтуны вроде вас могут даже и не пытаться. Но так как ваш мастер сегодня добрый, то…
Итак. Молчание позволяет выражать всю палитру чувств лучше слов, оно показывает отношение человека к своему визави, подчёркивает субординацию между сотрудниками, членами семьи и т. п. Это одно из важнейших качеств, добродетель, не менее важная, чем умение говорить правду, быть искренним, честным. Вообще, у нас в Японии намного больше доверяют человеку, который больше молчит, чем тому, кто много болтает.
Иностранцы не понимают, что такое Тиммоку, не потому, что они такие глупые (даже среди моих учеников иногда попадались умные люди, правда, я никогда им об этом не говорил до окончания обучения). Дело тут скорее в особенностях нашей культуры, "плотно замешанной" на дзэн-буддизме, где многое передается не прямо, а путём длительной молчаливой медитации.
Вообще, мы любим молчать. Даже в беседах, даже на деловых переговорах. В нашей традиционной музыке иногда пауз и интервалов ("Ма") бывает больше, чем звуков. В наших театрах Кабуки и Но случатся так, что диалоги заменяются символическим молчанием героев. Наши национальные занятия, например созерцание природы, каллиграфия, икебана, тоже требуют тишины.
С теми, кто болтает лишнее, стремясь доказать свою правоту, навязать окружающим собственное мнение, у нас обходятся достаточно жёстко. Есть даже специальное выражение по этому поводу: "Забить выступающий гвоздь".
Особо строго у нас запрещено выражение негативных эмоций – возмущения, гнева, ненависти…".
Краткую лекцию завершил он совершенно неожиданно: "В общем, хочешь бить человека – бей. А гневаться, возмущаться и кричать просто так незачем. Кстати, что-то я с вами тут заболтался, схожу-ка лучше в порт. Говорят, кораблик новый пришел, матросики с него со мной еще не знакомы, точно не удержатся, станут задирать ворчливого пьяненького старикашку".
Так что, будучи в некотором роде осведомлен по части искусства Тиммоку, я смог оценить протяженность паузы Сэнсэя. Когда мне стало понятно, что отвечать ни на один из моих вопросов он не собирается, он неожиданно заговорил: "Нет, нет, думай сам".
На этом "кино" прекратилось, и я провалился в нормальный, привычный (то есть без сновидений) сон.
Просыпаться утром я не торопился, т. к. с вечера помнил, что это воскресенье, начало семинара в десять, а идти мне целых пять минут.
К моменту подъема я уже знал, что означало "Нет, нет, думай сам". Все было очень элегантно. На один вопрос Сэнсэя я ответил тремя вопросами. А он на три моих вопроса дал один ответ. Получалось примерно так:
– А что, к каждому, кого посвящают в первую ступень Рэй-Ки, кто-то приходит?
– Нет.
– И всегда ли это Вы?
– Нет.
– И если не к каждому, то почему ко мне?
– Думай сам.
Ладно, гадать будем потом, а то опаздывать очень неохота. Говорят, что опоздание – это воровство чужого времени. Причем, если ворованную вещь иногда можно вернуть, то украденное время украдено навсегда. Так что поторопимся, а потом подумаем.
Сутки вторые
Второй день семинара даже начался не так, как первый. Дело было в том, что все "соученики" встретились, как близкие люди. Для меня, как человека без лишних эмоций, это было особенно неожиданно. Ну что ж, тем более приятно.
Игорю все эти сантименты, видимо, были давно известны, и он, не тратя лишних слов, приступил к занятиям. Первым был следующий диалог.
– Вопросы есть?
– Скажите, Игорь, а что делать, если я забуду что-то из того, что Вы нам рассказывали и показывали? – кокетливо и (надо сказать, очень умело) стреляя глазками, спросила одна из дам.
– Придете ко мне снова, повторно заплатите деньги, и я Вам все покажу и расскажу еще раз, – совершенно спокойно ответил Игорь. – Еще вопросы есть?
У ошалевшей от столь прямого ответа публики вопросов больше не было, и Игорь начал показывать положения рук для полного сеанса лечения пациента.
Пациента нужно было уложить на спину, самому усесться сзади, за его головой, и положить ладони сначала ему на лицо, потом на уши, потом под затылок, затем на темя и, наконец, снизу под подбородок. Это сейчас в Интернете можно найти множество ссылок по запросу "позиции рук Рэй-Ки (Рэйки или Рейки)" или "Reiki hand positions", а тогда все надо было понять и записать сразу, а иначе, "что с воза упало…".
С головой было понятно сразу. Занимаясь Ци-Гун, я знал, что на ней больше всего акупунктурных точек, так что начинать следовало с нее. И вообще, "голова – всему голова". То, что на голове именно пять позиций, тоже было понятно – больше просто не помещалось.
Затем пришел черед туловища: область ключиц, середина груди (женщин за грудь хватать было не велено), левая и правая половины живота, его середина, паховые складки и, наконец, колени – по необходимости.
Потом "излечуемый" должен был перевернуться на живот, и ему на спину накладывались ладони столько раз, сколько потребуется, чтобы накрыть всю площадь спины. Затем одну ладонь следовало поместить на основание шеи, а вторую – на копчик. Подколенные сгибы (как и колени) – по необходимости. Можно еще было наложить ладони на стопы. Это называлось "для заземления".
С телом, как и с головой, тоже было ясно: накрыть всю поверхность – вот и "вся недолга". А вот про заземление я не понял: человек же не электроприбор, чтобы его заземлять. Игорь любезно (он вообще был подчеркнуто любезен) объяснил, что Рэй-Ки – это разумная духовная энергия, энергия высшего уровня, энергия любви. А для того, чтобы человек "не отрывался от земли", ему рекомендовано проделать что-то совсем простое: постоять босиком на земле, поесть, попить и т. п.
– Например, переспать с женщиной? – невинным голосом спросил я.
Дам вопрос явно заинтересовал, а Игорь остался совершенно невозмутим.
– Ну, как Вам сказать, можно и так. Правда, этот процесс не только заземляет, но и приводит к большой потере энергии. Но, – улыбнулся он, – все мы люди.
После этих комментариев я понял, что подразумевалось под "заземлением". У нас это называлось "возврат к обыденному состоянию сознания". Тоже делалось совсем просто. Например, проделав формальный комплекс Тай-Цзи-Цюань и завершив его положением "беспредельного", рекомендовалось сделать несколько шагов, осознанно "возвращаясь обратно" к нормальной, "внешней" жизни.
Похоже было, что система Рэй-Ки явно перекликалась с теми методами внутренней работы, которые были мне известны. Это свидетельствовало о ее подлинности (все настоящее одинаково) и не могло меня не радовать.
Наконец, дошло и до принципов системы. Принципы я всегда любил: понял принципы – и больше можно ничего не изучать. При этом сможешь понимать то, чего тебе не показывали, и даже придумывать свои собственные "вариации на тему". И они окажутся правильными (если, разумеется, соответствуют принципам). Примерно так импровизируют талантливые музыканты: каждый раз по-разному и каждый раз правильно.
Принципов было шесть:
1. Именно сейчас не беспокойся.
2. Именно сейчас не гневайся.
3. Будь за все благодарен.
4. Зарабатывай на жизнь честно.
5. Уважай учителей, родителей и старших.
6. Будь добр к людям.
Но о них мы много не говорили. Всем все оказалось понятно. Правда, в голове у меня мелькнула мысль: "Тот, кто сумеет реализовать эти принципы, автоматически становится святым. А кто тут из нас святой?"
Была еще деталь. Не принцип, нет. Так, скорее примечание: на первой и второй ступенях крайне нежелательно отказывать человеку, попросившему полечить его с помощью Рэй-Ки. Это мне показалось сразу понятным: получил – делись. А почему можно отказывать, имея третью ступень, я понял несколько лет спустя, когда получил эту самую ступень. Человек, имеющий мастерский уровень, может отказать в лечении потому, что вместо лечения он может предложить человеку гораздо большее – посвящение в Рэй-Ки, чтобы тот смог лечить себя сам. В общем, "дать не рыбу, а удочку и обучить рыбной ловле".
Тут одна из дам поинтересовалась: "Но что делать, если очень не хочется?"
Тут я вспомнил старую шутку:
– Кто такой мужчина-зануда?
– Это человек, которому женщине проще не отказывать, чем объяснять, что ей этого не хочется.
Пошутить подобным образом в дамском коллективе было бы верхом неучтивости, поэтому я подавил смех и стал ждать, что ответит Игорь.
Вообще он мне нравился: у него были ответы на все вопросы. Видно было, что это далеко не первая группа, которую он обучает, и все наши вопросы он знает заранее. " Если не хотите лечить других людей, можете избежать этого двумя способами. Первый – просто никому не рассказывайте, что вы это умеете. Второй – назначьте человеку запредельную цену, и он сам откажется от ваших услуг".
Вообще, как мне казалось, для духовной практики в Рэй-Ки слишком много говорят о деньгах. С этим еще предстояло разобраться, а пока семинар явно подходил к концу.
Напутствуя нас, Игорь рекомендовал давать Рэй-Ки на питье, еду (в общем, на все), после чего перешел к самой приятной части семинара – выдаче дипломов.
Я давно заметил, что западные люди обожают всякие награды: кубки, медальки, сертификаты. Кроме того, они любят, чтобы после семинара у них (кроме, разумеется, приятных воспоминаний) оставалось в руках что-то материальное. Так что с этой точки зрения диплом был вполне достойным сувениром. Тут Игорь в очередной раз оказался на высоте. Это сейчас распечаткой на цветном принтере никого не удивишь. А в те времена ему явно пришлось заказывать бланки дипломов в типографии. Хорошая плотная бумага, надпись на двух языках:
"Reiki Usui Shiki Ryoho
такой-то и такой-то
Инициирован в Первую ступень Системы естественного исцеления Усуи"