Мишель от досады стиснул зубы, а Елена Ивановна вдруг с отчаянием воскликнула:
- Ваше превосходительство! Не могу молчать! Она вас обманывает!
Докки вздрогнула, заметив, как на виске Палевского, по-прежнему нарочито пренебрегающего ее родственниками, запульсировала жилка.
- Все лето она встречалась с бароном Швайгеном! - быстро выкрикнула мать. - И всем рассказывала, как смогла увлечь вас! Да, да, она похвалялась связью с вами и зачитывала нам ваши письма: мол, посмотрите, генерал от меня совсем потерял голову. Я могу привести строки из ваших к ней писем. Вы называли ее Дотти, умоляли ее писать вам хотя бы о погоде в Петербурге, просили не кружить голову барону и грозились отправить его на гауптвахту…
Палевский сузившимися глазами посмотрел на оцепеневшую Докки, а Елена Ивановна, ободренная его молчанием, продолжила:
- Откуда мне об этом знать, ежели не она сама давала всем читать ваши письма? Вы поверили ей, а она обманывала вас. Всегда была такой - с детства. Вечно врала, юлила, хитрила… Представлялась невинной и обиженной простушкой, жаловалась на родителей, которые все, все для нее делали. А сама как была неблагодарной, дурной, дрянной девчонкой, так ею и осталась. Ее муж - барон Айслихт - так ее любил, так холил и лелеял, она же измывалась над ним, тратила его состояние, отказывалась от выполнения супружеских обязанностей, изменяла ему. А после его гибели и вовсе пустилась во все тяжкие…
- Выкупила закладные на наше родовое имение, и чуть что не по ней - грозится лишить нас поместья, - зачем-то добавил осмелевший Мишель. - Готова пустить нас по миру из-за своей жадности, хотя обещала выделить приданое моей дочери и помогать нам.
Докки подошла к звонку и дернула за шнур.
- Мои родственники уходят, - сказала она мгновенно появившемуся дворецкому. - Проводите их до дверей. А генерал… - она запнулась, наткнувшись на бешено блестящий взгляд Палевского.
- Генерал остается, - он по-прежнему не сводил с нее глаз.
Мать еще что-то пыталась сказать, но Семен и подоспевший ему на помощь Афанасьич потеснили ее с Мишелем к выходу и вскоре выпроводили из библиотеки. Едва дверь за ними закрылась, Палевский притянул Докки к себе. Она попыталась вырваться из его рук, но он прижал ее к своему здоровому боку и заключил в объятия.
- Вы вся дрожите, - глухо сказал он, касаясь губами ее кружевного чепчика.
Ее действительно колотила дрожь, и казалось, она никогда не придет в себя после ужасных, несправедливых и жестоких слов матери и брата и той клеветы, которую они вылили на нее из желания отомстить. Она не понимала, почему он не ушел, почему остался и теперь успокаивает - ведь она видела его негодование, когда мать заговорила о письмах и процитировала их. Докки не хотелось оправдываться, вообще не хотелось ничего говорить, хотя Палевский же наверняка ждал от нее объяснений и имел полное право их получить.
- После нашей встречи на Двине, - наконец сказала она, - я не поехала в Петербург.
Он молча ждал продолжения. Ей трудно было покинуть его объятия, но она отстранилась от него, и он отпустил ее. Докки отошла на несколько шагов и продолжила:
- Я остановилась в своем имении под Новгородом и пробыла в нем почти до конца июля. Потом поехала в Петербург. Среди накопленной за время моего отсутствия почты не было писем от вас… Словом, я не подозревала… - она прерывисто вздохнула. - Моя мать, она заезжала в это время ко мне домой - она всегда так делала, чтобы проследить за слугами и порядком, хотя я никогда не просила ее об этом. Когда вчера вы так настойчиво говорили о письмах и поинтересовались, почему я вам не ответила, я сначала не могла понять… Но потом, после вашего ухода, расспросила дворецкого, и он сказал мне, что в июле офицеры привозили пакеты из армии. Два письма, и они лежали среди прочих на столике в прихожей. По дороге к княгине Думской я заехала к матери, и она… Письма оказались у нее. К сожалению, она прочитала их, и брат, видимо, тоже. Теперь они могут рассказать о них другим. Мне очень жаль…
Палевский подошел к бюро, на котором все еще лежал тот злополучный договор, составленный ее родственниками. Он взял его и спросил:
- Они намеревались получить вашу подпись под этим документом в обмен на свое молчание?
- Да, - настороженно ответила Докки.
- Многовато за мои письма, - невесело усмехнулся Палевский. - И как вы собирались поступить?
Она вздернула голову:
- Я отказалась подписывать эту бумагу.
- И правильно, - Палевский скомкал лист и бросил на стол. - Разговоры в гостиных не стоят состояния.
- Разговоры не стоят, но ваши письма…
- Не трудитесь объяснять. Ваши родственники не осмелятся упоминать о них в свете, иначе с вашей репутацией пострадает и их, не говоря уже о других последствиях… Я всегда отвечаю на вызов.
Он повернулся к ней и впился в нее взглядом.
- Получи вы вовремя мои письма, вы бы ответили на них?
- О, да, - волнуясь, с жаром сказала Докки. - Я непременно ответила бы на них… Все эти месяцы я ждала, надеялась, но…
- А я наговорил вам столько обидного, - он не сводил с нее глаз. - Вы простите меня? Я злился из-за вашего молчания, надумал бог знает что, а вы… Вы сердились на меня.
Докки только кивнула, невольно вспомнив, как он рассуждал об условиях их связи, а потом бросил это ужасное: "Или вы предполагали, что прежде я женюсь на вас?"
"Что значит: простить или не простить? - подумала она. - Его слова были оскорбительными для меня. Как я могу простить его за них? Он был обижен и хотел сделать мне больно, расчетливо больно, и ему это сполна удалось. Но я могу простить ему этот выпад, высказанный в ответ на мои слова, которые опять же были вызваны обидой на его обиду. Знаю одно: он никогда мне ничего не обещал, я не могла ни на что рассчитывать, и с моей стороны было бы глупо сердиться на него за это…"
Боясь, что он вновь заговорит об условиях их связи, она поспешно сказала:
- Вы вольны думать обо мне дурно со слов моих родственников…
- Я думаю дурно о них, но не о вас, - возразил Палевский. - Одна эта сцена с документом, которой я стал невольным свидетелем, многое сделала очевидным. Для меня довольно того, что я знаю о вас по собственным наблюдениям.
- Но позвольте мне объяснить…
- Зачем? К сожалению, мы мало времени провели вместе, чтобы я располагал более полными сведениями о нюансах вашего характера, привычках или устремлениях. Но я знаю и вижу достаточно, чтобы не верить тем нелестным отзывам о вас, которые посмели высказать ваши мать с братом. Что касается покойного барона фон Айслихта… Я как-то упоминал, что был знаком с ним…
Докки замерла.
- …О мертвых не принято говорить плохо, но, насколько я мог судить, он был крайне неприятным и непорядочным человеком. Ваша мать несколько переборщила, рассказывая о том, как он любил вас, холил и лелеял. Барону были неизвестны эти понятия - весьма холодный, практичный и расчетливый тип. И я сейчас слышал, как ваш любящий брат упомянул о своей сделке с Айслихтом, по которой вас отдали ему в жены. Бог с ними! Жаль тратить на них время, лучше идите ко мне…
Он раскрыл ей свои объятия, и Докки прижалась к нему, желая не думать ни о прошлом, ни о будущем, а только наслаждаться прекрасным мгновением настоящего. Они долго стояли так молча, пока не услышали шум и голоса, раздавшиеся из прихожей.
- Что это? - в недоумении пробормотала она, и тут до них донесся зычный требовательный голос Вольдемара Ламбурга и еще чей-то женский.
- Судя по всему, к вам явились новые гости, - хмыкнул Палевский.
Докки попыталась выйти из его объятий, но он не отпустил ее, пока не поцеловал - так нежно, что у нее перехватило дыхание. Дрожащими руками поправив чепчик, она подошла к дверям и распахнула их, досадуя на назойливость посетителей, мешающих ей побыть наедине с Палевским. В прихожей действительно стоял Вольдемар, с ним находились Мари с Ириной. Семен объяснял, что барыни нет, но Ламбург упорствовал, заявляя, что точно знает о присутствии в доме баронессы, и требовал доложить об их приходе.
- Ma chèrie Евдокия Васильевна! - прогудел он, едва заметив Докки, и двинулся к ней, протягивая руки. - Я так счастлив вас видеть! Надеюсь, ваше самочувствие улучшилось, и вы благополучно избавлены от вчерашнего недомогания, которое заставило вас так рано покинуть вечер княгини и лишило меня удовольствия наслаждаться вашим обществом.
Докки беспомощно оглянулась на Палевского. Он изогнул бровь и ухмыльнулся, наблюдая, как она приветствует визитеров. Увидев его, Ламбург озадаченно нахмурился, в глазах Мари загорелось откровенное любопытство, Ирина оживилась, не сводя восхищенного взора с генерала.
Вольдемар откашлялся и, доверительно понизив голос, сказал:
- Вынужден заметить, ma chèrie Евдокия Васильевна, что вам не следует принимать… находиться наедине с мужчиной, да-с… даже если это столь прославленный полководец, как его высокопревосходительство граф… генерал Палевский.
- Здесь только что были мой брат и госпожа Ларионова, - ответила ему Докки. - Не думаю, что у вас есть повод для беспокойства…
- Да, да, мы видели издали, как они садились в экипаж, - признал Ламбург. - Но генералу следовало выйти вместе с ними из вашего дома, дабы не давать обществу основания… В свете могут косо посмотреть, сами понимаете. При всем моем уважении и преклонении перед заслугами его высокопревосходительства, граф должен понимать, что репутация дамы - вещь весьма хрупкая, да-с, и зависит от множества условий. И я, как ваш старый и преданный друг, приложу все усилия, чтобы защитить ваше имя!
- Вы собираетесь потребовать у меня сатисфакции? - раздался ленивый голос Палевского. Он стоял, облокотившись о дверной косяк, и глаза его насмешливо поблескивали. - Представьте, как вы прославитесь, ежели пристрелите меня на дуэли…
- Дуэль?! - восторженно прошептала Ирина, прижимая руки к груди.
- Дуэль! - взвизгнула Мари.
Докки взглядом чуть не испепелила Палевского, Ламбург же неподдельно ужаснулся и воскликнул:
- Никогда! Никогда не осмелюсь на нечто подобное, ваше высокопревосходительство!
- Как иначе вы сможете защитить честь дамы? - Палевский вновь вздернул бровь.
- Хм, - Вольдемар задумался и только открыл рот, как Докки быстро сказала:
- Генерал изволит шутить, Владимир Петрович. К тому же вам вовсе не стоит так беспокоиться о моей репутации, поскольку я прекрасно могу справиться с этим сама. Мари, - обратилась она к кузине, - так вы с господином Ламбургом…
- Встретились на прогулке, - охотно сообщила та, с трудом отведя глаза от Палевского. - Можешь себе представить, chèrie, в парке мы видели князя Рогозина. Оказывается, он приехал в Петербург. Вроде бы его командировали в Главный штаб. Он весьма интересовался тобой и непременно собирался нанести тебе визит. Кто-то ему сообщил, что здесь был и Швайген, так он весьма ревниво выспрашивал меня, встречалась ли ты с бароном…
- У баронессы много знакомых, - вмешался Ламбург, немного придя в себя после упоминания о дуэли. - Но это вовсе не значит, что кто-то может рассчитывать на ее особое внимание, за исключением, конечно, ее старых и преданных друзей, которые…
- Вы будете на балу у графини Мусиной, ваше сиятельство? - перебила его Ирина, кокетливо обращаясь к Палевскому.
- О, мы так надеемся встретить вас там, - суетливо вмешалась Мари. - Сейчас такая нехватка кавалеров, хотя моя дочь, к счастью, никогда не бывает обделена вниманием, и ее карточка всегда заполнена. Молодой Свирягин - chèrie, ты помнишь этого славного капитана? - уже попросил моего разрешения пригласить Ирину на котильон. Это было так мило с его стороны! Он сказал, что лучше заранее побеспокоиться о приглашении, чем потом выяснить, что у некоей барышни все танцы уже заняты. У Ирины еще свободны вальс, мазурка, экосез, - она выразительно посмотрела на графа и добавила:
- Если вы принимаете участие в бале, ваше сиятельство, то, я надеюсь… вы окажете честь моей дочери…
Ирина вспыхнула от удовольствия.
"О, Боже мой! Она прямо-таки навязывает ему Ирину", - сгорая от стыда за своих родственников, которые сегодня один за другим успели проявить себя во всей красе, Докки покосилась на Палевского. У него дрогнули уголки губ, придавая лицу еле уловимое язвительное выражение.
- Madame, - с легким поклоном ответил он Мари, - увы, мои раны еще дают о себе знать, так что на балах мне суждена пока роль скорее зрителя…
- Но вчера вы танцевали! - с обидой в голосе перебила его Ирина.
- Да, да, мы видели! Вы так чудесно танцуете! - игриво добавила Мари.
Палевский вскинул брови.
- Уверен, madame, для вашей дочери сыщутся кавалеры куда здоровее и моложе меня, - любезно, но твердо сказал он таким тоном, что Мари моментально прикусила язык, а Ирина надулась и исподлобья зло посмотрела на Докки.
- К счастью, я вполне способен танцевать экосез, - громогласно объявил Вольдемар и с низким поклоном пригласил Докки на этот танец, после чего сообщил, что с превеликим удовольствием станет кавалером Ирины на тур вальса, не забыв попросить Мари составить ему партию в польском.
Докки, вынужденная принять приглашение Вольдемара, поймала на себе смеющийся взгляд Палевского, после чего он откланялся и был таков.
- Но каков! - Мари от досады чуть не растерзала свои перчатки. - Трудно ему потанцевать с Ириной! Поставил нас в такую неловкую ситуацию!
- Ты сама себя поставила в неловкую ситуацию, - не выдержала Докки, которая уже по горло была сыта своими родственниками. Не обращая внимания на Ламбурга, она продолжила, обращаясь к Мари: - Как тебе только пришло в голову обращаться к генералу с подобной просьбой? Ты предстала перед ним как невоспитанная дама, не знающая элементарных правил приличия. Не удивлюсь, если в следующий раз ты предложишь ему жениться на твоей дочери, упомянув перед этим, сколько раз ей делали предложение.
- Но я не предлагала ему жениться! - покраснев, воскликнула Мари. - Я всего лишь намекнула ему, что у Ирины есть свободные танцы.
- Ты не намекала, а самым недвусмысленным образом предложила ему танцевать с Ириной. Признаться, на этот раз по бесцеремонности ты превзошла саму мадам Жадову.
- Вы так заступаетесь за Палевского, потому что сами рассчитываете с ним танцевать! - выкрикнула обозленная Ирина и разрыдалась.
Мари бросилась успокаивать дочь, приговаривая, что у нее будут кавалеры куда достойнее этого самоуверенного генерала, не желающего снизойти до танца с такой юной и красивой барышней.
- Нет, не будут! - всхлипывала Ирина, отпихивая от себя мать. - Я хочу танцевать с ним! Все бы обзавидовались, увидев, что он выделил меня среди других! А теперь я должна буду терпеть этого Свирягина или вообще стоять у стены. И все из-за тебя, потому что ты не сумела устроить мне его приглашение!
- Но вы не будете стоять у стены, - несколько шокированный разыгравшейся перед ним сценой заметил Вольдемар. - Вы танцуете с этим капитаном, со мной… Я с удовольствием приглашу вас и еще на какой-нибудь танец, хотя должен признаться, некоторые па мазурки у меня получаются не так ловко, как у более молодых кавалеров.
Представив себе Ламбурга, с изяществом медведя отплясывающего мазурку, Докки изо всей силы попыталась удержаться от смеха, а у Ирины в глазах появилась паника.
- Нет, - простонала она, - никто, никто не сможет заменить Палевского! Если только князь Рогозин, но он - не генерал, и у него нет ни орденов, ни славы графа.
- Зато он - князь, - поспешно сказала Мари. - Титул у него выше. И он тоже очень красив.
- Но Рогозин наверняка будет танцевать с Докки, - капризно протянула Ирина. - Она все время уводит у меня лучших кавалеров!
Вольдемар растерянно затоптался на месте, а Докки, утомленная глупостью Ирины, резко сказала:
- Уверена, эти лучшие кавалеры на дух не выносят истеричных и себялюбивых барышень. К тому же, насколько мне известно, они никогда не входили в число твоих поклонников.
Мари ахнула, Ирина поперхнулась и перестала плакать, а Ламбург умиротворяющим покашливанием позволил себе напомнить дамам о своем присутствии.
- Извините, мне нужно написать еще несколько писем, а затем собираться на прием к князю Вольскому, - Докки выразительно посмотрела на часы, всем видом показывая, что визит вежливости, оказавшийся верхом невежливости, несколько затянулся.
- Пойдем, дорогая, - Мари потянула к выходу Ирину, бросив на Докки укоризненный взгляд и пообещав на днях к ней заехать, чтобы всласть поболтать, как добрым подругам.
Ламбург произнес несколько цветистых комплиментов и поспешил за своими спутницами, а Докки в изнеможении опустилась в кресло, ощущая себя бескрайним сжатым полем, по которому нещадно прошлись тупыми и ржавыми серпами.
Глава X
Весь остаток дня она ждала Палевского - они не успели условиться о новой встрече, и Докки не знала, когда и где сможет увидеть его. Она не хотела выходить из дома, боясь разминуться с ним, но он так и не появился и не прислал записки, и Докки в конце концов все же решилась отправиться в гости, втайне надеясь застать Палевского у князя Вольского.
Но там его не было, хотя присутствовали его родители и сестра. Были и графини Сербины. Надин вновь в белоснежном платье, к которому не хватало только крыльев и нимба над головой.
- Чистый ангел, - усмехнулась Ольга, глядя на юную графиню. - Ей-богу, ни разу не слышала от нее хоть слова. Только молчит, улыбается и краснеет - мечта холостяка.
- Зачем ей говорить, если рядом ее матушка, которая всегда скажет все, что нужно, и даже более того? - Докки покосилась на старшую Сербину, втолковывавшую что-то княгине Думской. - Как ваша бабушка? Оправилась после именин?
- Провалялась в постели полдня, а потом бодренько собралась в гости. Их поколение отличается удивительной активностью - вчера разве что мазурку не танцевала, - сообщила Ольга. - А вы немного бледноваты. Вас так и не отпустила головная боль?
- Головная боль отпустила, но появилась другая, - поморщилась Докки. - Сегодня мне целый день наносили визиты родственники.
Ольга с пониманием кивнула, приблизительно представляя себе сложные взаимоотношения в семье подруги.
- Катрин пишет, что ее мужу уже легче, - сказала Докки, получившая сегодня письмо от Кедриной. - Он еще не ходит, но рана затягивается на глазах.
- Катрин вовремя забрала его из госпиталя, - ответила Ольга. - Все говорят, они ужасны. А граф Поль вообще удивительно быстро поправился, хотя вчера, как ни пытался скрыть свое недомогание, было заметно, что он еще слаб. Он тоже рано покинул бабушкины именины: польский как-то выдержал, но тур вальса - явно был лишним.
- Палевский танцевал вальс? - переспросила Докки. Хотя она и видела, как он приглашал Надин на танец, после всех последних событий позабыла о том.
- Да, с молодой Сербиной. Бабушка была крайне возмущена, поскольку графиня чуть не за руку поймала его и навязала ему свою дочь. Ему было неловко отказываться.